Мрачное, темное, странное: три интервью с Сантьяго Карузо

От Редакции. Современный аргентинский символист Сантьяго Карузо (San­ti­a­go Caru­so) занимает в сердце редакции отдельное почетное место. Свое назначение в жизни он сформулировал четко и сильно: сотворить художественный фантом, расширяющий сознание на все вытесненные пространства вселенной – прекрасные, пугающие, невозможные; обнаружить все вытесненное и забытое в тени.

Сегодня мы публикуем три интервью с этим художником, взятые в разное время на разные темы. Но обсуждается в них в основном одно и то же с разных сторон: под влиянием чего сформировался его талант, в чем он черпает вдохновение, как сам воспринимает свой символизм. Особенно интересны замечания Карузо о граттаже, логоцентричности его творчества и человеческих обстоятельствах, в которых приходится работать.

Сантьяго обращается к в высшей степени темным областям образности. Поэтому с его стороны вполне логично найти технику, с помощью которой можно будет отталкиваться не от чистого листа, а от полной тьмы и чернильных пятен – граттаж. Тем не менее, его творчество очень четкое и связное – потому что оно логоцентрично: Карузо фактически передает зашифрованное в символах многомерное сообщение. Его можно толковать многими [учтенными] способами, и все будут верными – пусть и отражать более разум смотрящего, чем послание художника. Однако каждый символ имеет устойчивое поле значений, а все они умелой рукой художника собраны в синтаксический порядок мрачного и сложного послания. Лабиринт, который каждому покажется прямой тропой – кроме создателя. Так со словом обращаются ораторы – и так с образами обращаются хорошие символисты.

Как ни странно, ни мизантропичным, ни гордым, ни высокомерным это Карузо не делает. Он оказывается человеком, стремящимся к общению: находит радость в обсуждении с автором того, что предстоит иллюстрировать; призывает терпеливо относиться к чужим слабостям – даже когда это обидное отношение со стороны заказчика или издателя. И, конечно, совершает небольшие подвиги, издавая за собственный счет визуальный гримуар – серьезный порыв в наш меркантильный век.

fr.Chmn

Мрачность: Интервью с Сантьяго Карузо

Впервые я наткнулся на работы Сантьяго Карузо, когда искал в интернете картинки по творчеству Г.Ф. Лавкрафта. Я нашёл великолепную иллюстрацию к “Ужасу Данвича” и немедленно захотел узнать автора.

Им оказался 29-летний (​интервью 2011 года – прим.пер.) художник из Буэнос-Айреса, Аргентина. Первые впечатления от посещения его сайта: кровь, ужас, страсть, отчаяние, а также невероятная точность и детальность изображенного. Я кликнул на одну из иллюстраций – это оказалась “Наши печальные девы”, – и, кажется, провёл несколько часов, разглядывая её. «Ужас Данвича» оказался первой полноценной книжной иллюстрацией Карузо, которую он сам для себя выбрал. Но одной мрачной работой по Лавкрафту художник не ограничился, а потом стал работать над произведениями Амброза Бирса, Алехандры Писарник и Дайсаку Икеды. Также в его портфолио множество книжных обложек, которые он рисовал для Miska­ton­ic Press и Night­shade, и каждая из них – произведение искусства. Кроме того, Карузо – активный участник Международного коллектива сюрреалистов Beinart. Недавно он любезно согласился ответить на несколько моих вопросов для Book Aes­thete.

BA: В ваших работах сочетаются две мои любимые вещи: литература и макабр. Вы иллюстрировали книги нескольких любимых мною авторов, включая Бирса и Лавкрафта, а также несколько обложек для Miska­ton­ic Press. Вам с юности нравился жанр ужасов? Какие авторы, художники и книги повлияли на ваш стиль?

СК:​ Когда я был ребенком, родители запрещали мне смотреть ужасы. Я их и сегодня не смотрю, особенно этот новомодный gore. Но мрачность, мистика, саспенс, сверхестественное, особенно когда они исполнены эстетично, увлекают меня. Недавно я наткнулся на фильмы Кена Расселла и буквально влюбился в «Дьяволов». Когда мне было 12, я открыл для себя ужас и хоррор Эдгара Аллана По. До этого я читал только фантастику и комиксы, а теперь передо мной раскрылись новые пространства мрачных фантастических сцен, тёмных красок, сильной поэзии.

Позже Бодлер и прочие писатели-декаденты помогли мне создать мой собственный способ говорить без слов. То, как я мыслю, что изображаю, мои излюбленные темы, фантазийную составляющую сформировали работы Марселя Швоба. Немецкий экспрессионизм в кино, помноженный на символизм в живописи – вот моя школа. Редон, Купка, Моро, Клингер, Энзор и Врубель сильно повлияли на визуальную составляющую моих работ.

BA: Мне всегда было интересно, почему некоторые художники выбирают именно книжную иллюстрацию. Взаимодействие с живым автором помогает или мешает художественному восприятию книги? Отличается ли от иллюстрирования книги мертвеца?

СК: ​Я пришёл в иллюстрацию из комиксов, и всё, что я рисовал, всегда основывалось на истории или ситуации – придуманной или прочитанной. Это мой способ что-то сказать зрителю. Со временем я научился отпускать и давать ему свободу читать мои картины так, как ему вздумается, вкладывать большую вариативность возможных значений и интерпретаций, что ближе к подходу классической живописи, нежели иллюстрации.

Работать с автором напрямую я начал с серии восхитительных коротких рассказов Анхеля Ольгосо, которую я проиллюстрировал в 2011 году. До этого писатели были либо уже мертвы, либо мы общались через редакторов. Сотрудничеству и обратной связи должны сопутствовать уважение к творчеству и таланту каждого из участников, основанное на великодушии и доброжелательности.

Конечно, проще работать с текстом уже почившего автора. Вы абсолютно свободны интерпретировать книгу как вам вздумается – ну, почти. Остаются ведь еще редакторы и сам текст. Например, первой книгой, которую я выбрал исключительно из личных предпочтений, а не учебных целей, был «Ужас Данвича». Ну и я хотел проиллюстрировать что-то из Лавкрафта для редакторов из Libros del Zor­ro Rojo. Мы сошлись на этом произведении. Всё бы хорошо, но структура истории и голос рассказчика тяготели практически к хронике, и это очень ограничивало меня в начале работы. В некоторых моментах я следовал истории. В других изображал то, что могло бы случиться, но напрямую в тексте не упоминалось. Еще я добавлял кучу визуально ярких деталей, к которым располагала атмосфера кошмара. Но свобода в изображении достигается за счёт усердной работы и размышлений, а я тогда был неопытен.

BA: ​На сайте вы упоминаете, что работаете над проектом с Энджелом Олгосо: “Los Demo­ni­os Del Lugar”. Можете рассказать нам чуть больше? Как вам работается с Олгосо? Скоро ли нам ждать публикацию?

СК: ​С Анхелем я познакомился лично в апреле этого года. Он – чудесный человек и сложный писатель. Мы пытаемся найти издателя в Испании, чтобы опубликовать иллюстрированную версию его книги ​ Los Demo­ni­os del Lugar. ​ Я уже проиллюстрировал три короткие истории – отзывы были прекрасные, но издатель пока так и не нашёлся. С другой стороны, мы заняты другим проектом – совместным сборником его историй и моих работ. Планируется, что для него я сделаю несколько иллюстраций к его рассказам, а он напишет несколько рассказов к моим картинам. Будет отлично. Он весьма великодушно ко мне относится, даёт мне полную свободу в работе и интерпретации его миров.

BA: Вы работали над несколькими изданиями, которые представляют собой нечто большее, чем просто книга – возможно, даже ближе к скульптуре, – например, ​ The Pea­cock Escritoire и Tarshishim: Tears of the Gods. Они просто чудесны и, на мой взгляд, отлично дополняют книгу. Каково это – вкладывать усилия в проект, который ограничен тиражом от 100 до 500 экземпляров?

СК: Это тяжело. Работать надо быстро, денег платят мало. Но оно того стоит. Тем более что я хочу обратной связи от авторов. Я всегда работал с писателями из прошлого, мёртвыми голосами, но когда я иллюстрирую современников для обратной связи есть место. Однако редакторы не всегда дают возможность работать плечом к плечу с автором.

На фрилансе много трудностей: задержки выплат, недопонимание, странности издателей и даже долгие периоды молчания. Все нужно преодолеть: и ограничения тех, с кем работаешь, и твои собственные.

Тёмная материя: живопись Сантьяго Карузо

Беседовал Джулиан Тотино Тедеско в 2017 году

Я стал поклонником работ Карузо 10 лет назад. Впервые я увидел его картину, когда мне было двадцать два. Осознавать, что столь талантливый парень – мой ровесник (мы оба родились в 1982) было невыносимо. Душераздирающе. Сейчас мне тридцать пять, и я профессиональный иллюстратор, но каждый раз, когда я вижу прекрасную, наполненную смыслами работу Карузо, я чувствую себя точно так же, как 13 лет назад: ничтожеством. Да что там, нам всем знакомо это чувство…

Краткая справка для тех, кто впервые о нём слышит: Карузо – художник-иллюстратор из Буэнос-Айреса, Аргентина. Хотя его работы в основном относят к жанру тёмного фэнтези и ужасов, он успел порбатать с различными темами. Его работы можно видеть в журналах, книгах, на обложках книг и музыкальных альбомов.

Важно другое: многие из вас, возможно, обрадуются, узнав, что недавно Сантьяго выпустил 192-страничную книгу в твёрдой обложке – сборник его работ за последние 15 лет. Книга называется “Mate­ria Oscu­ra – Dark Mat­ter”, и она великолепна – своей особенной, пробирающей красотой.

Помимо самих работ, книга содержит несколько текстов Сантьяго – на английском и испанском (хотя на 90% книга состоит из иллюстраций). Мне посчастливилось перекинуться с Сантьяго парой слов, и вот что он говорит об этой книге:

“Я хотел собрать под одной обложкой иллюстрации, которые я делал для обложек и прочих единичных проектов, и картины, созданные для себя, – отдельно от других иллюстрированных книг. Отбирая работы, я понял, что создаю манифест – итог 15 лет моей работы. Так что иллюстрации собраны в некое поэтическое утверждение, перебиваемое необходимыми текстуальными вставками”.

Сложно представить, что художник издал книгу за свой счет. Бумага и печать выше всяких похвал, но не было никакого сбора средств, никакой поддержки издателя.

“Я это задумывал как нечто личное, и мне не хотелось привлекать издательство. Идея, выбор и представление работ, дизайн, цветовая калибровка, тексты, печать, а также частично и распространение – на все это я нашел деньги сам, так что обошлось без краудфандинга».

Как я уже говорил, Сантьяго работал в рамках многих тем и жанров, но в книгу в основном вошли самые тёмные его картины.

“Да, я начинал с детской иллюстрации. Однако, душа у меня лежит к фантастике и декадансу, к Марселю Швобу, По, Бодлеру, Рембо и иже с ними. Именно литература завела меня в те дали, где наша твердокаменная реальность даёт трещины”.

“Я уверен, что тот странный угол зрения, который нам открывает жанр ужасов, очень важен для обсуждения порядка и оков беззакония. MATERIA OSCURA – Тёмная материя, – именно об этом. И мои работы – тоже”.

Я обожаю иллюстрации Карузо потому, что они избавлены от клише жанра ужасов. От них всегда веет некоторым беспокойством, но что именно вызывает его – не очевидно. Выбор техники, которую предпочитает использовать художник, тоже необычен: граттаж.

“С 2002 я разработал особую смесь техник на основе чернил и граттажа – это отмывка, процарапывание с помощью жёстких кистей, ветоши, стёрок и так далее. Та часть работы, где есть цвет, делается в основном с помощью гуаши”.

“Я использую чернила и граттаж, чтобы исследовать темноту. Жидкие чернила дают мне фон, от которого я могу оттолкнуться, пространство свободного поиска. Там я извлекаю из темноты нечто, что облекаю в стиль, напоминающий старые гравюры – он мне очень нравится”.

Когда я спросил, какие художники повлияли на его стиль, Сантьяго сказал: “Думаю, это Кент Уилльям, Майк Миньола, Энрике Алкатена и Хорхе Заффино – если говорить о комиксах. А если о живописи – Климт, Муха, Гойя, Купка, Редо и Нердрум. Мне было бы приятно, если бы что-то от их чувствительности и мудрости отразилось в моих работах”.

Карузо – один из тех художников, которые, кажется, с самого детства знают себя. Очень редко можно встретить молодого художника с таким обширным и зрелым багажом работ, превосходной техникой и таким личным и сложным визуальным языком. Этому парню всего тридцать пять, а он уже издал артбук тиражом в 1000 экземпляров, охватывающий пятнадцать лет работы!

Странное творчество Сантьяго Карузо

Беседовал Дэвид Дэвис в 2014 году

Вы можете не знать его имени – но если вы увлекаетесь weird fic­tion, то наверняка видели его работы. В творчестве аргентинского художника Сантьяго Карузо прослеживается уникальная комбинация всего – от сюрреализма до волшебства. Его кисти принадлежат многочисленные обложки для weird fic­tion издательства Tar­tarus Press, а также недавно выпущенной ​«Лучшей странной фантастике года», том первый​. Мы поговорили с Карузо о том, что его вдохновляет, как он рисует и многом другом.

Weird­Fic­tion­Re­view: ​Ваше творчество очень узнаваемо и сильно выделяется на общем фоне. Вы очень любопытно сочетаете готику, сюрреализм и фантастику. Как вы называете свой стиль?

SC: Сейчас я бы сказал, что я – символист, и я сознательно деформирую реальность. Я воссоздаю фантом привычного, позволяющий окинуть привычное свежим взглядом и лучше понять. Я призываю поэтическое видение, расширяющее наше восприятие на все пугающее, обольстительное, загнанное во тьму, забытое, невозможное. Для всего этого я использую готический символизм,то есть во многом устоявшийся взгляд на мир. Я смешиваю религию, политику и обыденность, показывая все те призраки, что блуждают в глубине нашего бессознательного.

WFR: Как вы стали художником? Какие художники или картины повлияли на ваши работы?

SC: С самого раннего детства я строил дома, корабли и всякое такое из коробок или стульев, и играл в них со своими игрушками; про все это я придумывал истории. Рисование и музыка тоже сопровождали меня с детства. Я копировал такие стрипы, как Patoruzú, Con­dori­to and Afanan­cio. Я также рисовал карикатуры – и в 14 лет случайно попал на занятия к художнику-комиксисту.

Позже, в 19, я стал использовать иллюстрацию как средство самовыражения. Я начал рисовать иллюстрации для детских школьных книг. Позже на меня повлиял Уильям Блейк и другие символисты – Макс Клингер, Альфред Кубин и Одилон Редон. Они открыли для меня новые темы: зло, грех, любовь, память и красота, – все это превратило иллюстрацию weird fic­tion, которой я занимался, в поэзию. В зависимости от текста и того, как мне хочется выразить содержание, я склоняюсь от одного языка к другому. Сейчас я пишу – но, возможно, эти записи станут песнями. Не знаю, может, я сделаю что-то музыкальное.

WFR: ​Вы проиллюстрировали множество книг жанра weird fic­tion – например, «Король в золотой маске» и «Лучшую weird fic­tion года»​. Вы читаете weird fic­tion?

SC: Да, читаю. Мои работы тесно связаны с фантастической литературой 19 века и философией. Я нахожусь где-то между романтизмом и психологией, поэзией и скептицизмом.

Я связан со словом, или же, лучше сказать, с языком. Думаю, я создаю мои рисунки так, как если бы я писал их словами. В конечном итоге, они должны с одного взгляда передавать общее ощущение и идею, но после этого можно прочитать картину почти как текст. Поэтому, чтобы ясно выражать мысль, она должна быть построена согласно правилам грамматики.

WFR: Повлияли ли на вас какие-то писатели или поэты? Возможно, есть какие-то конкретные книги, литература, стихи, которые послужили вдохновением для ваших работ?

SC: ​Один из переломных моментов в моей жизни случился, когда я читал сочинения Уильяма Блейка и Шарля Бодлера. Последний практически стал отцом моего стиля. Можно сказать, я всегда возвращаюсь к нему, как блудный сын. Я также читал По, Лавкрафта, Майринка и многих других, но именно особый взгляд Марселя Швоба стал тем зеркалом, в котором я увидел собственный визуальный нарратив. Французский декаданс – та странная литература, которую я люблю больше всего, особенно “Наоборот” Жориса-Карла Гюисманса.

В следующем году мне предстоит взяться за “Песни Мальдорора”, и это трудное задание, настоящий вызов. Ещё меня вдохновляет странный тон и эклектическое настроение в текстах Паскаля Киньяра. Я пытаюсь выразить это в переходе от текста к визуальной поэзии, которой сейчас занимаюсь. Однако, тон моих работ также уходит корнями и в Восточную Европу. Это загадочная связь. Пока я не сменил художественный метод, перейдя от гротеска к классической образности где-то между 2004 и 2005 годами, я никогда не обращался к этой области.

WFR: Какими изобразительными средствами вы пользуетесь? Расскажите нам о процессе?

SC: Обычно я пользуюсь чернилами и акварелью. Чернила наносятся на выбеленный картон, и затем процарапываются ножом. Я работаю без набросков, поэтому достаточно медленно. Ориентируюсь я на форму чернильных пятен, благодаря чему получается создавать фигуры, укутанные в тени.

Недавно я вернулся к темпере и акрилу. Я стараюсь ускорить процесс, сохранив текстурное настроение и тёмный тон работ. Спустя почти десять лет мне хочется вернуться к маслу. Посмотрим, найду ли я на это время.

WFR:​ Есть ли в Аргентине другие художники, поэты, авторы, которые работают в том же стиле?

SC: Да. Исследуя живопись, я наткнулся на других – например, Гильермо Руа, Энрике Алкатена и Федерико Пароло, которые представляют тот же мир, наполненный странностями и символами. Если углубиться в прошлое, мне также нравятся гравюры Виктора Дельеса, родившегося в Бельгии и выросшего в Аргентине – он иллюстрировал Лорда Дансени, Шарля Бодлера и Апокалипсис Иоанна Богослова. Что касается книг, я уже упоминал Марию Негрони и Энджела Олгосо, которые дают поэтический взгляд на фантастику. Я сделал для Олгосо несколько иллюстраций, и он всё ещё ищет издателя.

WFR: ​Какие работы вы считаете своими лучшими?

SC:​ Время покажет. Но мне кажется, это Por­trait of Crime, Wun­derkam­mer, Lies Beneath, UNIVERSA MYSTERIUM. Как бы то ни было, лучшая картина – та, которую я ещё не создал.

Нет доступных изображений.