I. Передавая неизречимое (перевод книги «Ксенолингвистика: Психоделика, язык и эволюция сознания»)
От редакции. Дорогой конфидент! Благодаря твоей поддержке сегодня мы публикуем перевод первой главы книги Дайаны Слэттери «Ксенолингвистика: Психоделика, язык и эволюция сознания» – одной из самых ярких работ последних лет по этой теме, написанной на основе своей докторской диссертации автором, знакомым с психонавтикой не понаслышке. Вот что пишет о содержании этой главы автор:
Неизречимость психоделического опыта имеет разные аспекты, от неописуемости мистических видений до леденящего душу воздействия «войны с наркотиками», которая неизменно присутствует на заднем плане и психоделической разведки, и отчётов о её результатах. Писцы незримой жизни – это, нравится вам или нет, военные корреспонденты. Но истории об их открытиях рассказывают; стремление объяснить неизречимое откровение (психоделическую загрузку, как я это называю), преодолевает эти ограничения. Эти формы неизречимости окружают попытки исследовать и передать психоделический опыт, всегда вступая в активное противодействие с потребностью передать загруженные данные. Природа опыта загрузки и встреч с неописуемым посредством языка обсуждается в главе 1, «Передавая неизречимое».
Дайана Слэттери
Ксенолингвистика: Психоделика, язык и эволюция сознания
ГЛАВА 1. Передавая неизречимое
Тогда, в шестидесятых, мы называли это просто трипами, а триповали мы с помощью веществ под названием «психоделики». Пятьдесят лет спустя мы называем себя психонавтами. У нас в разы больше выбор психоделических веществ, природных или синтезированных, и, в основном благодаря Интернету, куда больше сведений о психоделиках, к которым мы можем обратиться. Мы провели неисчислимое количество часов в дальних закоулках разума, создавая, а затем выдерживая совершенные бури, сваливаясь за борт, отмечая ориентиры, а иногда и возвращаясь домой с сокровищами в виде важных прозрений, визионерских картин или глубинного душевного исцеления.
Психонавтика как практика
Слова «психоделика» и «психонавт» отсылают нас к греческому слову «психе». Согласно Википедии, первоначальным значением греческого слова ψυχή было «жизнь», понимаемая как «дыхание», это слово произошло от греческого глагола «дуть». Производные значения включали в себя «дух», «душу», «призрак» (род духа), и, наконец, «сущность», понимаемую как «осознаваемая личность» или совокупность психики, «психе». «Наутес» – греческое слово, обозначающее моряка или плывущего по воде, что делает нас плывущими по душе, теми, кто рассекает воды духа. Это представление о «психе», в первоначальном греческом значении настолько основополагающее для человеческого существования, воплотилось в мифе о Психее и Эроте. И психонавтам, и тем, кто попробует их понять, он помогает представить себе мифологическую подоплеку их поисков.
Психея была дочерью царя, столь прекрасной, что ей позавидовала богиня Афродита и приказала своему сыну Эроту выпустить в нее одну из его стрел, чтобы Психея влюбилась в чудовище. Когда Эрот увидел, как она прекрасна, он был так поражен, что выронил стрелу, оцарапав себя и таким образом оказавшись безнадежно влюбленным в Психею. Затем Психею оставил на вершине горы как жертву ее отец, который поверил в пророчество о том, что она выйдет замуж за чудовище. Эрот спасает ее и уносит в свой дворец, где за ней внимательно ухаживают невидимые слуги. Он делит с ней ложе, но всегда в темноте. И Эрот, пытаясь избежать гнева своей матери, велит Психее никогда не пытаться увидеть его лицо. Отчасти побуждаемая недоверием (ее завистливые сестры подначивают ее узнать, не чудовище ли в самом деле ее муж), Психея осуществляет богоданное право любопытства: увидеть лик Любви. Кто мог бы устоять? Она в такой же степени оказывается поражена красотой Эрота, случайно капает на него горячим маслом из светильника, и он просыпается. В качестве наказания она оказывается изгнана и начинает странствовать по миру, убитая горем, и наконец обращается за помощью к Афродите. Ее завистливая свекровь дает ей невыполнимые задания, например, перебрать громадную кучу различных семян. Психее помогают волшебные животные, она выполняет задания и воссоединяется с Эротом, больше не скрывающимся во тьме.
В этом мифе душа пытается увидеть лик Любви. Любви нужна душа, чтобы ее наполнить. И миф говорит нам, что все это – не пустячное дело, а очень рискованное предприятие. Эрот (ослепительное, беспечное чудовище) – сам часть затруднительного положения.
Значение слова «психика», свойственное психологии – когда это слово обозначает разум в его современном понимании, идентифицируемый с деятельностью мозга, разум, отчужденный от ненаучной души, более не служащей для поиска любви – до 1910 года не было в ходу. Представьте себе: звездный простор великолепия души сводится до разума, а разум – до распакованных по маленьким черепным коробочкам мозгов, и это лишь за столетие. И таким образом, с психоделиками, лекарствами, воплощающими разум/душу/жизнь/дыхание/дух, мы возвращаемся к психике в ее полноте, начиная открытие Западом заново ее мифического, мистического, магического царства.
Психонавтика – это практика, в таком же смысле, что и кун-фу, или оптометрия, или юриспруденция. Мы возвращаемся к психике как к Психее, снова и снова. Практики отличает то, что ими занимаются, а не строят теории. Вы можете изучать юриспруденцию (или, если уж на то пошло, психоделику), ни разу не прибегнув к практике, но именно практика определяюща для психонавтики. И практика в своей основе – индивидуальная, личная, нечто, производимое субъектом, личностью. Она может проводиться в сотрудничестве; медицинские практики – групповой род деятельности, но доктора, медсестры и терапевты осуществляют индивидуальную практику. Практикующий медитацию или йогу может делать это один или в группе. Практика, по своей природе будучи повторяющейся, улучшает навыки. Со временем приходят познания. Практика, таким образом, может служить полем для исследований.
Практика психонавтики определяется Ричардом Дойлом в книге «Аптека Дарвина» как «исследование человеком психики посредством науки, неизбежно науки от первого лица». Сама область психоделического, как выразился Уильям Джеймс, совсем рядом с нами, «отделена от нас тончайшей из завес». Эти слова легко проверить, проделав какой-либо вариант простого эксперимента над собой:
1) измените химию сознания с помощью психоделического вещества;
2) пронаблюдайте за изменениями в сознании;
3) запишите, что происходило.
При этом, если рассматривать всю совокупность практик, психонавтика весьма разнообразна, когда дело доходит до методов. Каждый психонавт по сути создает и улучшает свою собственную практику итерационно, в контексте сведений о практиках других. Ричард Дойл рассматривает все трип-репорты, будь они от отдельно взятого психонавта или в форме антропологических описаний, как риторические программы, которые пытаются воссоздать (а не отразить) переживание (Дойл, 2010). К языку прибегают не только для того, чтобы объяснить состояние сознания, но и чтобы вызвать его и управлять им. Эти отчеты становятся, в порядке обратного действия, частью «установки» – текущего состояния ума психонавта, отправляющегося в путешествие. Язык также управляет психоделическим состоянием сознания, когда шаман управляет визионерским действом в круге айахуаски с помощью «икаро».
Когнитивный психолог и исследователь айяхуаски Бенни Шенон приводит аргументы в пользу личного, долгосрочного психоделического опыта исследователя как «вопроса методологии, который я считаю главнейшим». Шенон уверяет, что личный опыт необходим, что «нет альтернативы изучению феноменологии изнутри». Он находит, что в случаях, когда у исследователя отсутствует опыт употребления айяхуаски или этот опыт был весьма ограниченным и умеренным, ценность подобных исследований незначительна. Шенон сравнивает это с попытками писать о музыке, никогда ее не слышав. Он заключает, что «любое серьезное изучение айяхуаски требует не только личного опыта, но также существенного, долгосрочного знакомства с предметом – именно тренировки». (Шенон, 2002) Я могу добавить, практической тренировки ума.
Как психонавты, мы – медицинское сообщество, сообщество, занимающееся практикой. Исследование, посвященное различным психонавтическим практикам, как одиночным, так и групповым, выявляет большое разнообразие процедур. Далее я приведу несколько примеров современных психоделических практик, меню для дегустации, чтобы продемонстрировать все разнообразие человеческих занятий, относительно которых рассматривается применение психоделиков.
Джон Лилли первоначально разработал камеру сенсорной депривации, чтобы проверить, погрузится ли мозг в отсутствии большинства поступающих извне ощущений в сон. Мозг этого не делал, в особенности под ЛСД.
Теренс Маккенна рекомендовал съесть пять граммов высушенных псилоцибиновых грибов, находясь в одиночестве в тишине и темноте. Церковь коренных американцев проводит пейотные церемонии во время от заката до рассвета в типи или хогане.
Рисунок 2. Современная камера сенсорной депривации
К нашим психонавтическим практикам прибегают религиозные группы, такие как синкретические церкви Южной Америки, использующие в своих таинствах айяхуаску («Санто Дайме», «Uniao do Vegetal» и «Barquina», а также многие другие); обосновавшаяся в Северной Америке Церковь коренных американцев, которая использует пейот как «причастие»; и Совет по духовным практикам («The Council on Spiritual Practices»). Добавьте к этому неустановленное количество подпольных кружков, использующих разнообразные психоделики в ритуальных целях.
Эти группы взаимодействуют в мировом масштабе вследствие продолжающейся с 1960‑х годов самоорганизации психоделического подполья. Многие практики присущи только определенному кружку; некоторые из них организовавываются вокруг определенных веществ, например, группы, собирающиеся для совместных исследований N,N‑DMT или 5‑MeO-DMT, или группы, проводящие ритуалы с участием грибов. Некоторые из этих групп имеют околорелигиозное направление. Однако в некоторых есть психотерапевтическая составляющая, когда психонавт становится клиентом по психотерапевтической модели в поисках помощи в его жизненных трудностях.
Психоделическая психотерапия практиковалась в паре «врач-пациент» начиная с ранних легальных исследований с применением ЛСД. МДМА (вещество, известное под названием «экстази») использовали в качестве психотерапевтического препарата, особенно полезного, когда нужно «выпустить» душу, чувства и подавленные воспоминания. МДМА-терапия (и психотерапия с применением других веществ) продолжалась подпольно с тех пор, как МДМА в 1977 внесли в списки запрещенных препаратов. МДМА теперь снова возвращается в официальную науку в связи с официальными исследованиями использования вещества при лечении тревожных расстройств у смертельно больных пациентов и посттравматических стрессовых расстройств.
Куда более распостранены практика экстатического танца и фестивальная культура. Психоделики сопряжены с большим количеством разновидностей танцевальной музыки, начиная от подогретых кислотой концертов Grateful Dead, до современных глобальных фестивалей, таких как «Burning Man», «Boom», «Entheogenesis» и «Firefly». Фестивали переросли образец рок-концерта, став собраниями психоделического сообщества, включающими в себя не только музыку и танцы на нескольких сценах, но и дискуссии, предложения товаров и услуг, выставки, лекции, мастер-классы по «Пермакультуре», йогу и парады радикального самовыражения психоделической культуры. Употребление психоделических веществ часто наделяют как-бы-уничижительным ярлыком «recreational» – «увеселительное». Но, смотря на то, как таким образом жизнерадостно, презрев законы, переходя все границы, выражает себя общество, можно увидеть, как сама культура создается заново («being re-created»). Экономики дарения – это одна из зон культурных экспериментов.
Рисунок 3. Типи, в котором проводятся пейотные церемонии. Wikimedia commons
Психоделики используются как вещества, улучшающие человеческие способности, в широком ряде случаев. Они могут служить для разрешения проблем и усиления творческих способностей в настолько различных областях, как компьютерное программирование, художественное творчество, архитектура, кулинария, литература, видеоредактирование, проектирование, целительские практики, спорт, йога и секс. Исследования, посвященные использованию психоделиков для лечения таких заболеваний в медицине и психиатрии, как посттравматические стрессовые расстройства, депрессии и тревожные расстройства у смертельно больных пациентов, проводятся как подпольно, так и официально. Многие организации по защите интересов больных считают, что псилоцибин и ЛСД показали возможную эффективность для лечения пучковых головных болей. Небольшие дозы псилоцибина и ЛСД, согласно исследованиям, могут избавить от депрессии. Кетамин подает надежды в качестве быстро действующего препарата, избавляющего от острой, трудно лечащейся депрессии. Можно сказать, что началось возрождение в области официального исследования психоделиков.
Рисунок 4. Сожжение «Горящего человека» (фестиваль «Burning Man»)
Я не знаю, можно ли назвать регулярное планирование над психоделической бездной практикой, но, несомненно, желание риска, чего-то нового и умопомрачительно чудного отчасти подстегивает психоделическое исследование самого себя. Жажда стать первопроходцем, желание отправиться в такие неизведанные области подсознания, где побывали немногие или никто – это важная составляющая движущей силы психонавтики. Фронтиры внутренних пространств зовут психонавта, как космос зовет амбициозного сэра Ричарда Брэнсона.
Психонавтическая практика становится путешествием по этим, возможно, предельным состояниям сознания. Мы учимся, как можем, оставаться сосредоточенными, когда в нас возникают разнообразнейшие эмоции и идеи, видения адских и райских миров, и когда мы встречаем Других. По возвращении перед нами встает задача описать это и найти этому возможные объяснения. Этот отчет, основанный на нашем жизненном опыте, рассуждение о психоделике, в котором мы пытаемся описать и интерпретировать радикальные смещения уровней восприятия и реальности – не настолько прямолинейная вещь. Любое сообщение об этом на открытой дискуссионной площадке затрудняется социальным аспектом неизречимости. В чем проблема? В политике познания начала двадцать первого века обсуждение психоделиков остается обсуждением того, что неподвластно человеческому языку и что вообще нельзя упоминать, теми, кто имеет сомнительную репутацию.
Аспекты неизречимости
Я верю, что в будущем то, что я сейчас скажу, превратится в нелепо выглядящую сноску в истории использования людьми психоделиков. Но факты таковы, что на момент написания этой книги большинство психоделиков запрещено покупать, продавать, хранить или употреблять в большинстве стран мира. Когда ЛСД в 1966 признали вне закона, это по сути прекратило его официальные исследования почти на сорок лет. Последующее внесение в списки запрещенных большинства психоделических веществ, будь то встречающихся в естественной форме у животных, в растениях или грибах либо синтезированных в лабораторных условиях, вместе с Законом об аналогах наркотических веществ (Federal Analog Act), вынудило перевести значительную часть легальных психоделических исследований в антропологические и этноботанические исследования в странах вроде Перу и Бразилии, где разрашается употребление айяхуаски с религиозной целью. Исследования во включающих в себя употребление психоделиков областях, таких как использование МДМА, псилоцибина и ЛСД в психотерапии, исследование креативного потенциала психоделиков в творчестве и устранении проблем, и все виды экспериментов над самим собой, оказались в подполье.
Мир психоделических исследований разделился на официально признанных, финансируемых, ориентированных на результаты в области медицины исследователей, и подавляющее большинство других исследователей: финансирующих самих себя, неподотчетных и иногда вообще неподконтрольных, нарушающих закон психонавтов. Научно-исследовательские организации, такие как MAPS («Multidisciplinary Association for Psychedelic Studies»), Исследовательский институт Хефтера и Фонд Бекли приложили титанические усилия, чтобы добиться одобрения от представителей правительства, занимающихся бюджетом и политикой в этой сфере. Успех придет, пусть и маленькими шажками. В то же время в подполье синтез, производство и распостранение все возрастающего количества психоактивных веществ предоставляет медицинским сообществам новые материалы для исследований, новые возможности и новые риски. Когда контроль качества практически отсутствует, становится очень важным правило психоделической безопасности «знай, у кого берешь». Незаконность психоделиков добавляет всем исследованиям, официальным или подпольным, неминуемую характерную особенность. Эта особенность – социальный аспект неизречимости, и его длинная тень отбрасывается на весь психонавтический опыт.
Эта социально-политическая история, которую мы не рассматриваем в данной книге, тем не менее является средой, в которой книга писалась, и она представляет важный аспект неизречимости психоделического опыта. Даже на эксперименты Уильяма Джеймса над собой с участием мескалина и веселящего газа задолго до «войны с наркотиками» его современники смотрели с подозрением. Чтобы заниматься моим психонавтическим проектом, исследованием Глайда и языков в целом, мне было необходимо начать тайную жизнь.
Литература о интенсивном, долгосрочном психоделическом самопознании создается и изучается, по большей части, за пределами научных кругов. К какой бы еще категории ни относили авторов: к воинам, лицам, отказывающимся от военной службы, ученым-нарушителям закона, агентам-провокаторам или к пушечному мясу – все они военные корреспонденты, пишущие отчеты с фронта «войны с наркотиками». Существует, как изнаночная сторона, явная и реальная угроза для всех, кто открыто описывает свой психоделический опыт. Приведение мнения (не говоря уже о научном доказательстве), противоречащего политике военного времени, могло привести даже именитого ученого вроде Дэвида Натта к отставке с поста главы английского Консультативного совета по борьбе с употреблением наркотиков, который он занимал на протяжении десяти лет. Его «ошибкой» было предложить руководствоваться в политике относительно наркотиков результатами научных исследований, доказавших, какие именно наркотики на самом деле вреднее всего, а это алкоголь и табак.
В масштабе всего мира «война с наркотиками» – политическая подоплека всех психоделических исследований. Она затрагивает не только общественное положение исследователя (употребление наркотиков приравнивается к злоупотреблению ими), но и природу самих отчетов посредством самоцензуры, которую в конституции США определяют как сковывающий эффект (chilling effect). Вещество (и его доза), установка и обстановка – это три главных составляющих психоделического опыта. Подобие «чулана» тайных гомосексуалистов, только психоделического, как аспект обстановки и ощущение человеком противозаконности действий как часть установки окрашивают и сеанс приема психоделиков, и отчет о нем. Публичное высказывание превращается в каминг-аут. Соображения безопасности важнее всего для практикующих индивидуально, а особенно для тех, кто занимается медициной, психотерапией, уходом за больными и другими профессиями, требующими наличия лицензии и использует психоделики в медицинских целях в ходе своей практики. Целая часть профессиональной жизни человека становится опять же тайной жизнью.
Движения сопротивления практикуют собственное «неизречение»: осторожность, анонимность, кодовый язык, стратегии дезинформации, омерту. Психоделическое медицинское сообщество, во всем его разнообразии, растет и самоорганизуется снизу вверх, несмотря на эти значительные сдерживающие факторы. В какой-то момент накопится критическая масса психонавтов, они смогут добиться политической власти, и то, что сейчас является мировым сообществом из множества разнообразных сообществ, сможет найти нужные связи и общую почву и обрести потенциал к конструктивным действиям широким фронтом. А пока подполье ширится и растет, словно огромный покров мицелия из связанных между собой, сообщающихся процессов, людей и устремлений. Блэк-Рок-Сити каждый год возникает из выжженного песка пустыни, целый город появляется и исчезает, подобно громадной «волне» грибов в форме мандалы.
Рисунок 5. Блэк-Рок-Сити, место проведения фестиваля «Burning Man»
Другая форма социальной неизречимости появляется в процессе передачи зачастую причудливого содержания психоделического опыта. Как гласит одно шутливое изречение: «Если ты говоришь с Богом, это называется молитвой. Если Бог говорит с тобой, это называется шизофренией». Короче говоря, мы вырабатываем встроенные механизмы цензуры, это часть нашего социального кондиционирования, назначение которого – заставлять нас подумать дважды, прежде чем сказать что-то, что для слушающих нас будет звучать безумным.
Нейрофеноменолог Чарльз Лафлин отмечает, что «в любом обществе ограниченный набор возможных фаз сознания объявляется нормальным. Члены этого общества в процессе социализации обучаются распознавать соответствующие этим фазам признаки и считать их определяющими состояние своего сознания и сознания других».(Лафлин и соавторы, 1990) Лафлин различает то, что он называет монофазным и мультифазным обществами. Наша западная светская и научная парадигма монофазна; бодрствующее состояние сознание нормально, снам уделяется совсем немного внимания, и все виды измененных состояний сознания в известной степени считаются ненормальными или патологическими. Лафлин противопоставляет нашей современной западной монофазной культуре полифазные культуры, которые включают в себя различные фазы сознания, например, культуры аборигенов с сохранившимися в них шаманскими традициями и связанными с ними ритуальными практиками.
Трансформирующие сами себя механические эльфы Теренса Маккенны, гигантские светящиеся змеи из опытов с айяхуаской или беседы со змеиной богиней в нашей монофазной культуре определяются как симптомы психического нездоровья. Психонавт сначала должен убедить себя в том, что он не свихнулся, и только потом встает задача передать сведения другим, не пропустив зачастую причудливые или постыдные (с «нормальной» точки зрения) подробности психоделического опыта. Когда мы на этом перепутье навешиваемых культурой ярлыков «нормального» и «ненормального», на кону находится многое, а именно честность феноменологического отчета, и следовательно, результаты исследований. Доктор Рик Страссман при исследованиях воздействия DMTнапрямую столкнулся с этими проблемами. Принимавшие участие в этих исследованиях люди часто сообщали о контакте с другими сущностями, которые находились в их собственных мирах. Они описывали эти встречи и миры не как сон, не как метафору, не как галлюцинацию, по их словам, это была реальность, равнозначная нашей консенсуальной реальности. Страссман не был готов к этим описаниям или к тому, что они предполагали. «Единственная модель, содержащая объяснение, которая представлялась интуитивно наиболее удовлетворительной, но при том с теоретической точки зрения самой опасной, предполагала помещение этих переживаний на параллельный уровень реальности». Другими словами, Страссману нужно было постулировать мультифазную модель сознания и самой реальности, каковое предположение шло бы вразрез с наукой и с нашими представлениями о монофазности, господствующими везде, кроме самых дальних рубежей физики. Данные Страссмана предполагали объяснения, которые, с точки зрения ученого, руководствующегося медицинской парадигмой, противоречили главенствующим теориям. (Арпиньи, 2011)
Связанная с этим область неизречимого существует в рассуждениях ученых о самом сознании. За пределами научных прибежищ химии, фармакологии и нейрофизиологии, «табу на субъективность» затруднило изучение самого сознания. Алан Уоллес, автор книги «Табу на субъективность», описывает редукцию к материальному в науках о мышлении: «…многие эксперты в этой области заключили без тени сомнения, что сознание производится исключительно мозгом и обусловлено лишь мозгом. Тот факт, что современная наука не смогла объяснить природу возникновения сознания, никоим образом не умаляет уверенность таких материалистов от науки» (Уоллес, 2000) Если не отрицать само существование сознания, как это делает философ Дэниел Деннет, определяя его как несуществующее (это редукция к материальному), необходимо каким-то образом при изучении сознания разобраться с пережитым опытом отдельно взятого человека и его передачей. Это глушение субъективных утверждений и недоверие к интроспекционизму как источнику полезных сведений в научном и многих философских подходах к изучению сознания создает свое собственное сомнительное несоответствие и свои неизречимости. Это отрицание сознания затем становится еще одной религией.
Настоящие формы некоторых психоделических языков, представленных в этой книге, в прямом смысле неизречимы. Они могут быть чисто визуальными, как Тайнопись Аллисон Грей. Некоторые из них – жестовые; некоторые, как «Argot of Ergot» («Жаргон спорыньи») Джека Кросса, больше похожи на английский язык, претерпевающий взрывной рост или распад. Эти психоделические лингвистические феномены могут быть ассоциированы со звуками, не являющимися словами (подобно глоссолалии) или быть прямо изначально лишенными звучания, как визуальный язык Глайд. Это не простая неизречимость. Изречимое порождает и определяет нашу основную форму языка, язык, который мы называем естественным. Неизречимый язык, с точки зрения естественного языка, это вообще не язык. Даже наши самые абстрактные системы символов, такие как математические формулы, поддаются произнесению. Для обсуждения этих аномалий представление о языке должно быть расширено.
Xenolinguistics 1 from Diana Slattery on Vimeo.
Срыв социальных покровов, связанных с неизречимостью, позволяет без лишних помех рассмотреть неизречимость на уровне самого первичного события – предмета опыта. Неописуемость объявляет отличительной чертой мистического опыта Уильям Джеймс. (Джеймс, 1912) К естественному языку прибегают, чтобы показать, как он беспомощен в попытках передать полноту, чрезмерность и степень воздействия такого опыта. Типично высказывание когнитивного психолога Бенни Шенона, сделанное и от лица человека, который сам испытывал подобное, и от имени людей, рассказывавших о своем опыте, повествования которых он собрал в своей книге «Антиподы разума» («The Antipodes of the Mind»), подробным образом описывающей и классифицирующей опыт приема айяхуаски.
«Я говорю об этом в порядке извинения, ибо в глубинном смысле воздействие, о котором идет здесь речь, не подлежит описанию с помощью слов. Чтобы полностью понять его, надо испытать его самому. Однако, чтобы дать непосвященному читателю некоторое понятие о том, что будет обсуждаться на страницах этой книги, я постараюсь сделать то, что, как я только что сказал, сделать невозможно, а именно я прибегну к описанию его посредством слов…» (Шенон, 2002)
В риторике подобное утверждение Шенона называется апофазисом, при этом делается противоречивое заявление, когда некто утверждает, что его заявление все равно ни о чем не говорит. Письменные свидетельства мистического опыта изобилуют подобными апофатическими опровержениями. Святая Тереза Авильская говорит о неизречимом:
«Я хотела бы описать сколь-нибудь точно хотя бы малейшую часть того, что видела; но когда я думаю об этом, мне кажется это невозможным; ибо лишь одно различие между тем светом, что мы видим здесь, на земле, и тем, что является в видениях – а оба они свет – настолько велико, что их не сравнить…» (Тереза, 1988)
Майкл Селлс в своем исследовании «Мистические языки отречения от собственных слов» («Mystical Languages of Unsaying») описывает апофатические тексты ряда таинственных писателей от Маргариты Порет до Ибн Араби. Он задает вопрос:
«Каким должен быть наш критический подход к высказыванию, которое само по себе заявлено как исходящее из позиции, в которой субъект и объект, «я» и «другие» едины? Проще говоря, нужно ли быть мистиком, чтобы понимать трансреференциальный язык мистического отречения от собственных слов?» (Селлс, 1994)
Эти же вопросы могут быть прямо приложимы к обсуждению психоделических надличностных и трансцендентных переживаний, когда пережитый опыт «я» и «других» в измененном состоянии сознания подвергается глубинному изменению конфигурации. Нужно ли быть психонавтом, чтобы понять других психонавтов во время или после трансцендентного психоделического опыта? В некотором, весьма конкретном смысле, ответ здесь – да. При этом тяжесть передачи неизречимого ложится на плечи психонавта. Если психонавт желает быть понятым, ей необходимо найти способ передать свой опыт, и способ преодолеть препятствия, возникающие в связи с этими аспектами неизречимости.
Подобные взгляды являются предметом обсуждений в психоделическом сообществе: если некто «не в теме», не имеет опыта, что могут ему сказать слова? Это – камень преткновения в научном сообществе, где «вам надо было там побывать» не принимается к вниманию в мире, где истинность определяется исключительно на основе рассуждений: четко обозначенных аргументов, использующих ту же двузначную логику, к которой мы прибегаем со времен Аристотеля, высказанных с помощью естественного языка.
Еще одна сторона вопроса, заданного Селлсом, обсуждается раз за разом в ходе психоделических исследований. Начиная с ранних дней психоделических исследований (до их криминализации), выдвигался вопрос, насколько подлинным является мистический опыт, вызванный веществами, если противопоставить ему переживания, случающиеся спонтанно или в результате одобренных культурой практик, таких как разные виды медитаций, аскетических практик или молитв. Знаменитый эксперимент «Страстная Пятница», который был проведен Уолтером Панке в Гарвардской школе богословия под руководством Тимоти Лири и Ричарда Альперта как часть гарвардского псилоцибинового проекта (Панке, 1966), подтвердил, что большинство его участников воспринимали переживания под воздействием вещества как подлинные. Эти сведения были подтверждены в ходе длительных последующих бесед Рика Доблина с участниками эксперимента «Страстная Пятница» двадцать пять лет спустя.
Участники эксперимента единогласно описали свой псилоцибиновый опыт «Страстной Пятницы» как имевший элементы подлинно мистической природы и охарактеризовали его как одно из важнейших событий своей духовной жизни. (Доблин, 1991)
В 2006 году Роланд Гриффитс провел похожий, но более точный в области методологии эксперимент в университете Джонса Хопкинса, с похожими результатами (Гриффитс, 2008).
Исследователь религий Гастон Смит подводит итог своего собственного изучения эксперимента Панке. Смит устанавливает необходимое различие между онтологией (разделом метафизики, изучающем бытие как таковое) и феноменологией (изучением сознания и объектов непосредственного опыта) при рассмотрении вопроса о разнице между естественным мистическим опытом и мистическим опытом, вызванным при помощи веществ. Он делает такое заключение:
«Тут, однако, мы рассматриваем феноменологию, а не онтологию, описание, а не претензии на истинность, и на этом уровне разницы нет. Что касается описаний, переживания под воздействием веществ невозможно отличить от их естественных религиозных аналогов». (Смит, 2000)
Это различие между феноменологическим описанием и онтологическими утверждениями – описание чего-либо, как оно есть, а не объявление, чем это является – исключительно важно для данной истории и ее рассказа.
Сквозь стену неописуемости проходят донесения о разнообразных лингвистических феноменах в измененных состояниях сознания. Антрополог Генри Мунн (Henry Munn) изучал язык, который использовали в ходе ритуалов Мария Сабина и другие грибные курандерос (народные целители), описывая то, как естественный язык доходит до высот красноречия, что он называл «экстатическими сигнификациями». (Мунн, 1973) Стэнли Криппнер изучал искажение и расщепление естественного языка, которое происходит на различных этапах психоделического опыта. Многие исследователи отмечали распостраненность в психоделическом опыте синестезии, при которой слова или буквы оказываются связаны с другой информацией из органов чувств. «История об упоротом примате» Теренса Маккенны (также известная как «теория обсаженной обезьяны»), в которой он предполагает, что знакомство с псилоцибиновыми грибами стало катализатором развития языка у первобытных людей, – хороший пример мифопоэтического описания происхождения и эволюции языка.
С философской точки зрения Марк Пеше, Ральф Абрахам и Теренс Маккенна каждый описывали устройство реальности как лингвистическое в самой своей основе. Джона Лилли пригласили на первую конференцию SETI (поиска внеземных цивилизаций) благодаря его исследованиям с дельфинами и ЛСД. Исследования в области межвидовой коммуникации, связанные с ЛСД, прекрасно увязывались с первыми попытками услышать сообщения с дальних звёзд. Лилли начал исследования в области связи с неземными цивилизациями в камере сенсорной депривации, вооружившись ЛСД и кетамином.
Часть неизречимости психоделического опыта возникает в связи с эмоциональными крайностями от ужаса до блаженства. Адские миры сосуществуют с райскими, как это испытал Альберт Хофманн во время первого намеренного сеанса самоисследования с помощью ЛСД, знаменитой поездки на велосипеде, которую он описывает как «жесточайший кризис». К концу его инициатического трипа адские искажения реальности превращались в райские. Двери восприятия Олдоса Хаксли вели и в ад, и в рай. Рай и ад находятся в контрапунктической взаимосвязи в его весьма литературном трип-репорте. Рай и ад каждый вызывают к жизни друг друга, поддерживая космическое равновесие между музыкой сфер и тишиной самоубийства. Литературную эстетику «возвышенного» девятнадцатого века исповедовали поэты-романтики, которым были не чужды измененные с помощью наркотиков состояния сознания. Литературное понятие о возвышенном, в котором ужас и восхищение в преувеличенных и чрезмерных формах нераздельно сосуществовали – это ориентир для описания ряда эмоциональных состояний, которые могут беспорядочно сосуществовать в психоделическом опыте.
Рисунок 6. Джеймс Хиггинс катается на большой волне. Получено разрешение на использование изображения
Но нужно сказать, что неизречимо забавное может проколоть серьезность возвышенного анти-серьезностью вселенского смешка в любой момент во времени-пространстве отдельного трипа. Сверх-мерность, «путь к безмерности» рая, ада, гнозиса или бурного веселья – это также отличительная особенность этого состояния. Продвижение по безмерности, или обучение тому, как оседлать то, что слишком громадно, чтобы с этим сражаться, это навык, соотносимый с оседлыванием волн в серфинге или ездой на велосипеде на протяжении нескольких километров в то время, как тебя накрывает приход от 250 микрограммов чистой кислоты, синтезированной тобой собственноручно. Как и в катании на доске по громадным волнам, человек учится делать резкие повороты на волне, уезжая далеко от ее гребня, резко разворачиваться и двигаться обратно, падать с доски и выживать.
Секретность
Факт остается фактом: на данный момент психоделическое исследование собственной личности происходит по большей части в тайне, отдельные люди или небольшие группы занимаются этим, совершая акты гражданского неповиновения. Эта секретность – результат действия всех аспектов неизречимости: нелегальности, последствий в общественной жизни, неописуемости. Когда омерта, взаимное укрывательство, является необходимой мерой, как красноречиво заявляет боец и бывший ЛСД-алхимик Ник Сэнд (Сэнд, 2001), сообщение о неизречимом требует того, что буддисты называют «упайя»: искусных средств. Мы становимся анонимами, мы добавляем вымысел, мы скрываемся за выдуманными именами в Интернете. Напряжение между тем, что должно быть рассказано и тем, что не может быть произнесено, осязаемо на сайтах и форумах, посвященных грибоводству и в роликах на Youtube, снятых как трипующими, так и исследователями-учеными, также как и на страницах в Facebook, посвященных обсуждению всех аспектов психоделики. Слово совершенно точно берет верх над молчанием. Я приветствую Джеймса Джойса, не только за его психоделическое растворение естественного языка в хризалиде «Поминок по Финнегану», но и за его приказ к выступлению в «Портрете художника в юности».
«Я не буду служить тому, во что я больше не верю, даже если это называется моим домом, родиной или церковью. Но я буду стараться выразить себя наиболее в той или иной форме жизни или искусства так полно и свободно, как могу, защищаясь лишь тем оружием, которое считаю для себя возможным, – молчанием, изгнанием и хитроумием». (Джойс, 2007; в переводе М. Богословской-Бобровой)
Наконец, существует секретность, связанная с посвящением, с тем, о чем нельзя рассказывать, не связанная с упомянутыми выше социальными причинами неизречимости. Посвящение дарует особенное знание, заслуженное знание. Джереми Нарби говорит нам:
«В ходе моих посвящений мне были сообщены вещи, о которых нельзя рассказать из соображений секретности, и я уважаю традиции. В это есть нечто очень парадоксальное, поскольку многие «тайны» можно найти в магазинах эзотерической книги: но некоторые другие там не найти, с другой стороны, и о них продолжают молчать». (Нарби, 2008)
Как для этих неизречимостей нашлись слова в ходе моей психонавтической практики, я опишу в главе 2, «Психонавтическая практика».?
Примечания к главе 1
- «Икаро» называются песни, которые во время церемонии поет шаман. Ему или ей дают их духи во время транса.
(обратно) - Сайт «Vaults of Erowid», главный источник точных сведений о психоделиках, старается справляться с притоком новых психоактивных веществ в подпольную экономику.
(обратно) - Многомировая интерпретация квантовой механики, впервые выдвинутая Хью Эвереттом, отказывается от коллапса волновой функции; каждая вероятность, содержащаяся в квантовом состоянии, создает свою временную линию и свой мир. «До многомировой интерпретации реальность всегда рассматривалась как единая, постепенно разворачивающаяся история. Многомировая интерпретация, однако, рассматривает реальность как разветвленное дерево, в котором воплощаются всевозможные квантовые исходы». (Википедия, 2013)
(обратно) - «The Council on Spiritual Practices» – базирующаяся в Сан-Франциско организация, задачей которой является «выявить и разработать способы получения первичного религиозного опыта, которые могут быть использованы безопасно и эффективно, а также помогать отдельным лицам и религиозным сообществам привнести смысл, благость и радость, которые появляются в ходе прямого восприятия божественного, в их повседную жизнь». Адрес сайта: http://csp.org.
(обратно)
Пожертвовать средства на перевод следующих глав можно с помощью формы ниже. Спасибо за вашу поддержку!
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: