Маршалл Арисман: искусство как пространство между ангелами и демонами

От переводчика. Некоторые люди с самого детства растут в таких обстоятельствах, которые буквально не оставляют им возможности стать посредственностью. К ним определённо относится современный художник Маршралл Арисман, который воспитывался бабушкой-медиумом в маленьком городке под названием Лили Дейл. В 1879 году сёстры Маргарет и Кейт Фокс основали его фактически как коммуну медиумов и спиритуалистов, хотя на тот момент он был просто двадцатью акрами земли и назывался «Поселение вольнодумцев озера Кассадага», а в 1903 году у места появилось второе имя – «Город огней». Даже сейчас население этого городка чуть меньше трёхсот человек, а в 1937 году, когда Маршалл Арисман родился, там проживало и вовсе только несколько десятков.

Мир будущего художника изначально не был ограничен зримыми материальными вещами. В одном из интервью Маршалл вспоминает, как легко и непринуждённо бабушка говорила ему: «Ты должен научиться жить между ангелами и демонами. Ангелы – весёлые и соблазнительные, демоны – интересные и опасные». Об этих вещах она рассказывала ему с той же обыденностью, с какой сельская жительница могла бы говорить про ягоды и травы в лесу по соседству, с позиции не учёного-ботаника, которому её суждения могли бы показаться наивными, но человека, привыкшего к лесу как части своей жизни.

Становление творческой деятельности Маршалла пришлось на 60‑е, когда мир искусства был поглощён поп-артом Энди Уорхола. Маршалл отдавал должное подобным работам, но себя в них не находил. А в 1968 году он столкнулся с ретроспективой Фрэнсиса Бэкона в Гуггенхайме, и позднее он описал свои впечатления так: «Я подумал: вау, это наполненные эмоциями картины, а не какая-то интеллектуальная игра со зрителем. Я чувствовал эти картины нервными окончаниями, а не только глазами. И это вдохновило меня, я понял, что подобное – возможно».

Собственный творческий процесс Маршалл также всегда воспринимал медиумически. Проснувшись поутру, он одевался и шёл в мастерскую. В своих блогах и воспоминаниях он пишет так (эти отрывки вошли в книгу «Не в знании сила: Как сомнения помогают нам развиваться» Стивена Д’Соузы и Дайаны Реннер):

Туда меня ведёт моё эго. Я стою перед белым холстом и думаю: «Сейчас я нарисую лучшую в моей жизни картину». Но рисовать-то эго не умеет, оно всего лишь приводит меня в мастерскую! Оказавшись перед пустым холстом, оно не знает, что делать, – и тогда я начинаю рисовать. Минут через двадцать я замечаю, что рисую довольно скверно. Я вступаю в спор с самим собой: «Это плохо, нужно остановиться, сдаться, да ты вообще не умеешь рисовать». Этот внутренний раздор продолжается иногда минут двадцать, а иногда и два часа, пока Маршалл не признаётся: «Это по-прежнему ужасно». И к этому моменту, поясняет Маршалл, его эго понемногу начинает отступать.

…Где-то в этом разрушительном процессе проступает та часть меня, которая в состоянии рисовать. Она выходит на первый план только тогда, когда я пойму: всё, что делает эго, бесполезно. Тут появляется небольшой промежуток, он длится недолго, минут пятнадцать, но его хватает. Попасть в него я могу, лишь уничтожив своё эго. Когда мне говорят: «Мне нравятся ваши картины», – я отвечаю: «Моего в них ничего нет». Марк Ротко также называл себя проводником. Через него проходила энергия. Я выше всего ценю этот момент пустоты. Завишу от него, словно наркоман. Мне уже 75 лет, и теперь моё эго не стремится рисовать, а желает только вновь обрести это пространство. Но никогда не удаётся задержаться в нём надолго.

Свои идеи Маршалл транслирует в сети, а также в рамках преподавания в нью-йоркской Школе изобразительных искусств. Он использует разные практические методики, среди которых есть более мягкие, такие как упражнение, во время которого студент раз за разом рассказывает о себе одну и ту же историю, сопровождая её иллюстрациями, и под конец делает это в маске собаки.

Его работы были на обложках TIME и Moth­er Jones, а также одного из изданий «Американского психопата» Брета Эллиса. Они есть в коллекциях Смитсоновского института и Музея американского искусства. Притом каждая галерея, где он выставлялся, твердила ему, что он разрушает свою карьеру, занимаясь коммерческими иллюстрациями, на что он отвечал, что никто не диктует ему, что в них, иллюстрациях, делать. Арисман смог найти баланс между разными сферами деятельности, и его коммерческие работы не потеряли его стиля и духа.

О творчестве художника снят 55-минутный фильм «Открытка из Лили Дейл», режиссёрами которого стали сам Маршалл и Франческо Портинари. Деньги на фильм были собраны на кикстартере: 78 человек вложили чуть больше $13 000 – вместо изначально заявленных к сбору $10 000.

Также он ведёт на своём сайте stand-alone блог, где можно найти много интересных историй из его жизни, воспоминаний, которые, надеемся, когда-то будут оформлены в полноценную биографию.

А пока что мы перевели только несколько историй оттуда.

Aspho­del

1.

Во сне я гулял по опушке белого леса, играя с Трикси, моей собакой, которая умерла, когда мне было шестнадцать. Бросив палку вглубь чащи, я стал ждать возвращения Трикси, и вдруг понял, что белые деревья – не берёзы, как мне сначала показалось, просто с них ободрана вся кора. Я слышал лай Трикси, но она так и не вернулась.

Месяц спустя «Эмнести» сообщила, что из-за критической нехватки продовольствия в Северной Корее тысячи бездомных срывали себе в пищу кору с лесных деревьев.

2.

Я не видел, на кого указывает софит, так что просто молился, чтобы выбор медиума не упал на меня.

— Вы, сэр, в зелёном галстуке, я вижу свет над вашей головой, пожалуйста, встаньте, – сказала медиум. Пожилой джентльмен встал.

Я раньше никогда не был на службе Церкви спиритуалистов, поэтому вжался в сиденье.

— Ваш друг здесь и хотел бы, чтобы вы знали, что он сожалеет, что повесился в вашем гараже, – сказала медиум.

— Слава Богу, – ответил пожилой джентльмен.

Служба продолжилась: нас посетили призрачные друзья, члены семей и даже какая-то случайная собака. Когда я уже оживился и направился на выход, решив, что всё окончено, медиум остановила меня и попросила всех вернуться на свои места.

Представив меня как «молодого человека, который пришёл посмотреть на призраков», она сообщила:

— Рядом со мной стоит крупный мужчина с рыжей бородой в клетчатой ​​рубашке. Его зовут Джон. Он член вашей семьи и просто зашёл поздороваться.

— Ни у кого в моей семье нет рыжих волос, – ответил я несколько громче, чем стоило. – Вы ошиблись.

Позднее мама показала мне фотографию дяди Джона, сводного брата моей бабушки.

— Он был очень похож на тебя, – сказала она, рассматривая фото, на котором тот был одет в клетчатую рубашку, – и он был рыжим.

3.

Зазвонил телефон, и я услышал женский голос: «Милый, перестань чесать яйца, обернись и скажи, что видишь».

Обернувшись, я взглянул прямо в глаза белого буйвола.

— Вижу свою картину с белым буйволом, – ответил я.

— Где же ветер, милый? – спросила она. – Без ветра, овевающего его мех, ты не сможешь показать, что только концы шерсти белые, а остальное разноцветное.

— Спасибо, Карен, – сказал я. Она повесила трубку. И я нарисовал ветер, примял им сухую траву прерий и растрепал мех буйвола.

Карен жила в Портленде, штат Орегон. Среди её многочисленных даров были исцеление и ясновидение. Кроме того, она путешествовала по телефонным линиям.

4.

Я не был готов к тому, что целитель-экстрасенс окажется крупногабаритной коротко стриженной леди в леггинсах из спандекса, с литровой бутылкой пепси в одной и хот-догом в другой руке. «Целительство заставляет попотеть», – прокомментировала она, посмотрев на свою подмышку.

— Думаешь, я обычная толстушка, правда, милый? – спросила она, когда я лёг на массажный стол лицом вниз. Я промямлил что-то на тему широкой кости, когда она сканировала моё тело руками. Затем она попросила меня сесть ровно.

— Обычно я такого не делаю, но положи мне руки на плечи и посмотри на моё лицо, – сказала она. – Я не только покажу, как выгляжу на самом деле, ты увидишь, что тебе рисовать.

Черты её лица расплылись, начали вращаться и искажаться, как в заставке «Тома и Джерри», пока вместо неё я не увидел Джанет Аптон, девочку, в которую я был влюблён в первом классе. Её лицо завращалось снова, превращаясь в лица всех женщин, которых я любил.

— Нарисуй это, милый! – улыбнулась она.

5.

Однажды я находился в поисках издателя, который бы напечатал мои рисунки о насилии.

— Найдите знаменитого человека, который написал бы предисловие к книге, – предложил потенциальный издатель.

— Тогда вы её опубликуете? – спросил я.

— Зависит от того, насколько известного человека вы сможете привлечь.

Я отправил свои рисунки Курту Воннегуту, и вскоре мой телефон зазвонил. «Курт Воннегут хочет с тобой поговорить!» – прошептала мне жена.

— Мистер Арисман, я сейчас смотрю на мощные работы, которые вы мне прислали, чем я могу помочь?

Я объяснил.

— Эти рисунки не нуждаются в представлении, – сказал он, – но если введение, в котором говорится, что они не нуждаются в представлении, поможет опубликовать книгу, я напишу его.

Издатели отказались: «Недостаточно большая знаменитость».

Я отправил Курту Воннегуту бутылку джина. Он прислал мне бутылку скотча. Мы продолжали наш обмен алкоголем более пяти лет.

6.

Будучи художником, а не археологом, я заинтересовался, почему наскальные рисунки, сделанные более 3 500 лет назад, располагались один на другом. В наши дни райтеры, оставляющие свои тэги поверх чужих граффити, в худшем случае могут быть даже убиты за это. Тэги, представляющие собой каллиграфическое написание имени, попадают под негласные правила: ты хочешь быть известен, но ты не делаешь это за счёт чужих работ. Изучая версии о том, почему шаманы рисовали на стенах пещер и зачем они наносили свои рисунки именно поверх чужих, в итоге я пришёл к собственному ненаучному объяснению.

Стена пещеры – это завеса между миром людей и миром духов. Шаманы племени с помощью своих духов-проводников перемещались через эту стену, а по возвращении иллюстрировали своё путешествие на этой же стене. Остальные члены племени возлагали руки на эти рисунки, чтобы впитать энергию путешествия. Пока их глаза считывали историю путешествия, их тела непосредственно переживали эту историю. И чем больше рисунков находилось один на другом, тем больше энергии получали люди.

7.

В 1984 году журнал «Time» поручил мне нарисовать обложку, которая бы визуализировала смертную казнь. Моей целью было нарисовать нечто настолько ужасающее, что оно вызвало бы громкий крик возле газетного киоска.

Я принёс картину в редакцию журнала. Осторожно распаковав её, я показал результат арт-директору, который отнёс картину в редакцию. Редактор вынес её обратно.

— Извините, мы не собираемся это использовать, – сказал он, – это слишком жестоко.

8.

Рано склонившийся к самоуничтожению, Рамон решил отстрелить себе член в армейском учебном лагере и даже попросил меня помочь. Предыдущие его попытки откосить по психиатрии уже потерпели неудачу. Даже изрезавшись штык-ножом и выйдя на утреннее построение абсолютно голым, он всего лишь был отправлен обратно в ряд: сержант назвал его порезы цыплячьими царапинами. В отчаянии Рамон показал мне пистолет P‑38, который его брат контрабандно протащил в бараки.

— Я хочу, чтобы ты это заснял, – сказал он. – Эти ублюдки точно покажут меня по телеку в вечернем выпуске новостей.

Я предположил, что тогда ему сначала нужен пресс-кит и план продвижения в СМИ. Он согласился. Копию напечатанного документа я отнёс в офис капитана. Член уцелел, а Рамон был уволен в запас на следующий же день.