Сын Вавилона. История мальчика-звезды

Он родился и рос в тени зиккуратов.

Декорации для вавилонского эпизода шедевра Гриффита были построены на совесть – они ещё долго стояли на территории студии, медленно разрушаясь. Конечно, их уже не было, когда Кеннет родился. И он не жил в самом Голливуде: его семья из Санта-Моники, в получасе езды на машине от знаменитой надписи на холме. Но он всё равно будет расти в тени Ворот Вавилона и гигантских белых слонов.

По его словам, в молодости он будет часто встречать нетрезвого Гриффита в барах Лос-Анджелеса. Забытого и уставшего от жизни. Давно неактуального.

Потом, когда Кеннет вырастет и сменит родную фамилию Англемейер на Ярость, им будет написана отличная книга про Голливуд как Вавилон. Он начнёт этот текст с эпизода, объясняющего название. С момента, когда Гриффит отдал приказ – и перед ним восстановили давно мёртвый город. Для Энгера «Нетерпимость» была не просто началом большого голливудского стиля. Он описывает эту съёмку буквально как ритуал. Заклинание на плёнке, наложившее печать на всю дальнейшую историю города, формально ставшего пригородом Лос-Анджелеса. Вставая над современным Лос-Анджелесом как архетип всей гордыни, роскоши, дебошей и скандалов. Кеннет рос в тени этой роскоши и этих скандалов, жадно впитывая все слухи.

Судя по всему, он был очень неприятным ребёнком. Изнеженным и капризным бабушкиным внуком. Бабушка была костюмером на студии в эпоху немого кино. Он рос как ребёнок-звезда, но без реальной звёздной роли, способной подтвердить статус. Он сам уверяет, что звёздная роль была: якобы он снялся в эпизоде в «Сне в летнюю ночь» 35 года. Только у этой истории нет независимых подтверждений: в титрах в качестве исполнителя роли указана Шила Браун, и версия, что юного Кеннета выдали за девочку и сняли под чужими именем и фамилией, выглядит совсем не убедительно. Скорее похоже, что он мог заметить внешнее сходство своих детских фотографий с актрисой из фильма и сочинить легенду. Истинный наследник Вавилона, где иллюзии смешались с реальностью. Правдивость и честность никогда не были его сильными сторонами. Какой бы ни была профаническая реальность, внутри себя он был мальчик-звезда. Во всех смыслах: потом он поставит эпиграфом к «Голливудскому Вавилону» известную фразу Кроули о каждом мужчине и каждой женщине.

Желание приблизиться к миру кино часто приводит ко вполне логичному решению – снимать собственные фильмы на заднем дворе. Кеннет тоже берёт в руки камеру и вливается в разрозненные ряды кинолюбителей. За шесть лет, с 41-го по начало 47-го, он успеет снять шесть коротких фильмов с названиями вроде «Who Has Been Rock­ing My Dream­boat» или «Pris­on­er of Mars». Последний, судя по описанию, был фантастикой, вдохновлённой сериалом про Бака Роджерса. Свой первый фильм Кеннет снял в тринадцать лет, и дальше взрослел с камерой в руках. К сожалению, от перечисленных фильмов остались только описания: Энгер сжёг единственные экземпляры ещё в шестидесятые, соответственно, мы не можем отследить, как зарождался его стиль съёмки. И был ли вообще у молодого Кеннета Англемейера свой собственный стиль.

К концу сороковых Англемейер становится Энгером. Задержание за запрещённую тогда гомосексуальность добавило ему ярости. Он меняет фамилию, наконец съезжает от своей бабушки и начинает жить самостоятельно. Одним из аспектов этой самостоятельной жизни оказывается знакомство с богемой. В США сороковых во многом под влиянием бежавших из полыхавшей Европы сюрреалистов и прочих авангардистов возникла своя школа сюрреалистических короткометражек. Сперва была Майя Дерен, потом к ней присоединились другие и весь процесс начал приобретать черты новой уникальной киношколы. Энгер знакомится с другим талантливым начинающим режиссёром, Кёртисом Харрингтоном, и они вместе создают Cre­ative Film Asso­ciates (CFA). У Харрингтона много общего с Энгером: свой первый фильм, «Падение дома Ашеров», он снял в четырнадцать. Именно от нового друга Энгер узнаёт про Кроули и Телему, знакомится через него с Марджори Камерон. Ну и снимает свой первый сохранившийся фильм. «Fire­works».

Это действительно удачный фильм. Атмосферный и сюрреалистичный, больше всего похожий на эротическое гомосексуально-мазохистское сновидение. Для Америки 47 года довольно радикальная вещь. Даже сейчас смотрится по-настоящему здорово. Если бы не одно но. Достаточно поместить фильм в контекст американского киноавангарда сороковых, чтобы понять: фильм не уникален. Стилистика фильма, описанная самим автором как «Неудовлетворённый сновидец просыпается, отправляется в ночь в поисках света, проходит сквозь игольное ушко и возвращается в постель не столь пустым, как прежде»(тм), была совершенно стандартной для этого минижанра. И если сравнить с другими авторами, то фильмы Кёртиса Харрингтона умнее и лучше структурированы, «Geog­ra­phy of the Body» Уилларда Мааса натуралистичнее, «Moth­er’s Day» Джеймса Бротона легче и ироничнее, ну и Майя Дерен как истинный гений превосходит всех перечисленных. Но «Фейерверки» выделяются одним конкретным качеством – прямой эпатажной гомосексуальностью и садомазохизмом образного ряда.

Что прекрасно объясняет, почему он был послан Жану Кокто на Фестиваль проклятых фильмов, оказался замечен и собрал в Европе фестивальные награды.

Фактически с него и начинается культовая слава Энгера.

Больше мне нечего сказать о первом американском периоде Энгера; судя по всему, его остальные проекты остались незаконченными. По крайней мере, именно такое впечатление оставляет его шестиминутный «Puce Moment». Чистый поп-арт, задолго до появления Уорхола, очень фетишистский отрывок, под лёгкую музыку. Задуманный фильм должен был стать серией женских портретов, каждый из которых символизировал бы определённое время суток. Ещё им, по его словам, был снят фильм «The Love That Whirls» про ацтекские жертвоприношения, вдохновлённый «Золотой ветвью». Только этот фильм уничтожили прямо при проявке рабочие, возмущённые гомосексуальностью и богохульством открывшегося им зрелища.

Получив европейское признание, Энгер переезжает на несколько лет во Францию. Знакомится с Кокто и Жаном Жене. Последний снимает свой великий фильм «Un chant d’amour» под явным влиянием «Фейерверков». Возможность жить в Европе получена благодаря тому, что Энгер поступает на работу в парижскую Синематеку, став ассистентом Анри Ланглуа. Начинает сотрудничать с Les Cahiers du ciné­ma, и из статей в журнале вырастает совершенно замечательная книга, неоднократно уже процитированный «Голливудский Вавилон». Изданный Жан-Жаком Повером. Тем самым Повером, который издал «Лолиту» и «Это я – Эдичка». Причём по уровню злобной скандальности работа Энгера прекрасно конкурирует с остальным каталогом издательства.

Я очень люблю эту книгу. Она цинична и лжива, каждое её утверждение нужно перепроверять, что в целом обязательно в случае с любыми словами Энгера. Но именно яд, которым сочатся страницы, делает книгу шедевром. Истории представляют собой концентрированную жёлтую прессу: Энгер брал колонку сплетен и добавлял выдуманные подробности, доводившие каждый скандал до уровня сюрреалистической прозы; особенно хороша смерть Рамона Новарро, добавленная в переиздание в семидесятые. Якобы актёра убили, затолкав в глотку фаллоимитатор.

Ненависть автора к голливудской системе в сочетании с влюблённостью в её звёздные жертвы превращает эту злобную книгу в действительно эмоциональный и честный текст. Все спорные, явно придуманные подробности (вроде компрометирующих писем, якобы спрятанных режиссёром Уильямом Десмондом Тейлором в собственном экземпляре «White Stains», сборнике порнографических стихов Кроули, и найденных после его убийства) всё равно оставляют впечатление своеобразной честности. Нужно искренне любить человека, чтобы приписать ему тайный телемизм.

К последним страницам с фотографиями с мест смертей звёзд и теннисного корта на месте, где некогда стояли декорации «Нетерпимости», вся эта эпопея предательств, убийств и безумия начинает восприниматься как высокая трагедия.

Действительно великая книга, которой нельзя доверять, но которую необходимо прочитать.

С фильмами у него получилось хуже, большинство его французских проектов так и остались нереализованными. Он пытался снять экранизацию «Песен Мальдорора» и балета Жана Кокто «Юноша и Смерть». Может быть. Но я всё же подозреваю, что его работа над этими фильмами заключалась в походах по гей-клубам в поисках вдохновения. В результате от Франции в фильмографии Энгера остался всего один маленький фильм. Короткий, едва не потерянный в архивах Синематеки, но действительно талантливый. «Rab­bit’s Moon» (1950).

“Кроличья луна” выглядит реально сложным проектом. Очень европейская работа с огромным количеством культурных отсылок. Японская мифология и театр кабуки, карты Таро (конкретно Пьеро явно отсылает к Дураку). Плюс явные ссылки на европейскую эзотерику, начиная с алхимии и заканчивая неизбежным Кроули.

Больше всего похоже на некий протовидеоклип. Серебристо-чёрный визуальный ряд, хорошо сочетающийся с музыкой. И мрачный финал.

Из Франции Энгер переезжает на несколько лет в Рим, где снимает «Искусственные воды/Eaux d’ar­ti­fice» 1953 года. Если честно, мне этот фильм показался не очень интересным. Журчат ручьи, эрегируют струи фонтанов, бегает карлица в костюме XVIII века. И всё это под музыку Вивальди.

В 54-ом Кеннет возвращается в США и сразу снимает свой самый длинный и роскошный во всех смыслах фильм, «Инаугурация в Храме Наслаждений/Inauguration of the Plea­sure Dome» (1954).

Буквально экранизация маскарада на Хэллоуин. Костюмы были сделаны для вечеринки, вдохновившей участвовавшего в ней Энгера на фиксацию получившихся образов на плёнку.

В течение тридцати восьми минут под оперную музыку нам показывают неких богов. По крайней мере, большинство присутствующих можно идентифицировать именно так. В частности, присутствуют Шива, Осирис, Кали, Афродита, Изида, Астарта, Пан, Геката и Ганимед. Но весьма трудно понять, кто есть кто. Боги поедают драгоценности и проводят некие ритуалы, символически-сексуального характера. Судя по всему, празднуя рождение Гора и начало нового Эона. Пожалуй, ни в одном другом фильме Энгера так явно не присутствует прямое влияние Кроули, ставшего одним из персонажей. Естественно, происходящий ритуал выглядит предельно провокационным по меркам пятидесятых годов: сам Энгер, к примеру, играет Гекату.

В фильме максимально задействована оккультурная богема пятидесятых. Снято всё в особняке Сампсона де Бриера, вполне легендарной личности: в двадцатые годы, к примеру, он снялся в великой «Саломее». В этом фильме он исполнил сразу несколько ролей, включая вышеупомянутую роль Кроули. Астарту играет сама Анаис Нин, знаменитая писательница, подруга Арто, Миллера и Дерен. Ещё интереснее Кали, вернее, играющая её актриса. Не могу не процитировать фразу из любимой статьи Вербицкого: «Огненный элементаль воздуха, прелестная Марджори Камерон, вызванная Парсонсом в 1945, продолжала существовать и после его смерти. Она появляется образе Кали в фильме Кеннета Энгера «Inau­gu­ra­tion of the Plea­sure Dome»». При первом прочтении, в конце девяностых, я совершенно не понял смысла фразы, и только найдя сам фильм осознал, что Камерон – вполне реальная женщина, жена Парсонса. Идеально подходящая для ролей Кали и Багровой Жены. По уверениям Энгера, Нин считала себя звездой фильма и была возмущена появлением Камерон.

Роль раба, явно списанного с Сомнамбулиста Чезаре, играет Кёртис Харрингтон; это последнее его появление в контексте истории Энгера. Если не считать, конечно, феерического шоу, устроенного пожилым Кеннетом на похоронах Харрингтона в 2007 году. Но это я забегаю в будущее, в пятидесятые Харрингтон ещё будет пытаться пробиться как автор, затем сдастся, перестанет снимать чистый авангард и станет довольно известным режиссёром малобюджетной фантастики и хорроров. Мне это кажется чудовищной несправедливостью, но судьба часто бывает несправедливой.

Зато Энгер в жанровое кино не уходил. Вообще непонятно, чем он занимался следующие десять лет, ведь его следующая короткометражка «Восход Скорпиона/Scorpio Ris­ing» вышла только в 1964-ом. Скорее всего, жил в своё удовольствие. В излишней торопливости и перепроизводстве фильмов его точно нельзя обвинить.

Впрочем, перерыв явно пошёл на пользу: Энгер в итоге снял, пожалуй, свой самый мощный фильм. Шедевр гомофашистского поп-арта. Некие байкеры с именами вроде «Джокер», «Скорпио» и «Кид» долго начищают тела и мотоциклы под актуальную на момент съёмок фильма поп-музыку, попутно читают комиксы, смотрят фильмы с молодым Брандо и хранят на стенах фото Джеймса Дина. Потом принимают наркотики и едут веселиться. Веселье заключается в сексуальных оргиях, ритуалах и размахивании нацистским флагом. Снято всё просто завораживающе. К тому же фильм, повторюсь, отличается на редкость эффектным саундтреком, в частности, там играют Рики Нельсон, Элвис Пресли и Рэй Чарльз. Ещё там звучит старая версия «Blue Vel­vet», песни, хорошо знакомой всем поклонникам Линча.

Американские сатанисты вообще любят и ценят хорошую старую попсу, доказано Ла-Веем и Бойдом Райсом, Энгер тут в хорошей компании.

Плюс монтаж, явно вдохновлённый Эйзенштейном. И врезки в сцену оргии кадров из старого фильма про Иисуса, с Нельсоном Ли. Судя по всему, это из «Живой Библии/The Liv­ing Bible» 1952 года. Причём плёнка с этим фильмом оказалась у Энгера случайно: почтальон перепутал адреса и доставил посылку, предназначавшуюся для соседней церкви. Энгер увидел в этом дар богов и успешно им воспользовался.

Исключительно стильная, изощрённая работа, соединившая в себе все лучшие особенности стиля раннего Энгера.

К сожалению, затем Энгер вновь надолго погрузился в глубины подсознания, не снимая практически ничего. Отличные по концепции проекты не доводились до конца. За несколько лет было снято лишь три минуты из фильма с полностью непереводимым названием «Kus­tom Kar Kom­man­dos», явно продолжающего линию «Scor­pio Ris­ing». Судя по имеющемуся эпизоду, в котором под завораживающую песню парень любовно натирает некую совершенно безумную машину, фильм мог получиться стильным.

Зато к концу десятилетия Энгер, внезапно, обнаружил себя на острие новой контркультурной волны. Словно энергия психоделической революции вытолкнула его из привычной творческой стагнации.

Шестидесятые легко идеализировать, но в реальности это было очень непростое и неоднозначное время. Тут стоит процитировать известный текст Роберта Тейлора из группы Changes: «Чего многие люди не знают об этом времени, это то, что в психоделическом мире было много идей, людей и групп, не имевших марксистской окраски, не принадлежавших ко всей этой «peace/love» толпе и прочим частям молодежного движения, раскрученного средствами массовой информации. Мы были на этой темной стороне психоделического движения. The Process была одним из проявлений этой темной части, так же, как Семья Мэнсона, различные культы и сатанистские организации, нелегальные байкеры и множество отдельных индивидуумов. Там были настоящие аутсайдеры, настоящие бунтари, подлинная контр-культура, противостоящая фальшивке, раскручиваемой средствами массовой информации».

Энгер селится в Сан-Франциско и заводит тесную (насколько это вообще возможно с убеждённым гетеросексуалом) дружбу с гитаристом Love и будущим членом Семьи Мэнсона Бобби Босолеем. Объявляет его своим Люцифером и начинает снимать фильм под названием «Восход Люцифера». На тот момент концепция состояла в продолжении и трансформации тем «Восхода Скорпиона». Вместо тёмной стороны контркультуры, заворожённой технологиями и смертью и находящейся под знаком Скорпиона, Энгер попытался отразить светлую сторону процесса, с эрой Водолея и надеждой на будущее. Вот только сами Энгер и Босолей всё равно находились на «тёмной стороне» культуры – до убийства и пожизненного срока оставалось совсем немного. В процессе съёмок они жутко ссорятся и Энгер публично заявляет, что Босолей забрал себе и уничтожил большую часть отснятого материала. По мнению Босолея, материала просто не было, маэстро прокрастинации просто потратил спонсорские деньги на гедонизм и придумал историю с ограблением для отчёта.

В любом случае Кеннет включает режим «dra­ma queen» и решает торжественно убить в себе режиссёра. Официально сообщает о смерти двадцатилетнего Кеннета Энгера, поставив датой рождения 47-ой, год выхода «Фейерверков». И ритуально сжигает свой архив, включая единственные копии фильмов, снятых в подростковом возрасте. Если он реально занимался ритуальной магией, то должен был понимать весь символизм происходившего.

Впрочем, это не факт, так как он вскоре передумывает умирать.

Переезжает в Англию и из оставшихся фрагментов якобы уничтоженного фильма монтирует «Пробуждение моего демонического брата/Invocation of My Demon Broth­er» (1969) – одно из лучших воплощений тёмной стороны шестидесятых. Одиннадцать минут перед нашими глазами протекает психоделическое буйство образов. Нечто вроде написанного под галлюциногенами отчёта о нацистских ритуалах. Клиповый монтаж попросту виртуозен. Актёрский состав тоже достойный. Конечно, в случае фильмов Энгера нельзя говорить об актёрской «игре», однако в кадре присутствуют более чем культовые личности. Начиная со старого жулика Ла-Вея и заканчивая вышеупомянутым Босолеем, замечательным музыкантом и полным отморозком, который не сел вместе с Мэнсоном только потому, что его повязали раньше и за другое убийство. Мик Джаггер в этой компании смотрится вполне своим, даже жаль, что в будущем его ждёт роскошная старость и пение дуэтом с Тимберлейком.

Кстати, о музыке. Психоделическая пьеса, написанная Джаггером, звучит настолько здорово, что начинаешь окончательно раздражаться от существования большей части дискографии The Rolling Stones. Судя по этому саундтреку, он вполне уже тогда мог рубить авангардный протоэмбиент: музыка звучит почти индустриально и напоминает про самые невменяемые эксперименты с «Their Satan­ic Majesties Request». Отличный шум. В лучшем, классическом смысле этого слова.

Босолей с крыльями, свастики на голом теле, наркотики из черепов.

Зеп, ты беременна. Это колдовство.

На этом Кеннет не остановился и с огромными трудностями всё-таки снял новую версию «Восхода Люцифера/Lucifer Ris­ing» (1972).

Самый пафосный и вымученный фильм мэтра. Снимался несколько лет и постоянно переделывался. Поездки с камерой в Египет, к Экстернштайну и к Стоунхенджу, культовые персонажи на эпизодических ролях. Помимо обязательных Пейджа и Фейтфул, в фильме снялся ещё режиссёр «Per­for­mance» Дональд Кэммелл, в идеально подходящей для этой трагической фигуры роли Осириса, чёрного бога. Забавный аспект – Исиду играет молодая жена Кэммелла, Мириам Гибрил. В тот же период Кэммелл снял её в своей короткометражке «The Argu­ment», в роли Иштар. То есть вся короткая кинокарьера этой женщины почти целиком состояла из ролей великих восточных богинь в оккультных авангардных короткометражках.

Важный аспект «Восхода Люцифера» – отличная музыка. Сперва саундтрек должен был Джимми Пейдж написать. И написал. Но два оккультиста-телемита что-то не поделили, и в результате Энгер публично разорвал сотрудничество, обвинив пилота Свинцового Дирижабля в излишней любви к наркотикам и затягивании работы над проектом. Пейдж за три года смог написать только двадцать минут музыки вместо необходимых сорока (фильм идёт полчаса). Пейджовский саундтрек звучит очень даже неплохо: тихая и атмосферная инструментальная музыка, вполне продолжающая стилистику саундтрека к «Invo­ca­tion of My Demon Broth­er». Однако хорошо, что Пейджа в итоге отстранили, поскольку окончательную музыку к фильму написал в тюрьме помирившийся с Энгером (что лишний раз доказывает вздорность обвинений в краже) Бобби Босолей. И музыка оказалась отличнейшей.

Но появляющиеся в конце фильма НЛО выглядят настолько халтурно, что приходишь к странному выводу – скорее всего именно такие фильмы снимал бы Эд Вуд, будь у него немного больше вкуса, чувства меры и усидчивости.

Затем всё кончилось.

После семидесятых Кеннет Энгер замолчал. Надолго замолчал.

За тридцать лет он не завершил ни одного крупного проекта. В семидесятые он пытался снять фильм с отличным названием «Сенаторы в рабстве/Senators in Bondage». Затем более двадцати лет молчания, завершившиеся с началом третьего тысячелетия. Правда, в восьмидесятые он дописал второй том «Голливудского Вавилона», менее эффектный, но по-прежнему ядовитый. Особенно благодаря финалу, где приход к власти в США правого президента и бывшего актёра Рональда Рейгана описан как захват страны зомбифицированным трупом давно умершего Вавилона, пытающегося затащить в пламя потенциальной ядерной войны весь мир. Книга хорошая. Но фильмов не было. Ни хороших, ни плохих.

Это поднимает довольно интересный оккультный вопрос: можно ли отменить ритуал? Торжественно отключить, если не принести в жертву, своё творческое начало и затем просто передумать. Позвать музу назад и продолжить снимать, будто ничего не было. Основной материал «Демонического брата» был снят до ритуала с похоронами/сожжением. Полностью снятый после «Восход Люцифера» при всей идеологической правильности выглядит скорее вымученной неоязыческой агиткой, съёмка которой словно растратила все остатки творческой энергии Энгера. На десятилетия.

В двухтысячных Кеннет берётся за ножницы и делает два невероятно скучных монтажных фильма: «Ich will!», с нарезкой нацистской пропаганды под классическую музыку, и «Don’t Smoke That Cig­a­rette» – свыше сорока минут кадров из старых фильмов и реклам сигарет. Панорама старого Голливуда, когда курение ещё было символом мужественности. В комментариях на IMDb утверждают, что Энгер его даже не монтировал, просто взял уже ходившую на кассете компиляцию, изменил название и выдал за своё. Правда, там не даётся никакой информации о реальном авторе компиляции, что выглядит довольно подозрительно. Впрочем, сравнение двух фильмов тоже оставляет странное впечатление. Энгер явно смонтировал «Ich will!»: отсутствие текста и работа с музыкой очень узнаваемы. Фрагмент, где марширующий гитлерюгенд растворяется в авангардном видеоарте, даже хорош – жаль, что до него приходится пробиваться через бесконечные колонны подростков с флагами в руках. Но в «Don’t Smoke That Cig­a­rette» качество изображения явно указывает на трансфер с VHS, отсутствуют фирменные моменты и постоянно звучит закадровая речь из использованных фрагментов. Короче, он реально не похож на остальные фильмы Кеннета. Почерк другой.

Ещё есть два фильма о живописи Кроули: «The Man We Want to Hang» и «Brush of Baphomet». В них нам просто показывают картины под музыку. Картины отличные, показывают их очень хорошо, музыка в «Кисти Бафомета» интересна своим минимализмом, но общее впечатление довольно посредственное.

Ещё есть минутное видео «Death» и нарезанный из архива «My Surf­ing Lucifer», где один из многочисленных Люциферов из шестидесятых занимается сёрфингом под музыку. Трудно представить что-то более предсказуемое.

Ещё есть два фильма с сюжетом. Предельно минимальным. Во-первых, «Anger Sees Red».

Некий качок с пустым лицом и в красной кепке ходит по Лос-Анджелесу. Смотрит на памятник Рудольфу Валентино, лежит на траве, говорит, что он Красный. Потом заходит в гостиничный номер с фотографиями на стенах и смотрит куда-то в бинокль. Всё. Конец 93. Энгер всегда склонялся к минимализму, но в этом случае кажется, что минимализм переходит в пустоту. И уже неясно, осталось ли в этой пустоте хоть что-то.

Впрочем, этот минимализм выглядит интереснее другой короткометражки, «I’ll Be Watch­ing You». Я человек широких взглядов, но мне трудно найти эстетическую ценность в гей-порно про охранников под песню Стинга и Police. Ладно порнография, но Стинг для меня уже слишком.

На этом можно было бы закончить, старость редко щадит тех, кто дожил до неё. Но среди последних фильмов всё-таки оказался один удачный. «Mouse Heav­en».

Сперва я прочитал о нём в интервью Энгера Дмитрию Волчеку – и сразу заинтересовался концептом: «Это фильм о раннем Микки Маусе, до «Фантазии», конца 20‑х – начала 30‑х годов, когда он был скорее крысой, чем мышью. Сейчас он вроде милого маленького мальчика, но поначалу это был чертенок, делал всякие пакости, и именно такой Микки Маус мне нравится. Теперь они его кастрировали».

Интервью, кстати, очень хорошее. И Энгер в нём весь как на ладони, в том числе и со своей редкой неспособностью доводить свои проекты до конца. Даже странно, что он завершил этот фильм: на момент интервью он не был закончен в связи с недостатком финансирования.

Что могу сказать, мне понравилось. Это единственный раз, когда мне понравился фильм позднего Энгера. Он очень эмоциональный и трогательный. Общий тон чем-то неуловимо напоминает “Восход Скорпиона” с его внимательным отношением к вещам, доходящим до фетишизма. И умелым использованием поп-культуры.

Другое дело, что в том случае Энгер брал вполне актуальную для начала шестидесятых поп-культуру: комиксы, байкеров, музыку Рики Нельсона. И создавал на её фоне совершенно апокалиптическое зрелище.

Здесь же он снимает фильм о забытой, практически мёртвой массовой культуре. Куклы мышонка, совершенно не похожего на современный вариант, поющие и двигающиеся под столь же забытую музыку. Это фильм старика. Ностальгический и обращённый в прошлое, в детство автора. Этим он похож на лучшие страницы «Голливудского Вавилона». Боюсь, что ничего лучше Кеннет уже не успеет снять. Только ему и незачем.

Вся история Энгера на самом деле доказывает, что у негативных качеств есть позитивные стороны. Почти все байки о его поведении в жизни читаются как набор анекдотов, мой любимый – история о том, как Энгер приехал в Лондон и вписался в доме Coil. За всё время пребывания в доме он только спал и ни словом не обмолвился с хозяевами, словно воспринимал их как прислугу.

Только нужно помнить, что именно такие качества, как самовлюблённость в сочетании с невероятной способностью к прокрастинации, в итоге помогли ему снять несколько очень оригинальных и ярких работ. Просто потому, что помогли ему реализовать свои фантазии без тяжёлой работы. Даже если Энгер так и не повзрослел по-настоящему, всё равно он сумел стать звездой. И найти в процессе целую россыпь утренних звёзд. Созвездие личных Люциферов.

Только очень похоже, что зря он тогда похоронил в себе художника.
У него это действительно получилось.

Раймонд Крумгольд