«Химическая муза»: третья глава

Греки, римляне и рекреационные вещества

От Редакции. Мы продолжаем перевод «Химической музы» главой с, наверное, самым провокативным названием. Тяжёлая античная жизнь, которую мало кто доживал до седьмого, восьмого и тем более девятого десятка, требовала отдохновения. И оно у древних было!

И было в таком количестве и разнообразии, что о большинстве используемых субстанций уже не узнаем — знания о них стёрлись, кажется, безвозвратно. Но оставшегося (и свидетельств об исчезнувшем) достаточно, чтобы однозначно сказать: античный мир употреблял очень активно, а древние греки и римляне угашивались опием, полынью, белладонной, а марихуаной так и вовсе скот кормили — в ветеринарных целях.

При этом стигматизации употребления не было вовсе, а вот полезные сборники «что делать при передозе» — кажется, были, по крайней мере Хильман приводит как минимум один возможный пример такового. В этой же главе приводится и пример стратегического значения таких субстанций: при битве у Пилоса спартанцы с риском для жизни подвозили не только провизию, но и мак — видимо, как сырьё для сильнодействующих болеутоляющих.  

Нечего и говорить, что в большинстве переводов эта функция мака игнорируется, и сам он фигурирует нейтрально, как будто кондитерская пряность столь необходимая на поле боя.

fr.Chmn

Вот лист, с которого начинается достойная жизнь.

Гильгамеш

Ум неотделим от тела. Чудо сознания, как и любой компонент человеческой физиологии, возникает во взаимодействии тканей, клеток и биохимии. Химические вещества «регулируют» мышление точно так же, как контролируют более приземлённые функции организма — кровяное давление, иммунитет или размножение. Эйфория, депрессия, радость, тревога, удовольствие и боль — ничто иное, как сложные химические реакции, возникающие между молекулярными агонистами, антагонистами и их эволюционно запрограммированными рецепторами. 

Возможно, биология как наука и возникла недавно. Но греки и римляне понимали ценность элементарных субстанций, содержащихся в растениях, и в полной мере ценили их возможность влиять на тело и ум. Древняя цивилизация не меньше современного мира зависела от различных стимуляторов, антидепрессантов, анальгетиков, снотворных, основанных на сложном взаимодействии нейрохимических веществ и рецепторов клеток. Две тысячи лет назад мир не понимал, как именно работают их лекарства, но прекрасно знал, что продукты растительного происхождения могут сильно изменить ход естественных процессов организма, особенно сознание. 

Использование рекреационных веществ в античности — щекотливая для многих учёных тема. По многим причинам она под запретом. Серьёзным академикам трудно представить, что великие поэты, скульпторы и государственные деятели западной традиции, вероятно, пользовались изменяющими сознание веществами. Из-за сильной склонности нашей культуры порицать обыденное использование веществ из нравственных соображений, историки не могут придерживаться беспристрастного взгляда на античность. И несмотря на многочисленные доказательства, что рекреационные вещества были, на самом деле, частью мейнстримной культуры Классического мира, в башне из слоновой кости эту тему активно игнорируют.

Классицисты проводят своё время, усердно трудясь над правильными переводами греческих и латинских текстов, но, как это ни парадоксально, печально известны тем, что уклоняются от описания нравственно неприемлемых тем. Всё, что связано с сексом, наркотиками и рок-н-роллом неизменно избегается, выхолащивается или подвергается цензуре. Например, первые точные переводы Аристофана — известного непристойного поэта-комика и автора антивоенной комедии Лисистрата, — лишь сейчас начинают появляться в печати, спустя годы ханжеского отношения академиков, тянущегося аж из Викторианской эпохи. 

Несмотря на это традиционно брезгливое отношение к теме рекреационных веществ, огромный пласт античной литературы свидетельствует в пользу того, что греко-римский мир активно употреблял различные изменяющие сознание субстанции местного и заграничного происхождения. Источником приносящих наслаждение веществ, применяемых для повышения настроения и обострения чувств, были растения. В античности люди предпочитали опиаты, холиноблокаторы и психотропные грибы, но ещё использовался и ряд других токсинов, которые вызывали внетелесные переживания, столь ценимые греками и римлянами. Возможно, некоторым из нас это нелегко признать, но тексты явно показывают, что наши самые оригинальные и уважаемые мыслители процветали внутри культуры, которая с энтузиазмом приветствовала рекреационное использование веществ. 

Нет никаких сомнений в том, что греки и римляне чётко понимали возможности определённых растений по изменению сознания. Основатель ботаники Теофраст считал, что психотропная активность растений — уникальная черта, присущая лишь определённым видам: «И в отношении нас самих, помимо воздействия на здоровье, заболевания и смерть, говорится, что травы имеют и другие свойства, влияющие не только на телесные, но и ментальные силы». [1]

Теофраст

Его утверждение скорее опирается на здравый смысл, чем является научным наблюдением. Это скорее общепринятое мнение, чем эзотерическое знание, которым могли бы обладать специалисты-медики. Но оно предполагает знакомство с эффектами немедицинских веществ. То есть когда Теофраст говорил, что вещества могут влиять на ум и тело, и их воздействие при этом не связано с медициной, он утверждал очевидное, и этот факт принимался его аудиторией как должное. 

Рекреационные вещества были видимым компонентом античной жизни. Купцы и торговцы продавали и покупали вещества на рынках вместе с другими лекарствами, и у широкой публики был открытый доступ к разнообразным экзотическим растениям. Поставщики и собиратели трав не только продавали изменяющие сознания вещества, но и давали квази-профессиональные советы по приготовлению и дозировке. Употребление психотропных, седативных и анальгетиков (основных веществ античной экономики) никогда не считалось в народе неприемлемым или странным. Например, Плиний относил опийный мак к «садовым разновидностям», которые культивировались в типичных римских семьях. Иначе говоря, самый сильный природный наркотик чувствовал себя в итальянских садах как дома и рос где-то между петрушкой и капустой.

Методы употребления в античном мире были чуть менее разнообразны, чем сейчас. Большинство принимали рекреационные субстанции перорально, смешав с вином, и это был самый распространённый метод для медицинских рецептов. Так принималось большинство веществ, но в античном мире появились и другие, более интересные варианты употребления.

Греки и римляне ничего не знали о подкожных и внутривенных инъекциях, однако это не остановило их от поиска других способов доставить мощные вещества в кровь. Например, микстуры насильно вкладывались в ноздри так, что этот метод можно назвать «занюхиванием». Таким образом вещества, которые люди не хотели принимать напрямую, всасывались через слизистые оболочки носовых пазух. Греки и римляне также пользовались различными суппозиториями, анальными и вагинальными, откуда вещества могли легко попасть в кровь. 

Изучающие античность учёные и историки скажут, что греко-римский мир «не курил в современном понимании этого слова». Но они сильно ошибаются. Большинство древних цивилизаций прекрасно понимали, что через ингаляцию можно вобрать в организм активные вещества растения. Греки и римляне намеренно подставляли себя под дым горящих растений во время древней практики «фумигации» — процесса, когда употребляющий вдыхал дым различных субстанций, от обычных благовоний до сильнодействующих трав. И это была распространённая практика в рекреационных, религиозных и медицинских учреждениях. Например, согласно первому греческому историку Геродоту, древние скифы бросали части растения марихуана (Cannabis sati­va) на раскалённые камни и подвергались воздействию мощных изменяющих сознание испарений, в результате чего их охватывало необычайное веселье. 

Фумигация слегка напоминала пассивное курение — не в том смысле, что вкладывается в это понятие в двадцать первом веке, а как в переполненной гостиной в конце 60‑х, из которой выходишь пропахший дымом и слегка навеселе. Греки и римляне также «курили», напрямую вдыхая дым горящих растений. Например, Плиний пишет, что, если поджечь анис и втянуть через нос его дым, это вылечит головную боль. [2] Пусть римляне и не сидели в кофейнях, медленно покуривая фабричные сигареты и потягивая капучино («не курили» в современном понимании этого слова), но они полностью осознавали, какие эффекты может оказывать вдыхание дыма определённых растений.

Классический мир понимал, что некоторые вещества при смешивании с вином, снюхивании и курении легко могут изменить сознание и значительно повлиять на поведение, ввергнув человека в безумие. Мощные вещества и галлюциногенные токсины позволяли употребляющим перейти границы дозволенного, временно вводя их в такие состояния, которые шли в разрез с нормами общества. Из-за вызванного фармакологией психоза употребляющие вещества люди бушевали так, что это обычно считалось признаком мании. Подобного рода безумие не всегда было желанным результатом приёма психотропов. Граждане древнего мира, как правило, употребляли другие виды или меньшие дозы рекреационных веществ, чтобы добиться средне выраженной эйфории, без дополнительных побочных эффектов для психики. Доктора, философы и учёные имели представление о том, что растительные вещества могут оказывать на употребляющих их различные эффекты, и что мощность этого эффекта может зависеть от дозировки и природной силы разных видов:

…съедобен и похож на культурное растение, садовую ягоду. Кроме него есть еще два других, из них первый вызывает сон, а другой безумие. Но если последнего ввести много, то и смерть. То же самое бывает и от других растений, весьма различных. [3]

В античном мире вещества могли оказывать лёгкие, умеренные или опасно сильные эффекты. В зависимости от различных факторов, растения могли помочь или навредить. 

Рекреационные вещества античности обладали необычайно мощным психотропным потенциалом. Несомненно, они изменяли сознание в той же степени, что и современные уличные наркотики, в том числе героин, ЛСД и галлюциногенные грибы. Греки и римляне были очарованы тем мощным воздействием, что могли оказывать их растения, и стремились сохранить эти психотропные субстанции для будущих поколений, а также понять их. Например, Пифагор и Демокрит путешествовали по Египту, Эфиопии, Аравии и Персии, посещали секты употребляющих вещества мудрых мужей, известных как волхвы — те самые волхвы, которые, согласно Евангелию, пришли к Иисусу, — и подробно описывали мощные психотропные субстанции, с которыми экспериментировали.

Плиний с наслаждением углубляется в красочное описание мощных изменяющих сознание веществ и разнообразных вариантов их использования:

Волхвы использовали его [Aglaopho­tis][похоже, речь о Paeo­nia offic­i­nalis, пионе лекарственном — прим.Ред.]… для взывания к богам…

[Achaeme­nis]… это растение янтарного цвета, без листьев, встречается в Тарадастили, что в Индии. Преступники… пьют его с вином и впадают в безумие, во всех грехах каются и страдают от пыток, которым их подвергают преследующие их духи…

Персидские короли принимают его [theombroton][похоже, речь об Ama­ran­thus tri­col­or, трёхцветном амаранте — прим.Ред.] в напитках против всех болезней, для устойчивости разума и чувства справедливости…

Трава ophiusa… [растущая в Эфиопии и]… вызывающая столь ужасные видения нападающих змей, что от страха можно покончить с собой. Выпить её принуждают виновных в святотатстве.

Tha­las­sae­gle… [растёт на берегах Инда и]… вызывает бред и наполняет разум странными видениями…

Hes­ti­a­teris — персидское растение, названное так потому, что укрепляет дружбу и веселит. Также его называют «pro-tome­dia», потому что с его помощью можно занять высшее положение при дворе. [5]

Сегодня определить большинство из упомянутых здесь растений невозможно, но их воздействие на мозг явно было психотропным. Плиний даёт понять, что эти субстанции намеренно использовались для вызова эйфории, легкомыслия и галлюцинаций тем же образом, что и многие современные рекреационные вещества. Ими пользовались люди всех слоёв общества — от простых работяг до королей, и нигде в тексте нет упоминаний о моральной стигме, связанной с их употреблением. В конце концов, восточные короли употребляли мощные вещества, чтобы воодушевиться и воспрять духом. В одном из пассажей даже утверждается, что вещества помогали прояснить разум их венценосных потребителей и принимать лучшие решения. 

Греки и римляне столь же свободно применяли вещества в немедицинских целях, как и Восточный мир. В античности за употреблением наркотиков не следил ни один социальный орган. Все, от обычных людей до аристократов, от рабов до важных политических деятелей, имели доступ к изменяющим сознание веществам, и никто не стыдился признаться в зависимости от наркотиков. Упоминаниям изменяющих сознание веществ в античной литературе никогда не сопутствует ворох извинений или какая-либо неловкость: они являлись привычной частью античной жизни. Например, признанных биограф многих выдающихся греков и римлян Плутарх рассказывает нам о случае употребления веществ во время гражданской войны в Риме в первом веке до н.э, который как нельзя лучше демонстрирует равнодушное античное отношение к этой теме:

Преж­де все­го Цезарь дви­нул­ся на Доми­ция, кото­рый с трид­ца­тью когор­та­ми занял Кор­фи­ний, и рас­по­ло­жил­ся лаге­рем у это­го горо­да. Доми­ций, отча­яв­шись в успе­хе, потре­бо­вал у сво­его вра­ча-раба яд и выпил его, желая покон­чить с собой. Но вско­ре, услы­шав, что Цезарь уди­ви­тель­но мило­стив к плен­ным, он при­нял­ся опла­ки­вать себя и осуж­дать свое слиш­ком поспеш­ное реше­ние. Одна­ко врач успо­ко­ил его, заве­рив, что дал ему вме­сто яда снотвор­ное сред­ство. Доми­ций, вос­пря­нув духом… [6]

(Перевод Г. А. Стратановского и К. П. Лампсакова) 

Гней Домиций Агенобарб

Гипнотики — это особый класс снотворных веществ, который включает в себя сильные наркотики и седативы. Этот пассаж интересен по двум причинам: там не только нет явной социальной озабоченности из-за употребления сильных наркотиков, но и похоже, что у раба был наготове запас для генерала лично. Возможно, Домиций часто принимал вещество в качестве седатива, чтобы фармацевтическими методами справиться с жесткой политикой первого века до н.э, подобно персидским тиранам, которые употребляли, чтобы облегчить бремя царствования.

Возможно, вещества и являлись мощным механизмом преодоления проблем для уставших генералов и восточных властителей, но, как и сейчас, у античной фармацевтической эйфории были свои пределы. Из текстов становится ясно, что классический мир был прекрасно осведомлён о таком феномене, как толерантность к веществу. Об этом легко наблюдаемом факте читателей предупреждает Теофраст: «Достоинства [сила воздействия] всех веществ со временем ослабевают для тех, кто ими часто пользуется, а в некоторых случаях они и вовсе становятся неэффективны». [7] Хотя в греко-римском мире не было таких концепций, как наркотическая зависимость или злоупотребление веществами, там явно знали о склонности тела к привыканию к определённым веществам, что влекло за собой повышение дозировки для достижения тех же результатов.

Вышеупомянутый пассаж очень важен для понимания античного употребления веществ, потому что в нём подразумевается, что существовал определённый сегмент населения, который употреблял вещества достаточно часто чтобы появилась толерантность. Другими словами, в античности существовали свои зависимые. Но античные законодатели не запрещали продажу наркотиков и не заявляли об аморальности немедецинского употребления, и поэтому наркомании в современном смысле слова там не было. Греки и римляне определённо злоупотребляли веществами в современном понимании, но они не считали, что поведение, связанное с постоянным использованием рекреационных веществ, является какой-то социальной или духовной проблемой. На самом деле (и это может показаться нам странным) аптекарей постоянно критиковали за подделки и продажу бесполезных веществ, а вот сами потребители никогда не выставлялись в плохом свете. Соответственно, у греков и римлян не было аналогов словам «торчок», «обдолбыш», «нарик». Всё это — современные концепции.

Опиумный мак (Papaver som­nifer­um) — одно из старейших известных культивируемых растений, и, возможно, это первая ботаническая субстанция, которая использовалась для медицинских и рекреационных целей. Свидетельства давнего знакомства человечества с опиумом есть и в поселениях эпохи Неолита: остатки мака были найдены в шведских свайных посёлках бронзового века.

Самое раннее свидетельство культивации мака обнаруживается аж в четвёртом тысячелетии до нашей эры, но скорее всего опиумом пользовались и намного раньше. Во многих восточных культурах есть информация о широком распространении опиумного мака в древнем мире, в том числе среди шумеров, вавилонян, ассирийцев и египтян, которые знали о полезных свойствах мака и активно продвигали его культивацию на своих землях.

Ещё дальше на западе, на археологических находках в Микенах и на острове Крит в Греции, где процветали культуры Бронзового века, присутствуют поразительные изображения опиумного мака. На кольцах-печатках и брошах из королевских гробниц присутствуют коробочки мака — известный источник психоактивного вещества. Изображения коробочки символизировали сок мака подобно тому, как фрукты символизировали породившие их деревья. Эти художественные работы демонстрируют широкое распространение опиума в Эгейской культуре ранней Греции. 

В конце бронзового века люди на Крите изготавливали небольшие вазы в форме коробочки мака для торговли с Египтом. Учёные уверены, что их форма отражает то, что когда-то в них содержалось; вероятно, купцы с Кипра продавали эти контейнеры с растворённым в вине опиумом своим покупателям в Египте. Их небольшой размер намекает на то, что они создавались исключительно для личного использования. Подобные свидетельства указывают на существование оживлённой торговли веществами в Средиземноморье задолго до расцвета классического греко-римского общества. 

Впоследствии уже сам Египет стал известен культивацией и изготовлением веществ. Похоже, он был одним из самых лучших источников опиума в античности. Большую часть традиционных знаний о возможностях растений греки унаследовали от египтян. Может быть, об анестезирующих и снотворных свойствах опиума они узнали от врачей и владельцев маковых полей в землях фараонов, а может быть, переняли у жителей Крита, Кипра или Малой Азии, где это вещество тоже было популярно. Откуда бы он ни был родом, мак в итоге добрался до Греции и Италии, где был тепло принят эллинской и итальянской культурами, а также быстро нашёл отражение в искусстве и литературе.

Извлечение опиума из мака — старая как мир практика. Современные фермеры с маковых полей Афганистана собирают опиум почти так же, как греки и римляне две тысячи лет назад. Процесс этот относительно простой, но требует некоторых сельскохозяйственных знаний и смекалки в ботанике. Плиний Старший описывает его так:

Из тёмного мака получают снотворное. Для этого (как учит Диагор) надрезают стебель когда формируются почки или (как учит Лоллас) когда опадают цветы. В третий час ясного дня, когда высыхает роса… сок мака и сок любого другого растения собираются в шерсть или шерстью наскребаются, если его мало… Но сок мака, если его много, скоро густеет. Его формуют в лепёшки и сушат в тени. Он вызывает сон, но если его принять слишком много, то сон перейдёт в смерть. Это средство называется опиумом. [8]

Плиний Старший

Подобные свидетельства ясно дают понять, что опиум в античности был ценным и широко распространённым веществом. При этом очевидно, что великие цивилизации прошлого, в отличие от современных западных стран, даже и не думали криминализировать сильные наркотики. Будучи уважаемым членом римской аристократии, Плиний не стыдился своих знаний о лучших методах изготовления наркотиков. В то время на рекреационных веществах не лежало стигмы, которую на них накладывает современный Запад. 

В маковом соке содержится множество токсинов, которые и привлекли любящий вещества греко-римский мир. Наиболее сильные из них — морфин и близкий к нему кодеин. Морфин, получивший своё имя в честь греческого бога сна Морфея: это алкалоид, который воздействует на определённую группу рецепторов в мозге человека, отвечающих за ощущение боли и удовольствия. На самом деле, нервная система человека обладает собственным биохимическим арсеналом, который определённым образом связывает химические составляющие опиума по принципу ключа и замка. Учёные называют эти молекулы мозга опиоидными рецепторами, потому что они связывают морфин и ряд соответствующих химических медиаторов.

Когда эти рецепторы активируются, они запускают мириад изменений в работе мозга; именно они отвечают за обезболивание и эйфорию, что чувствуют люди под влиянием опиатов. Количество морфина в опиуме меняется подобно проценту алкоголя в разных винах, поэтому образцы чистого опиумного млечного сока обычно варьируются по силе воздействия. Эффективность любой отдельной партии опиума в античности практически полностью зависела от концентраций морфина в коробочке растения, из которой он извлекался, поэтому определить точную дозировку было невозможно. Случайные передозировки от таких сильных веществ, как опиум, лишь усиливали нужду в противоядиях, создаваемых из многих растений.

Опиумный морфин действует на мозг таким образом, что чувство наслаждения усиливается, а чувство боли — притупляется. Но любой потребитель морфина скажет вам, что это вещество не купирует болевые ощущения, а лишь смягчает реакцию на них. Таким образом, морфин воздействует на альтернативные нейронные связи, задействованные в интерпретации боли, а не просто работает с её восприятием. В обычных условиях нервная система передаёт информацию о повреждениях на теле в мозг, где различные клетки интерпретируют эти сигналы и определяют, как стоит на это реагировать. Под влиянием опиума отвечающие за восприятие боли нервные окончания посылают сигналы напрямую в центральную нервную систему, но мозг воспринимает их под другим биохимическим углом. Иначе говоря, мы чувствуем боль, но благодаря опиуму нам всё равно.

Поэтому морфин — невероятно эффективное лекарство против травм. Настоящая сила опиума и источник его длительной власти над человеческими душами заключается в его мощной способности облегчать боль; ни одно вещество, ни одна форма медицины, ни один рукотворный препарат, ни одна школа восточной медитации, ни шаманизм, ни альтернативные школы целительства: кристаллы, позитивное мышление или что-то ещё; не способны превзойти болеутоляющие качества опиума. Тысячелетия истории человечества доказывают, что опиум — один из лучших наркотиков в прямом смысле этого слова («narc-» от греческого «обезболивать, притуплять»). Жизнь без опиума для основателей западного общества была бы невозможна. Благодаря опиуму человечество смогло вырваться за пределы болезненного существования, и те, кто употретреблял его, смогли заглянуть за завесу повседневной агонии и лицезреть мир, полный возвышенной безмятежности. 

Писатели-классики рассказывают, как этот драгоценный наркотик вызывал глубокий и продолжительный ступор, похожий на чрезмерное алкогольное опьянение:

Он пьёт вино как конь в жажде воду лакает,
Бормочет без смысла, не может слова связать,
На дне собственной чаши лежит пьянчуга безмолвно,
Одурманенный тяжко, будто вкусивший опиума [9]

Речь идёт о ментальном ступоре, в который опиум вводит употребляющих его. Это не кома, но летаргическое состояние метальной отстранённости. Для описания воздействия мака и опиума латинские авторы пользовались такими терминами, как sopor (сон), som­nus (сон) и stu­por (оцепенение). Sopor и som­nus обозначали типы сна, но первый при этом обозначал глубокий, всеохватывающий сон, а последний — обычный сон по ночам. Притуплённое состояние опийного опьянения римляне обычно называли термином sopor. В английском языке эти идеи выражаются в словах «stoned» (обдолбался)  и «high» (под кайфом). Широко известные в определённых слоях слова.

Физическое воздействие опиума в Италии было настолько хорошо известно, что римский мир придумал для мака свой собственный эпитет: soporifer­um papaver, или же снотворный мак. Хотя в латинском языке есть также прилагательное som­nifer­um, означающее «вызывающий сон», по отношению к маку практически всегда применяется soporifer­um. Похоже, что римляне пытались отделить сильное наркотическое воздействие опиума от ненаркотического воздействия других вызывающих сон веществ. Опять же, античный мир не стыдился своего тесного знакомства с эффектами опийного опьянения и скорее старался пролить на них свет, чем скрыть. 

В античности физиологическое воздействие опиума было понятно всем из-за его распространенности, но сегодня оно мало известно широкой публике, и мало кто знаком с его опьяняющим воздействием. К счастью для англоговорящего мира, в девятнадцатом веке жил один джентльмен, учёный-классик, одарённый писатель и, по его собственным словам, потребитель опиума, который посвятил воздействию этого вещества целую книгу.

«Исповедь англичанина, употребляющего опиум» Томаса де Куинси — это виртуозное описание глубинного психологического воздействия наркотика. В книге подробнейше описывается опиумный трип и необычные переживания от самого популярного в мире вещества. Де Куинси уверен, что опиум создаёт «рай» для тех, кто его употребляет. И, соответственно, называет познакомившего его с опиумом фармацевта «невольным министром неземных наслаждений». [10]

Он принимал популярную в девятнадцатом веке версию этого вещества, известную как лауданум — опиумную настойку на спирте, которая избавляла его от боли и дарила чувство блаженства. Де Куинси отрицал наличие любого рода подавленности после приёма опиума и яростно защищал возможность потребителя нормально жить в рамках общества, что резко противоречит современному взгляду на привыкших к постоянному употреблению людей как на недееспособных и потенциально опасных личностей.

Мак, он же mekon по-гречески или papaver по-латински, культивировался ради семян в той же мере, как и ради опиума, однако ассоциируется его название с веществом. Греческие и римские врачи обычно говорили именно о веществе и редко упоминали сам процесс сбора млечного сока и приготовления кустарного опиума.

Как правило, в античных рецептах мак указывали как основное болеутоляющее средство и зачастую опускали прочие ненужные детали, которые могли бы смутить покупателей. Из слова mekon греки вывели ряд полных смысла терминов. Например, meko­nion и mekoneion оба означали получаемый из коробочки мака сок, или опиум. При этом, первым словом также называли содержимое кишечника новорождённых детей, ныне известное как meco­ni­um, из-за характерного тёмного цвета и липкой текстуры. Должно быть, в античности опиум был весьма широко распространён, иначе греки вряд ли бы придумали подобный каламбур, основанный на очевидном внешнем сходстве.

Английское слово opi­um происходит от латинского opi­um, которое, в свою очередь, восходит к греческому opi­on. Изначально «opi­on» называли «сок» любого растения, но со временем он стал означать лишь сок мака. То есть, греки называли своё любимое вещество «соком» примерно так же, как для марихуаны сегодня пользуются эвфемизмом «травка». Хотя подобные расхожие выражения, как правило, указывают на наличие некоего табу, связанного с подразумеваемыми терминами, греки пользовались словом opi­on потому, что это был самый узнаваемый растительный сок в их культуре. Иначе говоря, вещество опиум было так хорошо знакомо всем в античности, что греки называли его просто «сок».

Для обозначения опиума греки использовали и термин diako­di­on. Корень этого филологически странного слова, kodya, означает «коробочка растения». Как правило, им пользовались для обозначения узнаваемой формы семенной коробочки опийного мака. Таким образом, со временем опиум стал ассоциироваться с самой выдающейся частью мака и источником вещества. А приставка dia- усиливает значение слова, перед которым стоит, поэтому в английском diako­di­on означало бы нечто вроде «верхушки», но не просто старой верхушки растения, а Вершины. Но в письменных источниках это слово встречается крайне редко, поэтому можно сказать, что diako­di­on — это своего рода сленговый термин, которым пользовались только в узких кругах, и который по смыслу похож на «бошки» марихуаны.

В «Истории Пелопоннесской войны» Фукидид показывает, что опиум был достаточно ценен, чтобы бравые мужи согласились рискнуть за него жизнями. В этом отрывке греческое слово, обозначающее мак, melton, традиционно переводилось как «маковое семя», чтобы не показывать греков в невыгодном свете как потребителей вещества. В жаркой битве у Пилоса афиняне взяли спартанцев в осаду, надеясь, что те сдадутся от голода, но несколько храбрых илотов (спартанских рабов) смогли украдкой пронести в город припасы для хозяев. Фукидид пишет, что в числе этих припасов был и мак, но современные классицисты пытаются выставить всё так, будто этот эпизод вообще никак не связан с веществами:

Лакедемоняне вызвали желающих подвозить на остров муку, вино, сыр и всякую другую провизию, какая могла быть полезной для перенесения осады… И действительно, некоторым, преимущественно илотам, удавалось подвозить провизию… водолазы ныряли и плыли под водою, таща за собою на веревке мешки с маком, смешанным с мёдом, и с толчеными семенами льна.

(Перевод Федор Герасимович Мищенко)

В подобных переводах всё показывается так, будто спартанцам были крайне необходимы сдобные булочки с маковой начинкой. На самом же деле спартанцам пришлось сражаться с афинянами врукопашную и защищать себя от постоянной угрозы, поэтому у них, несомненно, было много раненых солдат, нуждающихся в медицинской помощи. И если перевести слово «мак» (melton) как «опиум», то пассаж становится более осмысленным. Храбрые ныряльщики рисковали своими жизнями, чтобы достать соратникам опиум для лечения больных и раненых. Далее в отрывке это подтверждается, потому что опиум был так противен на вкус, что его часто смешивали с мёдом, а льняное масло — часто встречающийся ингредиент для бальзамов и припарок, предназначенных для лечения ран. Было бы разумнее предположить, что илоты пытались пронести именно медицинские припасы для раненых товарищей, а не семена мака. И спартанские воины нуждались в болеутоляющих, а не булочках.

Известный философ Аристотель, ученик Платона и наставник Александра Великого, тоже писал о силе опиума, а вовсе не о маковых семенах. В краткой работе «О сновидении» он рассуждает об измененных состояниях сознания, в том числе беспамятстве, дремоте и обычном сне:

…обратим внимание на средства, вызывающие сон; все они, годные для еды или питья, к примеру мак, мандрагора, вино, плевелы [имеется ввиду Lóli­um temulén­tum или Пле́вел опьяня́ющий — прим.Ред.], делают голову тяжёлой; принимающие их люди, обессилевшие и болтающие головой, поражаются настолько, что не в силах поднять лицо или открыть веки. [12]

Из этого отрывка понятно, что его читатели, должно быть, тоже сталкивались с этим веществом — иначе было бы странно упоминать его в качестве примера. Как и Фукидид, Аристотель называет опиум греческим термином melton. С любым другим переводом весь смысл отрывка теряется, ведь семена мака не обладают тем же эффектом, что и мандрагора — сильный анестетик, или же большие дозы вина. На самом деле, выпечка с маком никогда не введёт человека в упомянутое состояние беспамятства. И под общеупотребительным словом «мак» в этом отрывке Аристотель имеет в виду опиум. Он предполагает, что читатели поймут, что подразумевается именно вещество, а не растение.

Когда римляне хотели подчеркнуть, что говорят именно о соке мака, а не о самом растении, они пользовались термином lacrimae papaveris, или «маковые слёзы». Это выразительное название больше подошло бы для поэтических изысков, нежели для медицинских трактатов, но врачи пользовались этим выражением как техническим термином для обозначения сока опиумного мака. «Маковые слёзы» — медицинское жаргонное название опиума. 

Исходя из упоминаний слова «мак» (papaver) в латиноязычной литературе, можно заключить, что в большинстве этих отрывков имеется в виду опиумный мак (Papaver som­nifer­um), а не его простые родственники. Иногда римские авторы рассказывают о медицинской ценности опиума как болеутоляющего средства, но в большинстве случаев это вещество описывается как немедицинское средство для изменения сознания.

То есть, подобно своим соседям грекам, римляне использовали опиум для рекреационных целей. Это очень важно, потому что трое из дошедших до нас авторов трудов по римскому земледелию (Катон, Варрон и Колумелла) упоминали мак, рассуждая о его пользе и различных проблемах культивации. Они подробно описали, как правильно использовать землю и ресурсы в фермерстве, и составили земледельческие мануалы (первые фермерские альманахи), которые снискали популярность в Риме. Фермеры являлись основной древних цивилизаций и, как правило, они были более консервативны, чем жители больших городов. Например, Катон Старший, которого мы упоминали ранее, был лицом традиционных ценностей и добродетели. И немного ксенофобом, не доверявшим соседям-грекам. Зато опиуму он доверял безоговорочно. Без всякого стеснения Катон призывал фермеров сажать мак как альтернативу дорогим болеутоляющим средствам с римского рынка, потому что стоил он невероятно дёшево. 

Марк Порций Катон Старший

Мак несколько раз появляется в работах таких латинских поэтов, как Катулл, Овидий, Гораций, Проперций и Вергилий. Но по-настоящему пленён маком был историк Плиний, который упомянул его в своих трудах более пятидесяти раз. Плиний описал все аспекты этого растения, в том числе его внешний облик, правильный способ сбора опиумного млечного сока и медицинское использование вещества. Для обозначения опиума он обычно пользовался латинским названием мака (papaver). И чтобы нас не ввели в заблуждение учёные, желающие доказать нам, что римляне ценили мак исключительно за его вкусные семена, давайте вспомним, что в «Естественной истории» Плиний использовал латинское слово opi­um и производное от него meco­ni­um, которыми обозначали лишь вещество опиум, несколько десятков раз. 

Как и опиумный мак, полынь (Arteme­sia absinthi­um) тоже содержит психотропные химические вещества. Это одно из нескольких сотен растений, принадлежащих к одному роду Полынь (лат. Artemisia). В античности оно было широко известно своей горечью; резким запахом и отвратительным вкусом полынь заслужила столь неблаговидное имя, что даже автор библейской книги Откровений превратил её в апокалиптический инструмент господнего гнева, обрушившегося на грешное человечество:

Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод.

Имя сей звезде «полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки.  [13]

Полынь горькая, полынь лечебная, полынь ароматная и полынь римская — ничем не примечательные кустарниковые растения. Полынь горькая (Arteme­sia absinthi­um) веками применяли в качестве стимулятора и анксиолитика — вещества, подавляющего тревожность. Кроме того, с этим горьким растением греки и римляне готовили особое вино. Согласно Плинию, античные врачи предписывали пить вино из полыни очень уж часто, но предполагаемые злоупотребления не помешали ему рассуждать о лучшем способе приготовления этого напитка. [14]

За физиологическое воздействие полыни отвечает химическое вещество под названием туйон. Он изменяет состояние сознания, вызывая чувство уверенности в себе и прилив творческого вдохновения. На молекулярном уровне туйон попросту является мощным нейротоксином. Это значит, что употребление туйона может быть опасно, но, похоже, подобные риски классический мир вообще не волновали. Тот факт, что туйон прекрасно растворяется в спирте, объясняет, почему для приготовления вещества греки и римляне кипятили листья в вине. Изумрудно-зелёный цвет эфирного масла горькой полыни соблазнил немало великих мыслителей западной цивилизации и вдохновил многих её художников.

Но полынь горькая в античности не являлась уличным наркотиком. Она была всего лишь обычным сырьевым товаром. Известный римский драматург Плавт упоминает это растение, чтобы подчеркнуть глупость и невежество одного из своих персонажей, который не знал (в отличие от всех остальных) что полынь родом из Понта. [14]

А иначе бы почему ей зваться понтийской полынью? Этот дурачок, очевидно, был не в курсе и нуждался в соответствующем уточнении от окружающих. Римский поэт Овидий, находясь в изгнании в Понте, тоже не смог удержаться от упоминания знаменитого растения, ведь там оно росло как обычная трава:

Чахлых деревьев стволы возвышаются в поле открытом
Редко, и видом своим морю подобна земля.
Птиц голоса не слышны. Залетев из далекого леса,
Разве что в море одна пробует горло смочить.
Только печально полынь в степи топорщится голой. [16]

(Перевод с латинского З. Н. Морозкиной)

Возможно, он и критиковал унылое окружение, лишённое римского блеска, но он знал о том, что полынь — полезный сельскохозяйственный продукт. Римский поэт Лукреций (ученик Эпикура, живший в 1 веке до н.э.) упоминает полынь в своей работе «О природе вещей». Он пишет, что неприятный запах полыни и других растений можно ощутить, потерев листья пальцами. [17] Таким образом высвобождается сильно пахнущее эфирное масло полыни. Пахла она ужасно, а на вкус была ещё хуже. Лукреций живо рисует картину, как римские врачи обманывали вкусовые рецепторы больного ребёнка:

Ведь коль ребёнку врачи противной вкусом полыни
Выпить дают, то всегда предварительно сладкою влагой
Жёлтого мёда кругом они мажут края у сосуда;
И, соблазнённые губ ощущеньем, тогда легковерно
Малые дети до дна выпивают полынную горечь.
Но не становятся жертвой обмана они, а, напротив,
Способом этим опять обретают здоровье и силы. [18]

(Перевод Ф. А. Петровского)

И опять же, подобно опиуму, отвратительные на вкус вещества смешивались с мёдом, чтобы хоть немного скрасить их. Может, вино из полыни и щипало нёбо, но от распития это никого не останавливало. Есть вероятность, что Лукреций интересовался полынью не из праздного любопытства. Христианский монах Иероним Стридонский, живший на несколько столетий позже, пишет, что Лукреций страдал от приступов временного помешательства, которые начались после того, как он выпил предложенное женой вещество. Эта история весьма любопытна, так как мы знаем, что абсент, алкогольный напиток на основе полыни, был запрещён в начале двадцатого века из-за подозрений, что он сводил с ума злоупотребляющих им. Содержащийся в полыни нейротоксин, вне всякого сомнения, был ответственен за наркотическое воздействие и вызывал видимые изменения в поведении и самой личности человека. Но пробовал Лукреций полынь или нет, факт остаётся фактом: он временно сошёл с ума из-за того, что употребил.

Но безумие, вызываемое подобным нейротоксином, было не единственным доступным античному миру химическим психоделическим опытом. Довольно часто встречалась марихуана, которую римские купцы привозили от скифов или даже из Индии. На самом деле, каннабис был настолько распространён в античном мире, что его применяли как в медицине, так и в животноводстве. Согласно Плинию, сок этого растения убивал паразитов, снимал артритные боли, а также налаживал пищеварение у домашних животных. [19]

Да, вы не ослышались: римляне давали каннабис своему скоту; возможно, современной аудитории подобные действия и кажутся дикими, но римские фермеры были людьми практичными — и если бы животным это не помогало, то они бы и не стали так поступать. Марихуана была эффективным веществом для лечения ряда заболеваний. Многие более мощные психотропные субстанции считались ядовитыми, но каннабис таковым не являлся, и античный мир доверял ему так же безоговорочно, как и любому другому безопасному медицинскому препарату. 

В марихуане, опийном маке и полыни содержатся мощные химикаты, изменяющие восприятие. Но это были не единственные воздействующие на сознание вещества, доступные в античности. Греки и римляне также применяли холиноблокаторы. Это группа мощных химических веществ, которые могут вмешиваться в работу нейромедиаторов. Современные анестезиологи пользуются двумя такими веществами в их химически чистом виде: скополамином и атропином. Изначально же их находили в крупном семействе растений под общим названием паслёновые. Ряд видов, например, белена (Hyoscya­mus niger), беладонна (Atropa bel­ladon­na), мандрагора (Atropa man­drago­ra) и дурман обыкновенный (Datu­ra stra­mo­ni­um) выделяют атропин, скополамин и другие мощные алкалоиды, вызывающие галлюцинации, эйфорию или беспамятство. В Средиземноморье этих растений было полно, и Теофраст был прекрасно осведомлён об их воздействии:

Из растений под названием стрихнос [возможно, белладонна] одно вызывает сон, другое [дурман] — безумие… Те, что производят безумие… это белый полый корень длиной в локоть. Следует принимать три двадцатых унции, для того чтобы стать спортивнее и считать себя хорошим парнем; удвоить эту дозу, чтобы сойти с ума и начать страдать бредом; утроить дозу, чтобы навсегда потерять разум… и наконец, четырехкратная доза летальна.

Растения, содержащие антихолинергические вещества, например, белладонна и дурман, влияли на ментальное восприятие и когнитивные способности. Они могли поднять настроение, поэтому считались бы отличными рекреационными веществами, если бы не были смертельно опасны. 

Психотропное воздействие холиноблокаторов хорошо известно и задокументировано нашими современниками, в частности случаи серьёзных отравлений атропином и скополамином. Для описания симптомов передозировки этими веществами врачи пользуются аббревиатурой АХС (антихолинергический синдром); это галлюцинации, психоз, бред, спутанность сознания, нарушение ориентации и общее состояние оцепенения. Иными словами, когда Классический мир говорил, что определённые вещества способны вызвать манию и безумие, это не было преувеличением. Паслёновые буквально доводили употребляющих их до грани безумия, давая им возможность узреть одновременно самые приятные и самые ужасающие стороны человеческого воображения. 

Галлюцинации и бред в современном понимании, как правило, связываются с негативными переживаниями, например, острым психозом. Но психическое расстройство может быть и весьма приятным. Многие древние культуры активно искали именно те вещества, которые вызывают спутанность сознания, ради их предполагаемой «духовной» силы. Галлюциногены и другие психотропы создают впечатление, будто созданные умом абстракции вроде рая, ада, духов и демонов можно увидеть и даже ощутить. Галлюциногены вдыхают жизнь в страхи, надежды и мечты человека, издревле открывая дорогу божественным видениям. 

Классические культуры неизбежно попали под очарование метафизического превосходства, предлагаемого холиноблокаторами. Эти растения подарили античному миру шанс более тесного контакта с богами, которых они создали и которым поклонялись. 

Но каким бы привлекательным ни было изменяющее сознание воздействие холиноблокаторов, за него приходилось платить. Хотя, как и со многими другими токсичными субстанциями, широкое распространение этих веществ демонстрирует, что преимущества приёма перевешивали очевидные риски. 

У паслёновых было что предложить классической цивилизации; благодаря этой пользе они прочно заняли своё место в античном обществе. Плиний осознаёт их опасность, но при этом не чувствует никаких моральных уколов, делясь надлежащими методами употребления:

Она [белена] действует как вино и повреждает голову и мозг. Употребляют семена в чистом виде или выжатое из них масло. Также производят сок из стеблей и листьев. Используется и корень, но на мой взгляд этот препарат опасен в любом виде. Доподлинно известно, что даже листья оказывают сильное действие на мозг, если заварить более чем четыре штуки. Как я уже сказал, из семян делают масло, которое при закапывании в уши, повреждает мозг. [21]

Даже предупреждая об опасности таких растений, как белена, Плиний охотно делится надлежащими способами выращивания и приготовления. Римляне передали интерес к психотропным веществам своим соседям в Средиземноморье. Они возили наркотики в самые дальние уголки своих владений, где эти медицинские и рекреационные субстанции, вне всякого сомнения, помогали солдатам отвлечься от тяжёлой службы на защите границ римской политической власти. Вероятно, это римляне начали широкое распространение изменяющих сознание веществ среди народов Британии (или способствовали ему). Согласно одному учёному, и опиум, и белена, и мандрагора, были найдены на археологическом объекте недалеко от Оксфорда, который восходит к железному веку и римским поселениям. То, что галлюциногены присутствовали ещё до римской оккупации, означает, что местные, скорее всего, были в курсе, как именно работают определённые растения. А римляне, конечно же, одобряли практику употребления веществ для рекреационных и религиозных целей.

Возможно, многие психотропные субстанции, выделяемые из популярных в античности растений, и были опасными, но опять же, их никогда не запрещали ни законом, ни моралью. Плиний считал паслёновые лишь ещё одной группой мощных изменяющих сознание растений, и его равнодушие в этом вопросе явно отражает бесстрастный античный подход к употреблению веществ. 

Маниакальное состояние, в которое впадает человек под действием высоких доз холиноблокаторов, чем-то похоже на переживания под ЛСД. После приёма большой дозы холиноблокаторов, на коже обильно выступает румянец, во рту пересыхает, а зрение становится нечётким. Человек становится беспокойным, легкомысленным, дезориентированным и в какой-то степени его сознание путается. Это замешательство легко может перетечь в потенциально кошмарное переживание с пугающими галлюцинациями, сильным волнением и полноценным психозом. В зависимости от принятой дозы, впоследствии могут наступить припадки и кома. Вот почему римляне считали это вещество очень опасным. Но несмотря на риски классические культуры активно применяли антихолинергические вещества из обычных растений, чтобы войти в изменённое состояние сознания. Потенциально опасный белладонновый трип был достаточно приятным, чтобы знание о применении и невероятном воздействии этого растения широко распространилось.

В античности белладонну было легко опознать, поэтому все, кто рискнул её употребить, хорошо понимали, во что они ввязываются. Но с грибами всё было иначе. Античный мир знал о психоактивных свойствах некоторых видов грибов и их якобы магической силе, но также знал и о смертельной опасности. Классические авторы неустанно предостерегали от употребления определённых видов грибов и даже предлагали сложные средства защиты для тех, кто случайно отравился. Противоядие от грибов часто совпадало с противоядием от белладонны, что указывает на то, что греки и римляне были уверены в существовании какой-то связи между их галлюциногенными свойствами. Грибы были настолько распространены, что ими не брезговали даже императоры. На самом деле, широко распространено убеждение, что римский император Клавдий умер от отравления грибами.

Опиаты, холиноблокаторы и грибы, несомненно, входили в топ самых популярных веществ в античности. Но помимо них греки и римляне экспериментировали с самыми разнообразными растительными токсинами — субстанциями, которые большинство культур считают исключительно ядовитыми. В случае злоупотреблений эти вещества оказывались смертельными, но многие из них можно было применять в небольших дозах для изменения состояния сознания. Например, афиняне отравляли болиголовом пятнистым (Coni­unt mac­u­la­tum) осуждённых на казнь: он содержит сильные вещества, способные подавить жизненно важные функции центральной нервной системы. Как выяснил Сократ, болиголов может быть смертельным, но в малых количествах его воздействие на тело обычно можно назвать приятным или даже эйфорическим. Иными словами, болиголов, служивший античной смертельной инъекцией, мог применяться и как превосходное седативное; если принять его с вином после тяжелого рабочего дня, он мог успокоить нервы, снять мышечное напряжение и развеять усталость. Как бы это странно ни звучало — греки, попивающие грог из болиголова, — но именно такую картину рисуют свидетельства в литературных источниках по ядам и противоядиям.

Применение ядовитых растений в античности было сложной темой. Доктора и уличные торговцы спорили между собой, как именно необходимо принимать многие потенциально смертельные субстанции. В этом, на первый взгляд, чересчур сложном мире ядов, противоядий и нейтрализаторов греческие и римские авторы демонстрируют глубокое понимание употребления этих веществ, несмотря на их опасность. Особенно интересно в этом плане описание действия одного вещества от Плиния:

Если слишком много выпить этого сока (растения известного как рута), то проявятся его ядовитые свойства. Странно, но они нейтрализуются соком болиголова; так что есть на самом деле яды ядов, а сок болиголова полезен для рук и лица собирающих руту. Всякая рута, однако, сама по себе является сильным противоядием, истолченные листья пьют с вином, особенно против аконита и омелы; точно так же против ядовитых грибов, если их давать в питье или в пищу. [23]

Контекст этой цитаты довольно сложно понять, особенно современной аудитории, которая в большинстве своём не знакома с использованием целебных трав. Плиний говорит, что рута может выступать в качестве противоядия от аконита и омелы, содержащих смертельный яд. Но он добавляет, что рута может быть сама по себе ядовита, если только не применять при её сборе ещё один опасный яд — болиголов. Этот отрывок немного запутан, но он показывает, что античный мир полностью отдавался употреблению растительных веществ, а знания о таких разноплановых растениях, как рута, болиголов, аконит и даже омела, были весьма детальны. Учёные не-фармацевты любят переводить эти тексты, приводя подробные комментарии об отражённых в них политических событиях, но редко когда задаются невероятно простыми вопросами о мотивах употребления столь странных субстанций. 

Годами сообщество классицистов маргинализировало, если не полностью игнорировало античную литературу о применении противоядий. Например, работы малоизвестного греческого поэта Никандра, который предположительно жил во втором веке до н.э, редко когда становятся предметом дискуссий вышеупомянутых учёных. Его «Алексифармака» считается короткой и ничем не примечательной дидактической поэмой об опасностях определённых ядов и различных лекарствах, которые должны противостоять их вредному воздействию на организм. Большинство академиков считают эту работу умным, но непритязательным трактатом о применении антидотов в случае отравлений, когда хитрые политические соперники желали расправиться с врагами, подсыпав им отраву в питьё. И хотя убийства с помощью яда в античности были не такой уж и редкостью (особенно в Риме, с приходом к власти аристократических семей и угасанием республиканизма), назвать работу Никандра ничем иным, как упражнением по исследованию искусства убийств с помощью яда, было бы большой натяжкой.

Многие упомянутые в «Алексифармаке» вещества, например, опиум, являются мощными психотропными средствами, а следовательно, отличными кандидатами для применения в качестве рекреационных веществ. На самом деле, эта работа так часто ссылается на различные яды и так подробно описывает симптомы, проявляющиеся при употреблении этих веществ, что можно с уверенностью предположить, что повествует она вовсе не о ядах. Если посмотреть на неё с точки зрения лечения случайной передозировки, а не злонамеренных отравлений, всё становится на свои места. Кроме того, когда античные авторы-медики описывали противоядия к распространённым ядам, например, опиуму, белене, лесным грибам, белладонне и чему-то, что известно под эвфемизмом «бычья кровь», они чаще всего рассуждали именно о лечении в случае передозировки, а не о политических интригах. 

В этом труде Никандра представлены яркие примеры тому, как мы неверно понимаем древние тексты о противоядиях. В одном из отрывков Никандр описывает симптомы отравления «ядом для стрел», мощным токсином, которым смазывали оружие, чтобы повысить вероятность смерти вражеского солдата. Но при этом он пишет, что лекарства создаются для тех, кто принимает этот яд внутрь. Удивительно, но нигде не упоминаются ни военные действия, ни оружие, ни боевые ранения, а лишь те, кто употребляет этот яд для стрел в качестве питья.

Существуют средства, которые могут быстро обратить вспять угнетающее действие смертельного яда для стрел, когда человек, выпивший его, чрезмерно страдает. Язык, начиная с самого корня его, разбухает, и свешивается с опухших губ; он сухо кашляет, а дёсны покрываются трещинами. Сердце заходится в частом биении, а разум его застывает, порабощённый злым ядом; и он блеет и бормочет в своём безумии. Часто в своем горе он громко кричит, как тот, чья голова, хозяин тела, только что отрублена мечом; или как служительница со своим подносом для подношений, жрица Реи, появляющаяся на общественных дорогах в девятый день месяца, поднимает громкий крик, пока люди дрожат, слушая ужасный вопль служителя Иды. Точно так же и человек в безумии своего ума мычит и воет бессвязно, и, как бык, косится, он точит свои белые зубы и пенится изо рта. [24]

С трудом верится, что античные злоумышленники подливали яд для стрел друг другу в питьё настолько часто, что такие поэты, как Никандр, могли в ярчайших подробностях описать симптомы отравления жертвы, однако именно в этом и пытаются убедить нас учёные-классицисты. Напротив, вероятнее всего, что симптомы отравления этим ядом так хорошо известны потому, что греки и римляне часто пользовались им как рекреационным веществом, и поэтому публика была знакома с эффектами передозировки. Читатели Никандра принадлежали образованной, эрудированной и религиозной прослойке общества, и были хорошо осведомлены о том, что вещества могут вводить в изменённое состояние сознания, равно как и об их возможной летальности. Этот отрывок — лишь один из множества, где Никандр описывает опасное воздействие популярных рекреационных веществ, с помощью которых классический мир притуплял боль и забывал о тяготах жизни.

Отрывок примечателен не только этим. Не случайно Никандр, считавшийся жрецом Аполлона, сравнивает отравление ядом для стрел с необычным поведением определённых служителей культа. Странные манеры восторженных верующих – ещё одна любимая тема классических поэтов, историков и драматургов. На самом деле, Никандр показывает, что вещества и культовые практики зачастую шли рука об руку, и многие эпизоды сумасшествия в классической литературе можно напрямую отнести к их влиянию.

Родоначальник всех античных культов употребления, культ бога виноделия Диониса, погряз в мрачных легендах об окружавших бога безумных последователях и их загадочном ритуальном экстазе. Афинский драматург Еврипид, живший в 5 веке до н.э., даже написал об этом целую пьесу — «Вакханки». В ней он рассказывает печальную историю Пенфея — фиванского царя, который отказался поклоняться Дионису и поплатился за эту дерзость своей жизнью. В начале пьесы Дионис, чьи последователи участвуют в странных разнузданных ритуалах, уже распростёр своё влияние на Восток, и теперь угрожает захватить во власть новой религии основную часть Греции; несмотря на растущую популярность бога, Пенфей высокомерно отказывается чтить его наравне с прочим греческим пантеоном. 

В результате Дионис сводит царя с ума, обманом заставляет его нарядиться в женское платье, а затем подговаривает группу своих последователей, в том числе родную мать Пенфея, разорвать тирана-богохульника на кусочки. И весь этот хитрый замысел воплотился благодаря способности Диониса вызывать безумие, рассказывает нам Еврипид:

Победа наша, женщины: он в мрежу
Уж сам идет. Увидит он вакханок
Чтоб от вакханок тотчас смерть принять.
Теперь твоей заботе, Дионис, —
Ты же вблизи – его передаю я.
Восторгом легким поразив его,
Сведи его с ума: он не захочет
В рассудке здравом женщиной одеться,
В безумье же наденет, что велят. [25]

(Перевод Иннокентия Анненского)

Дионис не только обладал способностью вводить своих последователей в экстатическое безумие, он мог и свести врагов с ума. На самом деле, можно сказать, что он был богом временного помешательства. Еврипид утверждает, что Дионис, будучи маниакальным божеством, на самом деле вселяется в последователей, которые на самом деле пьют не вино, а сущность самого бога — или же вино, смешанное с рекреационными веществами. И уже внутри этих одержимых божественной силой людей, бог раскрывает сводящие с ума магические способности и посылает смертным озарения:

Наш Дионис – и вещий бог: есть дар
Пророчества в вакхическом безумье,
И если в тело властно вступит бог,
Уста безумцев исполняются вещаний. [26]

(Перевод Иннокентия Анненского)

Примечательно, что Дионис изображается как бог, передающий свою силу последователям через контакт с физическим телом. Потому что для греческого религиозного пантеона одержимость была скорее аномалией. За исключением бога войны Ареса или, возможно, пророческих аспектов Аполлона, олимпийцы никогда по-настоящему не овладевали чьим-то телом; они уговаривали, приказывали, обманывали или запутывали смертных, чтобы те пошли по желаемому пути, но сама идея о подобной близости с плотью каких-то смертных была им полностью чужда. Но Дионис же вселялся в своих последователей, и греческая аудитория Еврипида явно ассоциировала это действо с использованием изменяющих сознание веществ. Например, Еврипид пишет о Пенфее: “Ты болен безумием: безумие это лекарством вызвано, но ни одно лекарство исцелить его не сможет”. [27]

Связь между употреблением и безумием тут несомненна. Очевидно, аудитория Еврипида понимала, что под влиянием некоторых веществ человек может казаться безумным. Иными словами, греки легко могли воспринять восточные аспекты культа Диониса именно потому, что они понимали: последователи Диониса были одержимы богом и впадали в экстаз таким же образом, как их рекреационные вещества подчиняли их разум. 

Дионис испокон веков ассоциировался с психотропными веществами. Похоже, что они были важной частью собраний в его честь; даже римские власти подозревали, что итальянские участники культа употребляли на тайных церемониях сильнодействующие вещества. Но зачем они употребляли? Полагались ли последователи Диониса на вещества, чтобы пережить духовный опыт?

Однозначно ответить на этот вопрос сложно. Практики были настолько секретными, что мы, вероятно, так и не узнаем, что же происходило там на самом деле. Традиционный символизм, окружающий фигуру Диониса, указывает на прямую связь между культом и употреблением. Например, у греков Дионис, как правило, ассоциировался с несколькими определёнными растениями, в том числе плющом, виноградом и брионией. Когда этот бог появляется в древних текстах или в искусстве, мы видим и изображения этих растений. Из каждого можно выделить изменяющие сознание токсины, но лишь вино осталось в моде, поэтому учёные, как правило, связывают с вакханским экстазом именно употребление алкоголя.

Это досадное историческое упущение. Возможно, вино и вызывает краткое снижение определённых когнитивных способностей, но заявление о том, что греки связывали его употребление с манией или временным безумием принять сложно. Наиболее вероятно, что описываемые в источниках варианты безумия вызваны другими веществами, выделяемыми из плюща и брионии. Плиний пишет:

Есть белая лиана, которую греки называют по-разному ampe­los leuce [обычная бриония]… Корень, известный множеством применений, растирают и принимают в дозах по две драхмы от укуса змеи. Удаляет пятна и прыщи на лице, веснушки, синяки и шрамы… Его также пьют при эпилепсии, а также при нервных расстройствах и головокружениях… Однако в больших дозах даже сам корень иногда вызывает расстройство чувств. [28]

Античный мир знал, что определённые ботанические субстанции могут изменять состояние сознания, а в некоторых случаях и вызывать психическое расстройство, близкое к помешательству. Скорее всего, последователи Диониса пользовались подобными рекреационными веществами, чтобы достичь экстатических состояний, необходимых для должного чествования их любимого бога. 

Связь между Дионисом и психотропными веществами важна и по другой причине: афиняне воздавали почести этому особому богу, ставя трагедии. Драма и Дионис в античности шли бок о бок, связанные воедино ежегодными фестивалями, где встречались и соревновались между собой древние писатели-драматурги. Рядом с могучим Акрополем, в великолепном театре Диониса, представляли свои пьесы величайшие авторы западной цивилизации — а публика смотрела в восхищении.

Должно быть, эти представления по-настоящему поражали воображение. Увидеть, как софоклов Эдип расхаживает по сцене, или как обезумевшие эсхиловые фурии преследуют Ореста, или как сходит с ума еврипидовская Медея, было поистине бесценно. Дальнейшие археологические и литературные изыскания о применении психотропов в античных культовых практиках могут привести к выводам, что весь этот воображаемый мир на сцене мог без них и не появиться.

Рекреационные вещества сильно влияли на античное общество, но они по-прежнему являются неприглядным предметом исследования. Вещества — щекотливая для академиков тема. Редкие классицисты берутся за неё, и лишь немногие готовы признать распространённость веществ в античности. Но одно можно сказать с уверенностью: древние тексты слишком часто ссылаются на рекреационные вещества, чтобы игнорировать их влияние на классический мир. Греки и римляне употребляли опиум, холинолитики и многочисленные ботанические яды, чтобы впасть в эйфорию, вызвать галлюцинации и изменить состояние своего сознания, и это — неоспоримый факт.

Не стоит удивляться тому, что наши предки прибегали к рекреационной химии. И не стоит бояться признать, что некоторые из самых выдающихся членов античного мира употребляли вещества. В конце концов, эти люди жили в то время, когда психика подвергалась столь же серьёзным испытаниям, что и тело; а фармацевтическое блаженство было ничем иным, как подарком, возможностью ослабить тяжкое бремя ужасающих условий жизни классического мира. Как красноречиво выразился Олдос Хаксли:

То,  что  человечество   вообще   сможет   когда-либо   избавиться   от Искусственных  Раев,  представляется  маловероятным.  Большинство  мужчин  и женщин ведут жизнь, в своем худшем виде настолько мучительную, а в лучшем  – настолько монотонную, бедную и ограниченную, что позыв бежать ее, стремление превзойти себя хотя бы на несколько мгновений есть и всегда  было  одним  из основных аппетитов души.  [29]

(Перевод М. Немцова)

Если уж пытаешься понять прошлое, то не стоит прятаться в комфортных оплотах традиционной морали. Нужно позволить античному миру раскрыться таким, каким он был на самом деле — с рекреационными веществами и всем остальным.

Примечания

1. Theophras­tus Enquiry into Plants 9.18.3.
2. Pliny Nat­ur­al His­to­ry 20.73.
3. Theophras­tus Enquiry 7.1 5.4.
4. Pliny Nat­ur­al His­to­ry 25.13.
5. Ibid. 24.160–65.
6. Plutarch Life of Cae­sar 34.
7. Theophras­tus Enquiry 9.17.1.
8. Pliny Nat­ur­al His­to­ry 20.76. See also Dioscorides De mate­ria med­ica 4.64.
9. Athenaeus The Deip­nosophists 5.221. My trans­la­tion.
10. Thomas De Quincey, Con­fes­sions of an Eng­lish Opi­um-Eater and Oth­er Writ­ings, p. 43.
11. Thucy­dides His­to­ry of the Pelo­pon­nesian War 4.26.
12. Aris­to­tle OH Sleep 456b, trans.J. I. Beare.
13. Rev­e­la­tion 8:10–11. King James Ver­sion.
14. Pliny Nat­ur­al His­to­ry 14.109, 23.52.
15. Plau­tus Trinum­mus 934―35.
16. Ovid Epis­tu­alae ex Pon­to 3.1.19–24.
17. Lucretius On the Nature of Things 4.123–28.
18. Ibid. 1.936–42.
19. Pliny Nat­ur­al His­to­ry 20.97.
20. Theophras­tus Enquiry 9.11.5–6.
21. Pliny Nat­ur­al His­to­ry 25.36–37.
22. John Creighton, Coins and Pow­er in Lute Iron Age Britain. For an analy­sis of this evi­dence with­in the con­text of sacra­men­tal and reli­gious drug use see Miran­da and Stephen Ald­house-Green, The Quest for the Shaman, p. 124.

23. Pliny Nat­ur­al His­to­ry 20.51.
24. Nican­der Alex­iphar­ma­ca 207–23.
25. Euripi­des Bac­chae 847–53, trans. Stephen Espos­i­to.
26. Euripi­des Bac­chae 298–301, trans. David Kovacs.
27. Ibid. 326–7.
28. Pliny Nat­ur­al His­to­ry 23.16.23.
29. Aldous Hux­ley, The Doors of Per­cep­tion and Heav­en and Hell, p. 62.