Что я хотел бы знать в 18 лет

На этот вопрос очень трудно ответить, не так ли? Во многих отношениях и легкомысленный ответ и серьёзный ответ приходят к одному и тому же, потому что на самом деле наша жизнь – это своего рода продолжительный розыгрыш, шутка, которую мы играем сами с собой, не осознавая этого. То есть я смотрю на себя, живущего здесь в маленьком пригородном доме, с машиной, ржавеющей во дворе, и неработающим телевизором (единственное, что тут работает, это штопор), и чувствую: это, должно быть, шутка. Что я здесь делаю? Должно быть, я персонаж пьесы Пинтера или ситкома, который вышел из-под контроля своих сценаристов.

Если бы мой 18-летний “я” оказался здесь, он лишь бросил бы взгляд, стремительно развернулся и исчез в облаке пыли. Он был бы в ужасе. Но значит ли это, что я сожалею о своей жизни? Нет. Я думаю, что после 18 лет у меня была очень интересная и в целом счастливая жизнь. И всё же я бы всё это изменил. За исключением троих моих детей, счастливых лет моего брака и некоторых книг, которые я написал, я изменил бы всё.

Я бы хотел сделать намного больше вещей, чем сделал. Я бы хотел перелететь через Атлантику на мускулолёте или убить тирана. Я бы хотел иметь больше детей, я бы хотел иметь больше собак, и особенно я бы хотел иметь больше жён. Жёны – это прекрасная штука, и их нужно как можно больше. Вот, конечно, тот совет, который я дал бы любому 18-летнему подростку: женись по окончании школы и оставайся женатым всегда, что бы ни случилось. Если брак подходит к концу, то как можно скорее вступай в новый брак. Женатые люди гораздо счастливее, и это подтверждают бесконечные научные исследования. У меня было 10 очень счастливых лет до трагической смерти моей жены, и я думаю, что сделал её тоже счастливой. Единственная причина, по которой я не женился снова, заключается в том, что никто не принял моих предложений.

Подозреваю, многие англичане сказали бы, что хотели бы знать больше о сексе, но в 18 лет я знал о сексе очень много. Это сейчас, в 50 лет, я тот, кто почти ничего не знает. Теперь это огромная тайна, и я совершенно озадачен. Но в 18 лет я был студентом-медиком, а студенты-медики обычно склонны к более спокойному отношению. Что ещё более важно, студенты-медики знакомятся с медсёстрами, а медсёстры – не знаю, правда ли это до сих пор, хотя, без сомнения, узнаю через несколько лет, когда меня отправят в палату для терминальных больных, – в те дни медсёстры были замечательными, жизнеутверждающими, раскованными созданиями. В 18 лет, слава богу, я знал всех медсестёр в Адденбруке, и оказаться в одной лодке с ними было гораздо веселее, чем с теми девочками, что изучали словесность в Ньюэме. В свои 40 лет я начал встречать всех тех женщин, что известны теперь на лондонской литературной сцене. А тогда они были в Ньюэме, и хоть я тоже был там, но почему-то я их тогда не встречал, чему весьма рад.

Я достиг полового созревания в лагере японских военнопленных, так что я избежал того душного отношения к сексу, которое наличествует в большинстве английских государственных школ. Девушки были повсюду, и там было гораздо меньше уединения, чем в обычной жизни. На самом деле, я думаю, в этом смысле это было самое лучшее воспитание.

Когда мы вернулись, я не был готов к тому, что Англия окажется такой маленькой. Я помню, как смотрел вниз на маленькие улочки Саутгемптона, и там были ряды чего-то похожего на крошечные чёрные коляски, выстроившиеся вдоль улиц, и я думал: это, должно быть, нечто вроде переносных угольных котелков, что используют для бункеровки судов. Конечно, то были английские машины, но я привык к “Бьюикам”, “Кадиллакам” и “Паккардам”. И я не переносил ментальный аспект Англии: медленный, провинциальный и лишённый воображения стиль работы умов, одержимость этих людей мелкими классовыми различиями и отсутствие интереса к идеям XX века. В Кембридже я, помнится, сказал одному из старших донов, что интересуюсь психоанализом, и это было встречено взрывом хохота. В 1949 году Зигмунда Фрейда всё ещё считали смехотворным.

Я хотел бы знать в 18 лет, что проживу так долго. Хотел бы знать, что у меня впереди много времени: времени на то, чтобы совершать ошибки и оправляться от них, времени, чтобы делать всевозможные экстравагантные вещи. Люди говорят, дескать, жизнь коротка. Но на самом деле это совсем не так. На самом деле жизнь – это долго. Достаточно долго, чтобы сделать с собой гораздо больше, чем большинство людей когда-либо делают. Мы похожи на тех, кто всегда ходит в один и тот же ресторан и всегда заказывает одну и ту же еду. Не прилагая особых усилий, мы все могли бы получить гораздо более богатый и разнообразный, более захватывающий и интересный опыт.

Самое печальное в жизни большинства людей, в том числе и моей собственной, заключается в том, что они соглашаются принять те роли, которые им даны: они становятся биржевыми маклерами, секретарями или писателями-фантастами и просто продолжают заниматься этим, словно второстепенный актёр в “Перекрёстках”. Я думаю, моя жизнь могла бы быть гораздо интереснее, не стань я писателем. Я вложил слишком много себя в свои книги, но уж как есть.

Перевод: Ibso­rath