Let the Katabasis begin

Иштар, Инанна, Астарта – это сама Жизнь: распутная, могущественная, полная чудес, возводящая садовников на царство, разрушающая королевства и отвергаемая лишь самыми мудрыми героями. И вот пришла ночь перед её праздником, столь же тёмная, сколь её Катабазис – нисхождение к ненавистной сестре, Эрешкигаль, в царство Смерти.

На самом деле мы знать не знаем, почему Инанна решила навестить ненавистную сестрицу, только и ждущую момента её прекратить. Как в шумерском, так и в вавилонском варианте этого мифа не даётся никакого объяснения причин, только в конце поэмы, уже после освобождения Иштар, Таммуза представляют как брата и возлюбленного Иштар, опять-таки не объясняя, как он оказался в подземном царстве. Так или иначе, рвалась туда Богиня знатно:

О страж ворот, отвори их,
Открой ворота и я войду!
Если ты не откроешь ворот,
Я сломаю засовы и снесу ворота; я снесу твою башню, и приду туда;
Я подниму мёртвых, пожирающих живых, чтобы их было больше, чем
живых.

То, что случилось дальше, похоже на ритуал Чод: из Иштар по порциям высасывают силу, лишая атрибутов могущества, пока она не встречается со смертью, а её безжизненное тело насаживают на крюк.

Это потом всё царство живых переполошится и начнёт искать способа вернуть Богиню, без которой «быки перестали покрывать коров; ослы не оставляют своё семя в ослицах, а мужчины в девицах». Это потом возвращение из царства мёртвых богини Жизни парадоксально вознесёт её и над жизнью, и над смертью, так что каждый вавилонянин сможет в жертвоприношении предложить «его грудь за мою грудь, его плечи за мои плечи…» До утра же – кошмар, мутный, муторный, «где пыль – их питьё, а еда их – глина, где они не видят света и живут во мраке» и «все, кто сюда входит, лишены света».

– Что это, что?
– Смирись, Инанна, всесильны законы подземного мира!
Инанна, во время подземных обрядов молчи!

The Anuna, the sev­en judges, ren­dered their deci­sion against her. They looked at her — it was the look of death. They spoke to her — it was the speech of anger. They shout­ed at her — it was the shout of heavy guilt. The afflict­ed woman was turned into a corpse. And the corpse was hung on a hook.