Скажи «хочу революцию»: Грант Моррисон и «Незримые»

От редакции. Публикуем перевод фрагмента монографии «The Medi­um of the Mys­tic: Gno­sis in the Works of Grant Mor­ri­son and Alan Moore» авторства Gar­ri­son Breck­en­ridge, посвящённый становлению Гранта Моррисона как хаос-мага, предпосылкам к созданию его mag­num opus «Незримые» и проблематике этого произведения. Скачать оригинал монографии можно здесь.

Скажи «хочу революцию»: Грант Моррисон и «Незримые»

В молодости, во время холодной войны, Грант Моррисон жил в тени страха перед атомной бомбой. Его отец был ветераном Второй мировой, стал пацифистом и активно пытался разоблачить огромные арсеналы Шотландии в распоряжении американских вооруженных сил – сделать зримой незримую руку, лежащую на «переключателе мертвеца». Одним из первых страхов Моррисона был призрак атомной бомбы, и этот страх не уйдёт до его погружения в мир американских супергеройских комиксов, которые часто использовались в качестве балласта на кораблях, перевозивших смертоносные боезапасы. Ужасы бомбы легко отступили перед полубожественной силой и способностями Супермена, других героев и окончательно затерялись в тенях, которые отбрасывали зловещие космические силы – противники этих героев. Сам Моррисон рассказывает: «Бомба тоже была всего лишь идеей, которую некто выковал в реальную Бомбу… Супермен – настолько неистощимый продукт человеческого воображения, настолько идеальная эмблема наших высочайших проявлений «Я», что моя Идея о Бомбе не могла перед ним устоять». Уже в раннем возрасте Моррисон обратился к освобождающим способностям человеческого воображения, дабы пережить мрачное детство в Глазго.

Переступить через грань

В колоде Таро есть карта, которая в своём каноничном виде изображает улыбающегося и как будто ни о чём не подозревающего юношу, шагающего к какому-то утёсу или обрыву; это нулевая карта – «Дурак». Обычное толкование – Дурак символизирует начало путешествия в неведомое, тот первый шаг к бесконечным возможностям, что дарует жизнь, и к стиранию наложенных границ. Этому решению часто предшествует переживание или откровение, побуждающее сойти с проторенной тропы в дикую чащу.

После исключения из художественной школы около 1979 года девятнадцатилетний Моррисон оказывается без всякой цели в жизни. Пребывая в личном и социальном стазисе, он обращается к магии, чтобы найти новую систему координат в мире. Его дядя – сторонник контркультуры, проявляющий интерес к философии оккультиста-иконоборца Алистера Кроули, – подарил Моррисону Таро Тота и сопроводительный текст – «Книгу Тота», где в подробностях описывается изощрённый символизм каббалы и астрологии, заключённый в семидесяти восьми изображениях. Из-за отчаяния и любопытства Моррисон провёл ритуал по тексту Кроули. Немедленного отклика не было, пока он не лёг на кровать и не почувствовал зловещую сущность, а также «гравитационную точку в воздухе… притягивающую к себе всю перспективу», образ львиной головы и загадочные выражения, похоже, всплывшие из недр его памяти. Хотя опыт был довольно пугающим, у Моррисона на всю жизнь остался интерес к магии, духовным переживаниям и изменённым состояниям сознания; однако сознательные попытки синтезировать этот интерес с творческими наработками не предпринимались до одной его работы в 90‑х – а именно «Незримых».

К двадцати пяти Моррисон уже проявил себя как писатель комиксов – его материал публиковался в Near Myths (1978—1980) и Star­blaz­er (1979—1987). После невероятного успеха Алана Мура в начале восьмидесятых с «Мираклменом» (1982—1984) и «Болотной тварью» (1984—1987) DC Comics прочёсывали Британию в поисках таланта, который мог бы потягаться с этим изменившим игру писателем. Одним из таких авторов стал Моррисон. Даже в его ранних вещах в DC мы видим писателя, который хочет раздвинуть границы медиума. Так, в «Роковом патруле» (1989—1993) он вдохновлялся экспериментальными течениями в искусстве – такими как движение ситуационистов, дадаизм и сюрреализм, – чтобы добавить ещё больше глубины и необычности этим героям-изгоям Вселенной DC. В «Энимал-Мэне» (1988—1998) он взял малоизвестного персонажа Бадди Бейкера и провёл целое постмодернистское исследование отношений создателя с его созданием. В одном эпизоде Моррисон даже вписывает в комикс себя, чтобы пообщаться с персонажем, у которого он ради сюжета убил семью. Это же первый случай использования «авторского костюма» (fic­tion suit) – литературного приёма, который он будет весьма эффективно использовать в будущих произведениях. В 1989 году он вместе с Дэйвом Маккином создал цветную психологическую хоррор-драму «Лечебница Аркхем: Дом скорби на скорбной земле», интроспективный взгляд на Бэтмена и самые мрачные закоулки психики Тёмного Рыцаря. С выходом комикса совпала премьера «Бэтмена» Тима Бёртона, что привело к повышению продаж и сделало комикс самым продающимся графическим романом всех времён. Вдруг Моррисон получил такие деньги, о которых и не мечтал юноша из рабочего класса Глазго. До этого он был модом и соблюдал стрейт-эйдж, ни разу не употреблял наркотики или алкоголь. С внезапным финансовым успехом он начал экспериментировать с алкоголем и психоделиками, исследуя территории, о которых ранее только читал в трудах Уильяма Берроуза, Теренса Маккенны, Тимоти Лири и Роберта Антона Уилсона. Благодаря этим ресурсам он много путешествовал и практиковал то, что Артюр Рембо называл «обретением ясновидения путём полного и систематического расстройства всех органов чувств», раздвигая рамки своей личности, уничтожая эго и перекраивая свой творческий процесс. В это же время он продолжал исследования магии.

Перед тем как углубиться в такую сложную работу, как «Незримые», важно обратить внимание на два столпа серии: магическую практику Моррисона и случай в Катманду. Изначально «Незримые» задумывались как комикс о «сексуальных убийцах, путешествующих во времени», который охватит все актуальные на тот момент интересы Моррисона. Перед началом работы он решил, что комикс может стать чем-то более значительным. Конечно, можно написать и увлекательный триллер об оккультизме и заговорах, но Моррисон предпочёл разослать вирусное сообщение, обладающее потенциалом вызвать как личные, так и культурные перемены; впрочем, поначалу он сам ещё не знал, что это за послание: «Определившись с этим, я не хотел, чтобы люди бросали читать. Я должен был обещать откровения и потому пообещал Тайну Вселенной – сам при этом не зная, что им расскажу, но уверенный, что разберусь по ходу дела». Затем он взял билет на рейс до Новой Зеландии, чтобы там заняться банджи-джампингом с моста. Пока он стоял на краю, стискивая бумажку, координатор спросил Моррисона, чем он зарабатывает на жизнь. Когда Моррисон ответил, что он писатель, не в силах больше ничего прибавить из-за невероятного ужаса, ему ответили: «Ну, теперь будет о чём писать, приятель». Когда гравитация потянула его к земле, на самом пике адреналина и ужаса он выпустил клочок бумаги, после чего верёвка вздёрнула его обратно. На бумажке была сигила, которую Моррисон создал для запуска этого проекта.

Моррисон приверженец течения, известного как «магия Хаоса», – это постмодернистский подход к магии, избавленный от громоздкого символизма старинных систем в пользу практичности и результата. Течение приобрело популярность во время бума панк-рока в конце семидесятых и начале восьмидесятых, а основной литературой считаются «Liber Null» Питера Кэррола, «Книга результатов» Рэя Шервина и многочисленные сочинения Фила Хайна. Течение Хаоса избегает догмы, «применяет существующие системы и поощряет адептов изобретать свои собственные, придавая магии поистине постмодернистское прочтение». С точки зрения Хаоса вера – это инструмент, катализатор для эффективности магической или духовной работы. Ещё один важный момент – сдвиг парадигмы, когда у мага есть возможность переходить из одних духовных систем в другие, для того чтобы создать личную жизнеспособную систему верований.

Идея о сигиле существует, возможно, уже тысячи лет, а то и уходит во время шаманских наскальных надписей. Современная концепция сигилы, к которой обращаются маги хаоса, проистекает из сочинений начала двадцатого века лондонского художника и мага Остина Османа Спейра. Спейр верил, что подсознание – истинный кладезь магии, и что единственный способ обойти сознание – каким-то образом оставить оттиск визуально сконцентрированного желания на подсознании (поскольку у подсознания существует естественная связь с изображениями), чтобы это желание проявилось в жизни мага. Самый распространённый метод для создания сигилы – написать своё желание, убрать гласные и/или повторяющиеся буквы и создать новый символ из оставшихся. Хотя методы для создания сигил варьируются, главная цель – сконцентрировать волю в форме такой абстракции, как символ, мантра, песня и т. д. Затем сигила активируется в изменённом состоянии сознания. Моррисон, довольно давно экспериментируя с магией сигил, ни разу не думал об их синтезе со своим любимым медиумом – до «Незримых». Это продолжение сигил он называет «гиперсигилой». В «Незримых» его целью было «продлить концепцию сигилы в областях сюжета и нарратива, а своё предложение [с желанием] – продлить в некий фрактальный, шестилетний проект». Изначально Моррисон писал Кинг Моба с себя, но затем решил стать этим персонажем, чтобы добавить гиперсигиле новое измерение, – как настоящий актёр по методу Станиславского. Хотя это дало Моррисону энергию на то, чтобы ощущать мир по-новому, приём обернулся трагедией, когда он написал для своей аватары эпизод с пытками. Дискуссия об эффективности сигил была бы сродни дискуссии об эффективности молитвы; однако «Незримые» задумывались не только как гностический артефакт с потенциалом освободить разум читателя, но и как попытка самого Моррисона переписать себя как человека и как писателя. Привнёс ли Моррисон ощутимые перемены в культуру? Этот вопрос не относится к теме эссе. Здесь будет исследована способность искусства пробуждать более глубокое понимание вселенной и себя, взаимоотношения между творцом и читателем.

Хотя пресловутый опыт в Катманду произошёл после того, как Моррисон написал первую пару номеров, он является ключом к дешифровке насыщенного текста «Незримых». Моррисон с другом смотрел документалку ВВС о странствиях Будды; среди прочего тот посещал Катманду. В документалке ведущий показывал храм и говорил, что, согласно легенде, тот, кто пройдёт по 365 ступеням на одном дыхании, достигнет просветления. Вскоре Моррисон уже был на самолёте в Катманду. Он успешно поднялся по лестнице, причём с удивительной лёгкостью, и затем вернулся в отель «Ваджра». Сидя на крыше и работая над следующим выпуском «Незримых», он заметил, что один из храмов вдалеке преобразился с помощью невидимых механизмов, словно пробуждающаяся машина. Решив, что это слишком сильно подействовал употреблённый гашиш, он пошёл спать. Когда Моррисон лёг, из стен вышли текучие создания. Сказав, что он избран, эти создания спросили, куда бы он хотел отправиться. Не задумываясь, он ответил, что на Альфу Центавра. Далее Моррисон описывает, как его подняли из времени в пятое измерение. Посланники объяснили, что позволяют ему увидеть всё человечество без влияния времени, которым связано всё живое в виде огромной биологической матрицы. Когда пелену времени сняли, Моррисон увидел, как «в одной сморщенной складке Шекспир строчит «Короля Лира», а в углу напротив, вечно вне пределов видимости Шекспира, находится меловой период, и мимо его жены [Энн Хэтэуэй] шагают тираннозавры». Моррисону объяснили, что это сложная форма жизни – «дитя», которое может расти только в пределах пространства и времени, поскольку всему для роста и перемен требуется время. Существа поручили Моррисону обязанности «повитухи» её развивающегося сознания – «чтобы проследить, что она не запаникует и не будет сопротивляться, когда узрит свою истинную природу уникальной формы жизни». После чего Моррисона быстро вернули в тело – этот момент он описывает как «падение с небес».

Он искал объяснения этого трансформирующего события. Гашиш – недостаточно сильный наркотик, чтобы вызвать подобный галлюциногенный опыт, – так что же на самом деле случилось с Моррисоном на той крыше? С тех пор он рассматривал множество теорий – от того, что некоторые оккультисты называют гнозисом и разговором с САХ (Святым Ангелом Хранителем), до физиологического последствия височной эпилепсии, которой объясняются многие религиозные переживания. Моррисон, обладая большей духовной и философской гибкостью, чем большинство людей, с тех пор называл это событием нервной системы, которое изменило его взгляды на искусство и вселенную до такой степени, что реальный катализатор уже не так интересен; важно, что результат его преобразил. Точно так же как Блейк видел в своём окне голову Бога, так и гностический опыт Моррисона позволил ему увидеть бесконечность во всём сущем – увидеть Бога. Через такую линзу даже самые тривиальные пустяки становятся невероятно значимыми. Как выражается Моррисон: «атом железа в вашем теле мог однажды упасть с чела Иисуса Христа».

«Незримые» – охватывающее весь мир, психоделичное, злободневное, полное действия, оккультизма и безумия произведение искусства, которое рассказывает о борьбе бунтарских сил, мечтающих о независимости и свободе, – Незримых – и гностических демиургических сил, мечтающих об авторитарном контроле над телом и душой, – Внешней Церковью. Это описание, хоть и интригует, даже вскользь не затрагивает освободительную философию Моррисона, часть которой зашифрована в серии, а часть – декларируется в ней открыто. Серия состоит из трёх томов, каждый нарисован в собственном стиле. Из-за сложности и масштаба серии краткое содержание будет раскрываться далее лишь по необходимости, поскольку подробно пересказывать сложную работу в 1500 страниц – просто нелепо; вместо этого далее мы остановимся на нескольких ключевых сценах и общих концепциях. Монолог Кинг Моба в последнем выпуске серии – «Сумерках блестяшек» – неплохо описывает опыт от этого сложного повествования: «Она сыровата, но можно играть за любого из трёхсот персонажей; есть более и менее интересные. Это триллер, это романтика, это трагедия, это порно, это изобретательная немодернистская фантастика, которую ты подхватываешь, как простуду».

«Незримые» – глобальная организация бунтарей, состоящая из ячеек по пять членов в каждой, которые пытаются защитить человечество от зловещих планов архонтов из Внешней Церкви, – а те пытаются подчинить себе каждый аспект жизни человечества. Самая заметная ячейка в комиксе состоит из следующих персонажей: Дэйна Макгоуэна, или Джека Фроста, – ливерпульского панка, которому суждено стать следующим Буддой и чья инициация в ячейке происходит в течение серии; Бой – бывшая коп из Гарлема, мастер боевых искусств; Лорд Фэнни – бразильский шаман-трансвестит, чья сила уступает только её экстравагантности; Растрёпа Робин – таинственная экстрасенс из будущего, чья истинная цель открывается не сразу; и Кинг Моб – адепт-убийца и мастер оккультизма, который, откровенно говоря, натуральное воплощение Моррисона на бумаге. Моррисон составлял ячейку как коллектив своих архетипов: Дэйн – «циник из рабочего класса, который держит [Моррисона] под контролем; Кинг Моб – маг Хаоса из художественной школы, знаток моды». Робин – его «разумная анима», Лорд Фэнни – его «личина неудержимой ведьмы-транса»; и Бой – его «прагматичный голос разума».

Инициация

Фил Хайн, ключевой деятель течения Хаоса и важный источник влияния для Моррисона, писал об инициации следующее: «Круг инициации можно сравнить с тем, как змея сбрасывает кожу. Так и мы должны быть готовы сбросить старые убеждения (о себе и мире), привычки мышления и поведения, которые больше не годятся для новой фазы нашего развития». Он критикует тех, кто заявляет о своей инициации и возводит себя на пьедестал, не желая поделиться секретами мудрости с неинициированными. Отметая этот элитистский подход, Хайн настаивает, что «инициация – долговременный процесс для шамана/мага вне зависимости от его уровня, где самый желанный результат – просвещение, или гнозис». Контркультурный опус Моррисона задумывался как опыт инициации на бумаге – так, чтобы любой прочитавший мог стать Незримым. По определению иммерсивный и требующий участия медиум комикса, описанный выше, только усиливает процесс инициации. Моррисону вполне известна эффективность медиума в вовлечении читателя в творческий процесс, когда он говорит: «Как наделить чернильный символ чувством? Что будет? Чувство появляется, только когда приходит разум читателя и создаётся голограмма между автором и читателем, где комикс – посредник». Хотя в «Незримых» действует невероятный ансамбль персонажей, читатель, скорее всего, – по крайней мере в начале серии – будет следить за историей глазами персонажа Дэйна Макгоуэна. Хотя внимание к Дэйну в последующих томах несколько уменьшается, его инициация в Незримых красной нарративной нитью проходит через всю серию. При первом прочтении читатель, естественно, захочет найти персонажа, который служит основой сюжета. Поскольку многие берутся за «Незримых», зная о скандальной репутации комикса, потребность найти опору в мире повествования вполне ожидаема. Дэйн – центральный персонаж, образ, на который читатель проецирует себя, чтобы пережить историю.

Поскольку тема гнозиса тесно переплетена со множеством граней этого комикса – Моррисоном, самим комиксом и читателем, – то, если описать путь одного персонажа, можно чётко разглядеть послания серии. «Без гроша в кармане в раю и в аду», состоящий из трёх выпусков, – это начало инициации Дэйна. На вид безумный бродяга, который называет себя Том О’Бедлам, защищает Дэйна от полиции с помощью магии, сделав его невидимым, – очевидный намёк на предназначение Тома, который поведёт Дэйна по пути к Незримым. Так начинается посвящение Дэйна в силы, лежащие под тонкой поверхностью реальности. Том – Незримый-ветеран, который работает с ячейкой Кинг Моба, чтобы привести Дэйна в лоно новой семьи. Один из первых уроков Тома – суть реальности. Спустившись в лондонскую подземку, они с Дэйном курят синюю плесень, которая провоцирует галлюциногенное путешествие в альтернативный Лондон; позже Дэйн и читатель узнают, что синяя плесень – лишь плацебо, необходимое для пробуждения его дремлющих сил. В этом альтернативном Лондоне над городом летают дирижабли, как в НФ-клише, Биг-Бен смотрит не в ту сторону, улицы населены странными персонажами, а из глубин Темзы поднимается Уризен Блейка. Дэйн, естественно, не торопится принимать это за реальность. Том старается пошатнуть мнение Дэйна о реальном мире, когда говорит: «Ты же не думаешь, что этот мир менее реален, чем тот, откуда мы? Всё, что было с тобой, реально, даже твои сны. Особенно они».

Этот взгляд на реальность занимает важное место в серии, когда граница между вымыслом и реальностью – как для персонажей, так и для самого Моррисона – становится всё более размытой. В одной сцене Дэйн и Том идут по парку, где видят стаю голубей, и Дэйн пытается пнуть одну из птиц. Том сравнивает голубей с Незримыми, называет их «незримыми животными… их не видят и презирают… не видят их появлений и исчезновений». Затем он заставляет Дэйна взглянуть на мир глазами одной из птиц, чтобы обрести уважение к жизни, которого не хватает в его парадигме панка-нигилиста. Хотя Том говорит, что это его последний урок, затем он застаёт Дэйна врасплох в довольно суровой и жестокой встрече. Из этой встречи следует монолог, который неплохо подытоживает цель Незримых:

«Твоя голова – как моя, как и все наши головы; хватит места на всех богов и дьяволов, какие только были. Хватит места на вес океанов и вращение звёзд. Туда влезут целые Вселенные! Но что же мы храним в этом чудесном шкафчике? Маленькие сломанные вещицы, глупые безделушки, с которыми мы всё время играем. Мир поворачивает наш ключик, и мы играем одну и ту же мелодию снова и снова, считая, что эта мелодия – всё, что мы есть».

Здесь Моррисон говорит с читателем посредством страницы комикса об ограничениях, которые общество вписало в собственный исходный код, пока развивало культуру материализма, в упор не видящую освобождающие возможности человеческого воображения. Последнее предложение вторит блейковскому «Естественной религии не существует», где тот говорит в завершении:

«Не обладай человек поэтическим или пророческим даром, философия и эмпирические науки были бы сведены к изучению одних лишь материальных объектов и вскоре остановились бы в своём развитии, неспособные ни на что иное, кроме бесконечного повторения одних и тех навязших на зубах истин».

Вскоре после этой сцены Дэйн впервые встречается с Барбелитом – таинственным спутником, который выглядит как красный диск, висящий в пространстве, – одним из самых важных элементов серии. Его присутствие обозначает испытания персонажей на их пути к Суперконтексту – апофатическому событию, после которого человечество перейдёт на следующую ступень эволюции.

Сюжет «Аркадии» (1995), следующий сразу за «Без гроша в кармане в раю и аду», чуть не убил всю серию. То, что могло стать увлекательной и сложной работой, приобрело более энциклопедический характер, и некоторые читатели отвернулись от комикса. Тогда Моррисон и начал перерабатывать свой опыт в Катманду в само повествование. По первому прочтению «Аркадии» это не так просто заметить, но она сеет в комиксе семена, которые станут плодами в последних номерах серии. Хотя основной сюжет арки рассказывает о миссии Незримых по вербовке психической проекции маркиза де Сада из прошлого, есть и дополнительный сюжет с диалогом Лорда Фэнни и Перси Биши Шелли, которые оказываются Незримыми. В одной из самых философски насыщенных сюжетных линий находит свой голос склонность Моррисона к романтизму и революционным идеологиям той эры. Байрон и Шелли едут из Венеции, обсуждая потенциал искусства вдохновлять революцию как в обществе, так и в человеке. Байрон скептически относится к эффективности искусства при наличии властей, тогда как Шелли искусство отстаивает. «Но наша поэзия их переживёт, Джордж. Пушка стреляет лишь раз, зато слова взрываются на протяжении столетий». Когда Шелли поднимает тему утопии, Байрон возражает тем, что подобные выдумки изначально создаются из-за страданий и неизбежно обречены на крах. Шелли отвечает, что утопию несёт воображение с божественным потенциалом. «Величайшее безумие – верить в Творца, Джордж. Тем самым мы отрицаем собственную божественность. Надев ярмо религии, мы забываем, кто создал наше бремя и наложил его на нас». Шелли предлагает вырваться из замкнутого круга человеческой логики и вернуть божественность: «Боги и дьяволы делают из нас ужасных детей. Нужно с ними расправиться и выпрямиться во весь рост, быть всем тем счастливым, высшим, великолепным, о чём мы мечтаем». Благодаря посылу, отклики на который мы слышим до самой последней страницы серии, этот диалог неплохо продолжает монолог Тома. Между ними пролегает сотня лет – и пара страниц, а посыл всё тот же: освободи свой разум.

Вырваться из бинарности

В начале серии конфликт между Незримыми и Внешней Церковью кажется строго манихейским: Добро против Зла. Перед тем как разворачиваются события серии, Незримые попросту сражаются с противостоящей силой потому, что это кажется естественной реакцией на антижизненный настрой Внешней Церкви. Они должны быть мятежниками, чтобы выжить, не более. Но где ниточки и чем это кончается? Истинные перипетии битвы неизвестны никому, кроме избранных персонажей, которые переступили через все измерения реальности и увидели мир так, как его увидел Моррисон во время случая в Катманду: в виде единой сущности, а не противостоящих сил. Когда в арке «Аркадия» Растрёпа Робин встречает Сатану, тот играет в шахматы с упрощённой чёрно-белой расцветкой. Но если приглядеться, то видно, что он сидит сбоку от доски, а не на стороне чёрных, как можно сперва предположить. Эта мелкая деталь со стороны Моррисона – намёк, что бинарная точка зрения изначально неверна.

Несмотря на то, что Дэйн – самый новый член Незримых, он первый замечает суть конфликта. Когда Незримые спасают Кинг Моба от пыток сэра Майлза, одного из главных агентов Внешней Церкви, Дэйн сталкивается с Королём-Всех-Слёз – Архонтом Внешней Церкви. В номере «Последнее искушение Джека» при встрече с этим чудовищем, которое сводит людей с ума одним взглядом, Дэйн сидит в позе лотоса и вступает в мысленный поединок воли. Архонт пытается убрать Дэйна с доски, потому что тот – ключ к сопротивлению. Вместо того чтобы прибегнуть к физическим атакам, монстр обрушивает мысли и воспоминания, включая прошлые отношения с трагическим финалом, первую жертву Дэйна и восхождение в рай. Этот последний эпизод интересен, поскольку враг даровал Дэйну вход в нирвану. Можно ли эффективнее убрать ключевого игрока, нежели воплотить его величайшее желание? Пока Дэйн наслаждается трансцендентальным блаженством, Барбелит предупреждает его, что его судьба ещё не исполнена и он должен вернуться. Барбелит ненадолго принимает облик Христа и говорит: «Я не Бог твоих отцов. Я скрытый камень, о который разбиваются все сердца. Разбей своё сердце. Поднимись. Взойди на высоты и спустись обратно со знанием». Дэйн отворачивается от рая, как богиня Гуаньинь, как Иисус, вернувшийся после встречи с Сатаной в пустыне, с новым чувством цели и решимостью. Во время спасательной миссии Кинг Моб разрывает ауру сэра Майлза, оставив его уязвимым для разнообразных злых сил. Дэйн же использует новообретенную мощь, чтобы восстановить ауру Майлза, чем прямо противоречит бинарному взгляду на противостоящие силы вселенной.

Моррисон и сам встречает Гностического Христа. Как упоминалось ранее, Моррисон сделал себя прообразом персонажа Кинг Моба, чтобы погрузиться в мир комикса, покрыть разрыв между вымыслом и реальностью. Когда он описывал пытки Кинг Моба сэром Майлзом, который пользовался сывороткой, позволяющей языку проявиться физически в виде пожирающего плоть вируса, Моррисон оказался в больнице с отказавшим лёгким и инфекцией, разъедающей лицо. Может, это была симпатическая магия, может, просто синхрония – но ставки гиперсигилы были подняты. В галлюцинаторном тумане Моррисон увидел фигуру Христа, которая принесла ему то же послание, что и Дэйну. Можно взглянуть на весь цикл «Незримых» как на литературный дневник Моррисона из девяностых.

Так кончается мир…

Барбелит – загадочная постоянная всей серии. Это символ, который воплощает идею гнозиса и является в том обличье, какое проецирует персонаж. В самой базовой форме Барбелит принимает вид красного круга. Этот повторяющийся символ, явно связанный с пустым значком, обозначающим Незримого, присутствует во всей серии «Незримых». Каждый член ячейки проходит через испытания, которые оканчиваются встречей с этой энигматичной сущностью и пониманием своей роли в космической битве. Дэйн в одном случае видит Барбелит в виде почти стереотипного пришельца, а в другом – Христа. Этот артефакт изменчив, способен адаптироваться к нервной системе и склонностям человека. Во время беседы с Мэйсоном Кинг Моб делится своим – и моррисоновским – взглядом на это уникальное событие нервной системы: «Некая аннигиляция эго, затем эйфорическая реинтеграция и ощущение продлённого понимания… прилив творческой энергии… новые отношения со временем, эго и смертью». Эта цитата объясняет просветление предыдущих личностей – от Христа и Блейка до самого Моррисона. Цель Барбелита становится понятнее по мере того, как всё больше персонажей с ним взаимодействуют. В общем, цель этого образа внутри сюжета – обозначать положение человечества на текущей плоскости бытия перед тем, как оно поднимется в пятое измерение.

В последнем номере серии, «Сумерки блестяшек», Дэйн проводит больше десятилетия, набирая собственную команду Незримых и продолжая подрывные операции, но мир вокруг уже изменился. Символ и символизируемое, метафора и вещь, становятся едины. Технология существует, чтобы превзойти человека в виде МемПлекса – «расстройства личности как выбора образа жизни». Здесь корень конфликта – противоположность различий – превращается во фрактальную бездну. Дэйн и его рекрут Ренар проникают в штаб стоящей за всем компании – «Техноккульт». Когда они попадают в главный офис, их встречает СЕО – Кинг Моб, который объясняет, что компания воспользовалась своими значительными ресурсами для финансирования подрывной деятельности по всему миру. Цель «Техноккульта» – воспользоваться международными ресурсами, такими как СМИ, чтобы подготовить человечество к переходу в Суперконтекст, апокалипсическому шагу в эволюции человечества. Как гласит реклама: «Мир вывернется наизнанку. Вы отождествитесь со всем во вселенной, что есть не‑я, и растворите дилемму экзистенциальной отчуждённости в единстве. Всё есть один, а несколько есть ничто». Ради этого Кинг Моб разработал интерактивную видеоигру в аэрозольной форме под названием «Незримые» – инициацию в баллончике. Превращение комикса в руках читателя в метанарратив – не только постмодернистское позёрство, но и обращение Моррисона к своим читателям, чтобы сказать: то, что они держат в руках, разработано с той же целью, что и «Незримые-в-баллончике» на микрокосмическом уровне.

Когда в финале прибывает Король-Всех-Слёз, Кинг Моб впервые за одиннадцать лет берёт оружие и выходит навстречу демиургу. Годами ранее, когда команда Незримых предотвратила попытку британской аристократии привести в мир Архонтов, Король-Всех-Слёз получил дозу того же препарата, которым сэр Майлз пытал Кинг Моба, делая слово реальным. Кинг Моб встаёт перед демиургом и говорит: «Добро пожаловать в слово. И пуля, выпущенная туда, куда нужно… не сравнится с настоящим словом». Когда он спускает курок, выскакивает флажок со словом «Бах!», уничтожая Короля абстракцией, ставшей смертельной и могущественной. Любопытно, что кончина демиурга описывается так: «Суперконтекст без усилий впитывает Короля, принимая его изжившую себя ярость и перерабатывая её в нарратив». Это чудовище, символизирующее демонов человечества, т. е. репрессивные силы, что разъедают душу, побеждено силой языка. Следующие панели на той же странице изображают Барбелит – теперь уже спутник на орбите Земли. Когда астронавт приближается к символу, текст обращается к читателю: «Внимательно прислушайся к голосу. Кто говорит? Чей голос говорит в твоей голове, напоминая, что свободе нет преград?». Тогда как Мини интерпретирует текст как выход Моррисона из образа для обращения к читателю, не следует забывать: чей голос слышит читатель, пока читает текст?

Как упоминалось выше, Моррисон верит, что комиксы создают интегративный опыт между читателем и создателем, который сам он называет «голографическим». Луиза Розенблатт, описывая свою транзакционную теорию литературы, пишет:

Рассказ, поэма ли пьеса – это просто чернильные кляксы на бумаге, пока читатель не преобразит их в значащие символы. Когда символы позволяют нам прожить какой-то миг чувства, войти в человеческую личность или поучаствовать в какой-нибудь ситуации или событии, мы создаём произведение литературного искусства.

Хотя Розенблатт развивала свою теорию касательно взаимодействия читателя с письменной литературой, её наблюдение вполне применимо и к визуально-вербальному медиуму.

На последних двух страницах серии убирается четвёртая стена (благодаря Суперконтексту?), а Дэйн – символическая оболочка читателя на протяжении всей серии – обращается к читателю за миг до вознесения в Суперконтекст. Он цитирует своего ментора Кинг Моба: «Мы придумали богов и тюремщиков, потому что чувствовали себя мелкими, пристыжёнными и одинокими… мы позволяли им искушать и судить нас, и, как овцы на заклании, мы дали… присудить себе срок. Гляди же! Наш срок вышел».

Это завершение гиперсигилы Моррисона – но не истории. Читатель может отложить комикс и уйти, но уйдёт он лишь в историю, которая ещё не рассказана, – величайший нарратив в мире.

Перевод: Сергей Карпов