«Самая старшая неба и земли»: праздник Инанны, Иштар, Астарты

Ištar zum­rā rašubti ilā­tim
litta’’id bēlet ilī nišī rabīt igigī!

Вот и снова пришло время для праздника Инанны, Иштар, Астарты, «самой старшей неба и земли», первой богини, совершившей полнейший Катабазис за тысячи лет до Девы Марии. Прославляемая царями Вавилона как равная царю богов (в частности известен и воспевается профессорами лондонского университета гимн царя Амми-дитана – http://engur.ru/3320), она покровительствует любви и страсти, проституции, коварству, раздору, дарит королевскую власть, возглавляет завоевания как богиня-воительница – не хтоническая дева, а просто гимн латентному матриархату и всему, что с ним связано.

Геродот, например, писал, что «каждая вавилонянка должна однажды в жизни садиться в святилище Афродиты (Милитты) и отдаваться за деньги чужестранцу…» (Геродот. История. I,99), и это подтверждает, что в Вавилоне проституция была делом не только легальным, но и священным, да еще и отнюдь не только женским (гомосексуализм богинюшка тоже поощряет!). А свобода такая была бы невозможна без могучей мифологической фигуры, одним своим восхитительным присутствием снимающей запреты и разрушающей условности.

С другой же стороны, это богиня мрачных и кровавых путей. В своем Нисхождении она смертью смерть попрала, но этот путь пролегал через потерю всех сил, божественности и самой жизни; Нисхождение ее было пыткой, грозящей потерей себя.

“Что это, что?”

“Смирись, Инанна, всесильны законы подземного мира!
Инанна, во время подземных обрядов молчи!”

The Anuna, the sev­en judges, ren­dered their deci­sion against her. They looked at her — it was the look of death. They spoke to her — it was the speech of anger. They shout­ed at her — it was the shout of heavy guilt. The afflict­ed woman was turned into a corpse. And the corpse was hung on a hook.

Пройти путем Инанны – значит пройти путем кошмара, мутного, муторного, «где пыль их питье, а еда их – глина, где они не видят света и живут во мраке» и «все, кто сюда входит, лишены света». Но эта преисподняя преодолима – когда ее одолела Богиня, то отдала ей свою мужскую половину, бога плодородия Думузи (зеркального двойника Персефоны). После этого Богиня вознеслась над жизнью и смертью, а каждый поклоняющийся ей приносил смерти жертву вместо себя: «Его грудь за мою грудь, его плечи за мои плечи…»

И до сих пор пробирает по костям знакомое чувство, будто живем мы не во времена древнего Рима, как то чудилось Дику, и даже не в Третьем Риме, как то чудится нам до сих пор, а тысячи на полторы пораньше. Ощущается не власть и законы мира гордых и дисциплинированных завоевателей, но смутное влечение месопотамского столпотворения; не юридическая мощь бюрократического аппарата патрициев, но полупервобытные порядки обычая и суеверия; не стальная воля империй запада, а тупая пробивная сила азиатской деспотии.

Первое тоталитарное государство на свете возникло сорок веков назад. Тогда первые носители праиндоевропейского наречия, которому еще предстояло когда-нибудь породить санскрит и латынь (а также английский и русский языки, конечно), не знали про неплохую попытку могучего месопотамского царя и возлюбленного Иштар Саргона Проклятого собрать несколько десятков городов в единую могучую империю. Попытка умерла с его внуком, но остатки тех дерзаний превратились под натиском вернувшихся из небытия шумеров в первую на свете тоталитарную державу, известную как Третья династия Ура.

Урбанистическая цивилизация Месопотамии централизовалась – и с этого момента уже становится трудно понять, что же все-таки с тех пор переменилось? Все так же пьют после рабочего дня пиво, все так же жизнь бьет ключом в центральной метрополии и еле течет в мелких городишках, все так же процветают даже простые работники «великих организаций»-госкорпораций и борются за жизнь остальные, даже алфавитом пользуются принципиально тем же… И все так же правят хитрые и изворотливые мужи-«халдеи», искоса поглядывающие на выражение лица золотого женского идола.