Яну Никитину 44

Яну Никитину исполнилось бы сегодня 44 года. Ян умер очень рано, в 35 – и, хотя он много успел сказать, его жизнь стала магической формулой недосказанности. Поэтому даже теперь интерес к его поэзии и деятельности только растет. Его песни перепевают, на них делают клипы, и режиссер ядовитого театра становится только сильнее. В расколдованном мире, из которого вынули волшебство, он соорудил собственное. Поэт, музыкант, психореалист-постнигилист, в первую очередь он был мифотворцем исподволь: на стенах нашего бетонного лабиринта он незаметно нарисовал дверь, врата собственного творчества. И ушёл в неё.

Арт с Яном Никитиным для нас подготовил катабатический художник Скотожук – спасибо ему за это!

Не он первый: языковые эксперименты в сочетании с жизнью в собственном мифе – это ещё Хлебников и Хармс, председатель Земного шара и чинарь-взиральник соответственно. Логично же, что после жуткого соцреалистического обрубка их авангардный поход продолжает ересиарх плоторьяный? Творчество Никитина уже получило прозвание «гипермодернизм», хотя его источник, лейтмотив и главный источник притягательности – экзистенциальное, эсхатологическое беспокойство – всю историю порождало не столько искусство, сколько философский и духовный поиск. Однако Никитин на этом фундаменте производил некое делание – говоря словами Ольги Баллы, искал выход во внечеловеческое. Вспоминая слова самого Яна – «музыка и есть один из основных видов оккультизма. Словоброжение, биение через край, чередование самозавершённых частиц, кромешная звукообласть во спасение и во имя гибели».

Увы и ура, выходы во внечеловеческое оказались не столько шахтами вкалывания на сверхчеловеческое или храмами ожиданий мессии&апокалипсиса, сколько червоточинами инакового. Может, и шахтами – только добывать в них нечего, разве что звёздный сквозняк, и так веющий из их недр. Может, и храмами – но заброшенными, разрушенными и одержимыми неопределённым тысячеликим духом Пандемониума.

Отношения искусства и Искусства забавно наблюдать: никогда нельзя точно сказать, обращающийся к оккультным или духовным темам поэт, художник, музыкант их исповедует или из них лишь черпает, не мистифицирует ли он публику (впрочем, то же самое можно сказать о любом маге, чародее или колдуне…)? В этом плане интересно следить даже не за тем, как поэтическое наследие Никитина изучается после его смерти, сколько за тем, как его кончину ощущают знакомые и незнакомые люди. Ян запросто захаживает во снах к скучающим друзьям и просто незнакомкам. Казалось бы, разве можно войти в нарисованную дверь?.. Оказывается, можно ещё и улыбаться с той стороны незнакомым людям.

Приятнее этой новости про Яна только новость про его – финальную иноформу? детище? созданный им витиеватый эмоционально-экспериментальный контекст? запущенную им аристократическую теневую эпидемию? Ян, может, уже с той стороны, зато с этой стороны цветёт и пахнет вирус инстинкта чистой воды – через 9 лет после смерти творца он не почитается горсткой помнящих фанатов, а вдохновляет таланты следующего поколения; не единственный голос Никитина звучит всё тише и тише то здесь, то с той стороны, а множество голосов. Они могут быть какими угодно: сильными, слабыми, вторящими, оригинальными, музыкальными, визуальными, плодовитыми или мертворождёнными – это даже не важно.

…потому что очаг заболевания не затухает, как можно было бы предположить, зараза распространяется по нашей общей изнанке – ядовито-театральная стрела магического творчества, пущенная в сердце непосильного заказчика, достигла цели. Никакого бОльшего признания Никитину, вероятно, и не нужно было.

Какие-то покойники остывают, но не все. Ян рано умер, для многих людей остался жив, но физически недоступен, и даже захаживает во сны людей вовсе незнакомых. А ещё разрастается – как звёздная зараза, как потусторонняя грибница, как чуждое поветрие вдохновения и зова. И потому стоит отпраздновать в сердце своём этот день рождения – как бы ни звали то, что произошло из Яна Никитина.