Интервью с Тимоти Лири из журнала Pataphysics

В жизни любого человека находится место подвигу сродни подвигам Геракла. Я вот получил докторскую степень. Ездил в Вест-Пойнт чтобы продемонстрировать, что могу работать с военными. Был выставлен из Иезуитской школы, потому что видите ли не стал терпеть всю их херню. Пять лет я провёл в армии и пять — в тюрьме, побыл и гарвардским профессором, и киноактёром. Не то чтобы я пытался состроить из себя актёра больше, чем строю профессора, но должен признать, что с гордостью ношу удостоверение члена гильдии актёров кино.

Я вообще не радикал, я просто занимался всем что под руку подвернется, тут только в компетентности вопрос. А за что бы я ни взялся, я постараюсь сделать это хорошо. Я был образцовым заключённым, но хотел сбежать; если уж преступать закон, то и в этом быть на высоте.

Тюремный срок

Я выжил в тюрьме потому, что был самодовольным человеком. Мне нравилось быть собой. Мой ум забавлял меня, и я мог иногда рассказать себе пару новых шуток. Люди изумляются, когда узнают, что я два года провёл в одиночной камере. Но это было очень просто, такой у меня был весёлый сокамерник. Честно говоря, мне не нужны были никакие посетители.

Чтобы отбыть тюремный срок, особенно долгий, нужно установить для себя распорядок, тогда дни пролетят очень быстро. Поэтому, когда меня звали в комнату для свиданий, я обычно был в тюремном дворе и играл в гандбол или грелся под солнцем с книгой. Это надо было вставать, идти в душ, переодеваться в голубую униформу — просто чтобы перекинуться с кем-то словечком. Я бы и не против, но так напрягаться ради компании или передышки…

Одиночество ускоряло мои размышления, и я вышел из тюрьмы переполненный мыслями. Времени почитать и подумать у меня было предостаточно, так что вскоре я написал несколько книг. не самых выдающихся, зато они дали выход моим идеям.

Путевой дневник беглеца

Мой побег из тюрьмы превратил мою жизнь в кошмар. В бегах становишься абсолютной жертвой, лишённой всех прав, беспомощной и уязвимой. Любой может тебя обидеть, а я‑то ещё и от иностранного правительства зависел, так что оказался в весьма причудливой и параноидальной ситуации.

Моё положение отяготило огромное количество гашиша у меня под рукой. Даже небольшая его доза взвинчивает паранойю, а у меня она, как выяснилось, ещё и была полностью оправдана. Но потом я обкислился в Алжире, и вот там случился мощный трип.

Сахара — отличное место чтобы вырваться на новые уровни. Например, прямо рядом с Алжиром, если спуститься с гор Риф, можно найти пустынный городок Бу-Саада, который также называют Городом Счастья. Один из своих великих мистических опытов Алистер Кроули получил как раз в этих местах, пока бродил по пустыне. Построен этот город в оазисе, и на протяжении тысячелетий он становился первым цивилизованным или просто обжитым местом на пути тех, кто пересекал Сахару. Он стал перекрёстком разнообразных культур — очень магическое место.

Помню, как пытался отыскать безопасное место для медитации в пустыне. Невероятно было! По всему миру таксисты дурят всех подряд — что девчонок, что мальчишек, что их маленьких сестрёнок. Но в Бу-Саада меня познакомили с одним старым арабом, который сразу повёз меня куда надо. В каком ещё городе вы найдёте таксиста, который сообразит, куда вас подвезти чтоб вы помедитировали?

Феминные аспекты

Я очень люблю Джона Лилли. Человек большой внутренней своболы. Проведайте его, он сейчас должен быть в статусе большого философа. Он встретит вас у дверей в женской одежде и макияже. Он сделал себе операцию, пришил грудь — только одну грудь, между прочим. Очень эксцентрично! Обычно его посещают из любопытства. А ему остаётся только извиняться за то, что он не может жить в соответствии с их ожиданиями.

Джанки против психоделиков

Берроуз очень цинично относился к нашим гарвардским занятиям, он никогда не верил, что психоделики могут спасти мир. Не был он психоделическим человеком, из кислоты вообще терпел одну марихуанну. Джанки есть джанки, любил что попроще. Но при этом забыл о наркотиках больше, чем я когда-либо знал. Он считал себя очень успешным джанки, и я должен согласиться — он целиком распоряжался своей жизнью. Он знал, что делает.

Я считаю, что героин — лучший из анестетиков. Не хочу обобщать, я‑то его употреблял всего раз пятнадцать за всю жизнь, но мне очевидно, что это наркотик для одиночек. Его принимают, чтобы замкнуться. Он даёт мощный внутренний опыт, но при этом отрезает тебя от общества. По моему мнению, героин и кокаин — это про одиночный опыт, что-то вроде мастурбации. Но Берроуз вообще не из тех, кто станет бродить с рассказами о мире и любви, даже когда у него настроение неплохое.

Уильям — закостенелый интроверт с глубоким чувством юмора. Сейчас он рисует дробовиком: стреляет тюбиками с краской по холстам. Оказалось, что так он в месяц зарабатывает больше денег с продажи картин, чем за годы писательства, может, даже больше, чем за всю писательскую карьеру. Книги его оказались невероятно влиятельными, но никогда хорошо не продавались. Люди обсуждают его идеи и при этом никогда не покупают его книг. Берроуз уже даже не хочет больше писать.

Пока был жив Гайсин, Берроуз слишком боялся попробовать себя в живописи. Будто не хотел, чтобы кто-то подумал, что он соперничает с другом. Но когда Гайсин умер, Берроуз почувствовал, что может свободно бороться за художественный реванш. В итоге его картины обрели большую популярность, чем работы Гайсина. Хотя тот, конечно, оказал огромное влияние на Берроуза.

Психоделический континуум

В шестидесятых мы старались найти внешнее выражение для психоделического опыта. В Гарварде мы поняли, что единственным вариантом будет применение многоуровневой сенсорной перегрузки. Мы экспериментировали с различными формами накладывающихся и двигающихся ячеистых структур, пытаясь воспроизвести, в весьма слабом подобии, трансовый визуальный опыт.

Гораздо шире было распространено кислотное искусство. На каждой танцевальной площадке было стробоскопическое освещение или целые комнаты, выглядевшие как большие чашки с желе. Заметно было влияние Гайсина, разработавшего так называемую Машину сновидений. Очень ранний, невероятно творческий и примитивный подход к созданию психоделической машины. Отверстия во вращающемся абажуре должны были по задумке помочь погрузиться в изменённое состояние сознания. Мерцание света и звуки должны были по частоте совпасть с альфа-волнами в вашем мозгу.

Но в наше время психоделический опыт гораздо лучше, чем что-либо в прошлом, и гораздо проще воспроизводится с помощью компьютера. Определённые алгоритмы создают формулы, которые создают изображения наподобие фракталов. Сопоставим каждое число с цветом и на выходе получим рекурсивную и отзывчивую формулу. Фрактальные формы можно сравнить со структурами береговых линий или внутренней поверхностью вашего пищеварительного тракта.

Что интересно во фракталах, так это то, что любая его часть отражает в себе целое. И, кажется, эволюция работает по тому же принципу. Код ДНК — это алгоритм. Вселенная написана с помощью алгоритмических уравнений.

Старые соперники

Не сказал бы, что мы с Дж. Гордоном Лидди стали друзьями. Впрочем, с годами между нами выросло взаимное уважение и симпатия. Гордон — романтик по натуре, и он воспринимает нас как закованных в латы рыцарей, сражающихся под разными знамёнами. Конечно, я не всегда уважал его, он-то при первой же встрече показал себя полицейским мудаком, готовым кошмарить меня в моей же спальне.

Но по сути он просто делал свою работу, как я делал свою. Как бы то ни было, он стал куда большим преступным изгоем, чем я. Я попал в тюрьму за траву, а он вот серьёзными вещами занялся. Лидди очень гордится, что оказался за решёткой за неуважение к Конгрессу. Любой фашист ненавидит конгресс хотя бы потому, что тот представляет народ. Поэтому для Лидди обвинение в неуважении было особым знаком отличия.

Быть американцем

Это я‑то американец? Нет, можно вспомнить миф Тома Сойера, но вообще-то средний американец — крайне покорный человек, нуждающийся в руководстве. Кеннеди говорил нам не спрашивать, что государство может сделать для нас, а спросить, что мы можем сделать для государства. Так с тех пор и спрашиваем, будто так и надо.

Пища для ума

Голливуд? Нет никакого Голливуда. Голливуд — это просто отражение международных влияний, а я и телевизор почти не смотрю. Новости, спорт, иногда кино.

По кабельному в Лос-Анджелесе в любой момент можно включить 36 каналов. Можно их перебирать, но смотреть никакой не захочется. Пульт управления есть у каждого. Мозгу, очевидно, нравится такое мерцание, он реагирует на световые колебания. У того, кто к ним восприимчив, девять вспышек в секунду вызовут эпилептический припадок. Мозг с легкостью пристращается к электронным сигналам.

Я всегда говорил, что мы предрасположены к электронным медиа. Для метаболической системы естественно усваивать углеводы, а для мозга — электронные стимулы. 25 тысяч лет ждал, пока мы покормим его электронами!

Информационная перегрузка

Критики информационной эры, особенно французские философы, видят всё в мрачном свете, будто качество информации может привести к утрате смысла. Их предшественники того же мнения были о Гутенберге. Печать называли убийцей образования, потому что считалось, что мозг может что-то запомнить исключительно зубрёжкой. И по сей день самые талантливые и способные исламские богословы соревнуются в том, кто может точнее цитировать Коран. Силу мозга демонстрируют. Книги воспринимались как костыль, но, в то же время, и как надвигающаяся лавина информации.

Но человеческий мозг способен обрабатывать 125 миллионов сигналов в секунду, а французские литераторы с их писчими перьями бьют тревогу об информационной перегрузке. Десятилетке у игровых автоматов о перегрузке расскажите… Сегодня каждый год публикуется больше математических теорем, чем за последние 100 лет. Уже нельзя понять математику в целом, обзорно. Ну так и что? Дети, выросшие на видеоиграх справятся. Сейчас активируется небольшая область мозга, но активируется она электронно. Никогда раньше в истории у отдельного человека не было столько возможностей.

Но в информационную эпоху нужно также распространять сигналы. Популяризация делает их доступными людям. Задача современных философов — персонализировать, популяризировать и очеловечивать компьютерные идеи чтобы люди чувствовали себя с ними комфортно. Европейская традиция интеллектуального элитизма была прекрасна сто лет назад, а сегодняшняя академическая среда по смертельности сравнима с концентрационными лагерями.

Пути прогресса

Мы мутируем в новый биологический вид — как из аквариума мы перелезли в террариум, так теперь перемещаемся в киберариум, в кибернетический мир. Но мир и так кибернетический! Материя — это просто замороженная информация. Но я не разделяю старое представление о прогрессе из 19-го века, не говорю, что дела идут лучше. Всё постоянно меняется, а в лучшую или худшую сторону — не скажет никто. Борьба свободы и контроля, без сомнений, продолжится.

Дела не идут лучше — они идут быстрее, умнее и сложнее, и нужно постараться, чтобы не отстать. Мне говорили, что у того, что я продвигаю, есть тёмная сторона — у ЛСД, у компьютеров. Меня спрашивают, чувствую ли я ответственность за своё участие, будто бы я в ответе за все возможные последствия.

Чувствую ли? Ну, если хотите, чтоб я взял вину на себя, вините меня во всём. На самом деле мы вообще не понимали, что происходит, но при этом вырвали сначала мощь ЛСД у ЦРУ, потом мощь компьютеров у IBM, а потом и мощь психологии у докторов и аналитиков. В каждом поколении я становился частью группы людей, которые, подобно Прометею, восставали на власть, чтобы вернуть её в руки каждого из нас.