Белым пятнам на карте да будет холодно
От Редакции. Ровно год назад умер поэт, фронтмен и один из создателей Соломенных Енотов – Борис Белокуров. По замечанию Раймонда Крумгольда, он был ещё и нашим местным доппельгангером Дэвида Тибета – но окончательно отказавшимся «взрослеть».
В своей яростной, нигилистической и принципиальной инфантильности Белокуров успел и побыть православным кинокритиком, и заняться съёмками фильмов. Но в результате, увы, навсегда так и остался в слепом пятне собственного разума, проведя годы болезни где-то ближе году к 94-му.
Этой увлекательной и страшной истории посвящён следующий текст Раймонда, «Белым пятнам на карте да будет холодно», – к которому прилагаем наше общее пожелание Белокурову Inmost light’а по дороге в Кэтлэнд.
fr. Сhmn
Он не хотел оставаться Усовым. Решение взять фамилию жены и стать Борисом Белокуровым явно было попыткой отрезать прошлое. Не уверен, что попытка была удачной, ведь большую часть своего последнего десятилетия он сражался с очень неприятной болезнью – поражением кратковременной памяти. Человек с похожей проблемой встречался мне один раз, на комплексной судебно-медицинской экспертизе. Это был старый алкоголик, сданный в больницу родственниками и забытый там – точно так же как он сам забывал через минуту всё, что с ним происходило. Один раз я решил задать ему несколько вопросов. Он всё ещё жил в девяностых. Из памяти вытекало всё, что происходило после начала болезни, но сохранялось прежнее. Если у Белокурова всё протекало схожим образом, то каждое утро он просыпался снова Усовым.
При всей банальности сравнений между русской формацией и «England’s Hidden Reverse» одной аналогии нельзя избежать, тем более что он и сам её обыграл на одном из своих последних альбомов, спев «Inmost light по дороге в Кэтлэнд / Inmost night по дороге в Кэтлэнд / Inmost end по дороге в Кэтлэнд». В аутичной, замкнутой на себе вселенной текстов Усова цитирование являлось высшей формой похвалы. Он действительно мог бы стать русским Дэвидом Майклом Бантингом. Или наоборот: если бы Тибет не вышел в своё время из алкогольно-амфетаминового пике и всерьёз повредил свой мозг в процессе, он вполне мог бы остаться в истории английским Усовым. То есть настоящим, искренним лоу-фай-фриком, а не их отстранённым коллекционером. У них очень много общего. Начитанность и инфантильность, религиозные искания, неизбежно закончившиеся уходом в христианство, даже сам подход к текстам. Понятно, что Усов блестяще писал в рифму, но если его типичный текст перевести на английский верлибром, то получившийся продукт вполне можно представить мелодекламируемым со сцены под гитару Кэшмора.
Принципиальная разница в том, что Тибет в итоге, к сожалению, повзрослел. Усов же делал всё возможное в своей отчаянной борьбе со временем.
На самом деле это самый важный аспект его творчества девяностых. Яростная, нигилистическая и принципиальная инфантильность. Инфантильность как принцип. Остальные участники формации были вполне взрослыми, самодостаточными людьми, делавшими то, что им нравится в условиях воцарившегося безвременья. Отсюда и неизбежная серия конфликтов с Усовым, совершенно серьёзно считавшим алкоголизм и асоциальность акцией протеста против всего вокруг. Он явно внутренне остался в интеллигентской среде позднего СССР: с драгоценными томиками переводной фантастики и индийским кино в соседнем кинотеатре. И ненавидел до язвы желудка всё, что пришло на смену.
Мне кажется, именно в этом секрет столь раздражавшей его самого поздней популярности среди следующих поколений. Не только ненавистный ему эгалитарный интернет, превративший драгоценные и редкие кассеты в россыпь доступных для скачки файлов. Сами слова, которые можно расслышать через шум и треск в этих файлах, оказались неожиданно близки людям на поколения младше автора. Я могу это точно сказать за себя, хотя сам смог понять причину, только услышав «Пусть пшеничные зёрна бесцельно гниют на складах / Пусть глумится зверьё, воспитатели в детских садах / Пусть уходят продукты, народ уподоблен скоту, / Но мы встретимся в шесть часов вечера в девяносто четвёртом году».
Просто эта песня идеально передаёт мои собственные воспоминания о 94 годе. Передавшуюся от взрослых нервозность, раздражение от реклам и новостей. Просто чистое, иррациональное раздражение. Только мне тогда было двенадцать лет. Усову – двадцать четыре. Его взгляд на девяностые поразительно похож на взгляд ребёнка. Того, кто не обладает субъектностью, кто не участвует в происходящем – только бессильно наблюдает, сохраняя наивную и иррациональную надежду непонятно на что. Только есть разница: мы никак не могли быть участниками происходившего, в то время как у Усова произошёл отказ от субъектности. Отказ от любого участия в том, что так отвратительно. Разница принципиальная, но не влияющая на результат. Его игра в революционного первоклассника, переполняющего тексты антифашистскими утятами и котятами, прекрасно резонирует с памятью тех, кто тогда реально был в начальных классах. Ну и тема с выстраиванием собственного острова-крепости из книг и переписанных аудио- / видеокассет напоминает мою попытку выстроить нечто подобное. Это мои личные ассоциации, но учитывая популярность Соломенных Енотов среди участников проекта «Она Развалилась», созданного именно «детьми девяностых», можно предположить, что ощутимый процент нынешних почитателей Усова смутно помнит, как разбилась империя и босыми ногами они шли по осколкам.
Разумеется, нигилизм формата «Закольцованная роща в самом сердце чёрной тьмы / Счастье нужно всем на свете, а против счастья – только мы» никак не сочетался с православием, бывшим тогда вместе с рекламой одним из источников раздражения. Во вкрадчиво-жуткой «Крови тополей», пожалуй лучшей песни Усова, «бог весёлый на иконах» был частью надвигающегося процветания на долгие годы, в одном смысловом ряду с «изменениями в законах» и «зверями добрыми в загонах». Эта песня была исполнена в последний раз на финальном концерте уже де-факто несуществовавших Енотов. Поминальном концерте после смерти Непомнящего, как известно обратившего Усова в православие. И строка про бога на иконах была убрана, что явно показывает успешность миссионерской деятельности поминаемого.
Очень хороший концерт. Трезвый и злой Усов в кожаной куртке выдал неожиданно тихий и точный минималистический сет. Взрослое выступление взрослого человека о том, что мир по определению не трагичен. Неудивительно, что вскоре вслед за Соломенными Енотами исчезнет и Усов.
На самом деле, у него был один художественный эксперимент с отстранением от авторского «Я» и сочинением песен для женского персонажа. Сайд-проект «Заповедник» с альбомом «Утро над Вавилоном» 97 года выпуска. Один из моих самых любимых альбомов в целом. Усов и Арина Строганова плюс примкнувшие Экзич и Мишин собрались на квартире и записали тихий и лирический альбом акустического постпанка с женским вокалом. Странный «кукольный» голос Арины пропевал депрессивные тексты Усова, которые всегда были просто гениальны, но обычно автор усиленно старался их запороть полным отсутствием голоса, слуха и элементарного умения играть. На том альбоме, впервые, ничто не мешало ощущению метафизического ужаса поэзии, когда «ненавидишь солнечную систему». Именно после шока от «Утра над Вавилоном» я смог отделить описанного в интернете озлобленного алкоголика из легендарной статьи «10 лет в дерьме и позоре» от поэта, сознательно спрятавшегося за описанным в статье образом.
Переставший петь православный кинокритик из газеты «Завтра» Борис Белокуров выглядит ещё одной попыткой спрятаться.
Ещё они с женой, Анастасией Белокуровой, снимали кино. Успели снять довольно смешную короткометражную некрофильскую зомбеди «Жажда мертвеца» (выглядевшую как ещё одна шутка формата «Зомби, повесившийся прямо в студии «Колокол»). В 2010‑м прошла премьера полнометражной гонзо-комедии о неумеренном употреблении алкоголя «Плохой и нехорошая», первую часть которой целиком занимала закадровая съёмка происходившего при создании «Жажды мертвеца». Очень смешной фильм, и Усов в нём – просто украшение кадра. Оформитель в свитере, красящий зомби гуашью и рассуждающий о величии Жана Ролена в «Озере зомби» и ничтожности Орсона Уэллса.
Благодаря этому эпизоду получилось так, что в обоих фильмах Белокуров занимал гордую должность художника-оформителя. Только в «Жажде мертвеца» добавилась ещё строка «автор идеи», даже не «сценарист». При этом в фильмах заметно влияние конкретной личности с огромной коллекцией фильмов и пристрастием к импровизации, примату искренности над мастерством. Неподготовленного зрителя эти два фильма отпугнут ещё сильнее, чем первые альбомы Енотов отпугивали неподготовленных слушателей. Мне оба фильма нравятся.
Очень жаль, что в начале десятых его уже полностью захлестнула болезнь, сделавшая его нетворческоспособным.
Он оказался в белом пятне на карте. И там наверняка было холодно.
Последние годы я с радостью узнавал новости о том, что он побеждает болезнь. Что он научился снова запоминать новые вещи, начал снимать с Гришиным видеоролики о любимых им исполнителях рэгги. Даже согласился на официальное переиздание ранних альбомов. Новых песен не появилось. Не смог или не успел.
Зато смог умереть, помня, кто он есть и что было вчера. В данном случае это тоже огромное достижение.
Раймонд Крумгольд
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: