О смерти любых по-настоящему знаковых фигур сложно писать — авторское сообщение в таких ситуациях клонится либо в сторону сухого некроложества с перечислением фактов, либо в сторону личной исповеди в формате «двое в комнате, я и Ленин — фотографией на белой стене».

Это мы ещё не берём во внимание некрологи в формате «помер Максим — да и хуй с ним». И это ни хорошо, ни плохо — однако проговаривание вслух каких-то вещей об очередном ушедшем всегда полезно некоторым трезвением ума, наступающим в момент фокусирования на факте непостоянства.

Поэтому, возможно, в ближайшее время мы будем рефлексировать по поводу смерти Дженезиса Пи-Орриджа — персонажа настолько близкого и знакового для нас, что на осознание его ухода потребуется значительное количество времени.

Теперь же передаём слово Раймонду Крумгольду, который рассматривает смерть Пи-Орриджа как завершающий элемент вполне конкретной магической практики, длившейся всю сознательную жизнь Пандрогина.