Три конца одного света

Один из интересных аспектов перестроечного и постсоветского кино — почти полное отсутствие такого жанра, как постапокалипсис. Ощущение катастрофы присутствует во многих фильмах, превращаясь почти в штамп, но эта катастрофа почти никогда не глобальна. В многочисленных фильмах, вдохновлённых катастрофой в Чернобыле, всё локализовано в отдельной зоне вокруг атомной станции. Авторское кино, в свою очередь, прекрасно справлялось с показом повседневной жизни как некоего инфернального ужаса. Но и это выглядит скорее локальным. Вспоминается анекдот перестроечной поры о найденной археологами версии Библии, в которой предсказана возможность конца света в одной отдельно взятой стране.

В принципе, немалую часть знаковых фильмов этой эпохи можно назвать апокалиптическими, не «пост-», речь идёт именно о конце света как непосредственном процессе, отражающем реальный процесс распада страны. Только в большинстве случаев это остаётся не отрефлексированным самими авторами ощущением. За одним грандиозным исключением — трилогией Константина Лопушанского. Единственной в своём роде серией фильмов, прямо работающей с этим ощущением.

Всё вело Лопушанского к этой теме. Во-первых, уже в годы обучения на режиссёрских курсах он крестился у отца Александра Меня, задолго до того, как это стало нормой. То есть он выбрал идеалистичное диссидентское либеральное православие и искренне уверовал в его истинность. Плюс сильнейшее влияние Тарковского — студентом Лопушанский проходил практику на съёмках «Сталкера». Судя по всему, это были именно отношения учителя и ученика.

Ну и самое важное, первый его доступный для просмотра фильм, студенческая короткометражка «Соло» восьмидесятого года выпуска, сразу показал исключительный визуальный талант и авторскую склонность к показу катастрофы. В данном случае — блокады Ленинграда. Фильм состоит из маленьких точных моментов. Заснеженной квартиры. Повседневного выживания с трупами на заднем фоне. Привычной бомбёжкой, которая не прерывает даже процесс мытья в бане: для героев возможность помыться важнее пламени из выбитых стёкол. Этот фильм можно легко перемонтировать, превратив в фантастику об атомной войне, только реальная история Ленинграда на порядок мрачнее любых фантазий.

Всё это вместе и привело Лопушанского к «Письмам мёртвого человека».

Один из самых жутких фильмов в истории советского кино. В принципе, и в мировом масштабе он вполне может считаться одним из сильнейших примеров фантастики предупреждения, как эталон философского постапокалипсиса. Британские «Нити», к примеру, реалистичнее, но именно завораживающая нереалистичность делает фильм Лопушанского уникальным.

Причём, несмотря на год выпуска, это уже не совсем советское кино, скорее один из первых примеров перестроечного. Один из первых и один из лучших фильмов.

Великая мутация советского кино началась после режиссёрского бунта на V съезде кинематографистов СССР, в ходе которого отстранили от власти большинство старых советских зубров от кинематографа с целью дать дорогу молодым. Список молодых талантов, задвигаемых системой, был озвучен на съезде в выступлении Шахназарова. И среди прозвучавших в списке имён был и Константин Лопушанский. Фактически фильм вышел в одном году со съездом и оказался эталонным образцом новой, поддерживаемой сверху эстетики. С одной стороны, это всё ещё образец советской философской фантастики с действием, происходящим в странах Запада. С другой — уровень депрессии и откровенной религиозной символики уходит далеко за рамки привычного в советском кино эпохи застоя. Новое время начиналось с фильма о полном уничтожении человечества. Важнейшее уточнение: нам доступен изначальный сценарий фильма, «На исходе ночи», написанный Лопушанским и молодым фантастом Вячеславом Рыбаковым при помощи Бориса Стругацкого. Так вот, этот сценарий абсолютно советский. В нём уже присутствуют все элементы будущего фильма, но полностью изменён смысл. Катастрофа оказывается именно локальной, жители маленькой островной страны (у всех персонажей голландские имена) переживают аварию на базе с атомными ракетами, которую принимают за мировую войну. Правительство в свою очередь скрывает всю информацию о том, что это лишь катастрофа, и пытается воспользоваться поводом для эвакуации избранных на орбитальную станцию, поскольку уверено, что катастрофа — лишь прелюдия к неизбежной войне. Но главный герой раскрывает заговор и спасает детей, попутно убедив их в том, что долгая ночь человечества подходит к концу и будущее будет прекрасным. Сценарий хорошо написан, лучшие диалоги и монологи из него дошли до фильма. Но нельзя не признать, что в целом выглядит он совершенно беспомощно, с бредовым сюжетом, маловменяемыми злодеями и откровенно вымученным финальным оптимизмом.

Фильм, к счастью для зрителя, другой.

Неназываемая страна. После случайного пуска ракет всё превратилось в радиоактивную пустыню. Эта самая пустыня снята потрясающе, визуальный ряд действительно великолепен. Среди развалин ещё бродят люди, выходящие из неглубоких убежищ. Но сохранившееся правительство собирает всех немногих, кто ещё может быть полезен, в некоем огромном убежище. Замуровавшись там на десятилетия и оставив остальных умирать на поверхности. Вокруг этого и вертится сюжет.

Призрачная надежда у немногих и тотальная обречённость всех. Главный герой, в великолепном исполнении Быкова, — учёный, практически сошедший с ума от чувства вины и отчаянья. Он пишет письма своему пропавшему сыну, с помощью чего пытается понять и объяснить, что произошло. Ведёт разговоры в своём убежище. И посещает соседнее, в котором пытаются помочь группе онемевших детей, которых решено оставить на поверхности.

Невероятно сложный и мрачный фильм. К финалу степень откровенной религиозной пропаганды начает немного зашкаливать. Впрочем, даже празднование Рождества и имитация евангельского слога в конце сняты так, что не раздражают. Мераб Мамардашвили в одной из своих лекций сильно раскритиковал фильм в целом, но выделил этот конкретный момент:

Недавно я смотрел фильм режиссёра Лопушанского “Письма мёртвого человека”. В нём изображена атомная катастрофа со всеми её последствиями — как выглядят люди и ужасы почти что вселенского пожара, вселенской жестокости и вселенской беды. Но интересно, что эти картины настолько несоразмерны человеческой чувствительности, что они перестают действовать на способность человека страдать, сострадать, волноваться и так далее. Только однажды возникла какая-то искра иного действительного общения, которое является признаком искусства, я двинулся в путь переживания и изменения сознания, или катарсиса, как говорили греки. Я говорю о сцене, когда герой фильма остаётся в подземном убежище с детьми, которых не берут в новое человечество, воссоздаваемое после катастрофы, потому что это больные, забракованные дети. Но он остаётся с ними и устраивает рождественскую ёлку. То есть я хочу сказать, что для этого не нужно никаких изображений атомного взрыва. Если мы вообще способны что-нибудь почувствовать, мы почувствуем это выбором простейших средств и простейших ситуаций. Рождественская ёлка здесь — деталь, но она символизирует в пределе религиозный опыт человечества.

Но главное социальное значение фильма состоит вовсе не в его высочайшем художественном уровне и не менее высоком уровне безысходности. Куда важнее то, что весь этот талантливый ад оказался принят и зрителями и критикой. Возможно, благодаря Чернобылю.

Затем был «Посетитель музея».

Второй фильм своеобразной трилогии. Нельзя сказать, что этот фильм мрачнее, «Письма мёртвого человека» в этом плане так и остались недосягаемой вершиной. Но зато в плане религиозной и моральной дидактики «Посетитель» оказывается просто исключительным. Душераздирающее зрелище, во всех смыслах. К счастью, степень этой дидактики нарастает постепенно — становясь невыносимой только во второй половине фильма.

Первый час просто прекрасен. Визуальный талант Лопушанского, как всегда, исключителен. Он создаёт целый мир несколькими штрихами. В этот раз это мир-помойка, переживший экологическую катастрофу. Точнее, продолжающий жить в условиях бесконечной экологической катастрофы. Отдельные аспекты действительно блестящие, вроде постоянно горящих подоконников или моды будущего, представляющей собой кошмар любого гомофоба. В этом окружении и разврачивается история человека, приехавшего на берег отравленного моря ждать большого отлива. Иногда море отступает и есть шанс дойти по дну до затонувшего города, в котором находится некий музей. В ожидании отлива герой знакомится с местными жителями, в том числе с колонией идиотов, представляющей собой результат всё той же экологической катастрофы. Дети рождаются с мутацией, в роли мутантов — реальные пациенты психиатрических больниц с соответствующими диагнозами. Зрелище очень неприятное и очень конъюнктурное. Именно с этого момента религиозность начинает выходить на первый план. Дети искренне верующие. Главный герой, как оказалось, тоже обладает мессианским комплексом в полный рост. С того момента, как становится окончательно ясно, что затонувший город — метафора Иерусалима, смотреть уже совсем не интересно. Хорошая картина мутирует в занудную проповедь, и тот факт, что для проповеди используются не слова, а визуальные образы, не делает конечный продукт менее занудным.

Учитывая усиление религиозной составляющей фильмов Лопушанского, можно было ожидать окончательного превращения автора в проповедника. Но к началу девяностых всё всерьёз меняется. Возможно, дело в убийстве Александра Меня, которое было важным символом для всего «либерального крыла церкви». Но может быть, Лопушанский просто присмотрелся к братьям по вере. И оглянулся по сторонам. Реально ужаснувшись.

В 1991 году, в период самого пика перестроечного оптимизма и надежд на лучшее, Лопушанский пишет «Русскую симфонию». Язвительную, беспощадную ко всем, включая себя самого, сатиру на мир, привыкший к концу света. Приспособившийся к нему и полностью извратившийся в процессе. Эпиграф был взят из «Представления» Бродского.

Через три года, несмотря на крайние сложности с финансированием, он сумел снять на основе киноповести третий фильм цикла.

В отрыве от повести и в сочетании с предыдущими двумя фильмами «Русская симфония» выглядела странной и спорной. Сперва было совершенно невозможно понять, является ли этот фильм серьёзной притчей или злой карикатурой на неё. Ведь если это притча, то её трудно назвать удачной. Но если карикатура, то гениальная. Только найдя повесть, я понял, что это именно гениальная карикатура.

Россия. Конец времён. Всюду хаос. Русские воины собираются на последнюю битву на Куликовом поле, трупы вылезают из могил, толпа громит здание суда оттого, что этот суд не последний. Посреди происходящего безумия мечется слабый и высокодуховный до приторности интеллигент со священной миссией. На окраине города уже начался потоп. Тонет детский дом. В нём несчастные, больные дети. И их нужно спасти. Эта тема — больных детей и спасающего их героя — является сквозной во всех трёх фильмах трилогии, но здесь из неё сделали просто цирк.

Фильм отличный. Визуальный почерк Лопушанского, как всегда, отточен до предела, всё очень красиво. Сама идея показать события начала девяностых через призму Апокалипсиса очень впечатляет. Гигантские митинги, причём использована реальная хроника. Ряженые казаки; вообще тема России девяностых как тотальной имитации, карнавала с выбором костюмов, реализована на двести процентов. Русское воинство в костюмах прошлых эпох не является реальным воинством, оно просто изображает из себя это воинство. Власть, до которой доходит наш герой, оказывается просто двойником Горбачёва, читающим двойнику Раисы Максимовны «Идиота» вслух. В повести тему двойников довели вообще до предела, там в киосках продаются только маски, а на улицах выступают с концертами группы «Горбачёвых», которых все считают настоящими. Это ощущение тотальной фальшивости переносится и на кадры хроники. В одном моменте в фильм врезали реальный крестный ход, и священники в нём тоже выглядят ряжеными. Возможно, мне показалось, но среди них можно разглядеть и будущего патриарха Кирилла. Хотя до злобнейшего эпизода повести с кооперативом «Крещение» фильм не дотягивает.

Плюс вышеупомянутый погром в суде и мертвецы, ползущие с кладбища. Не нападающие, ничего не делающие, просто расползающиеся, как тараканы. Очень сильные эпизоды.

Самое интересное — это невероятно смешное кино сперва не выглядит сознательно смешным. Да, главный герой выглядит злой карикатурой на богоискательскую интеллигенцию, но всё время кажется, что явный «богоискатель» Лопушанский снимает его всерьёз. Только на моей любимой сцене, в которой герой пришёл в квартиру к беженцам с целью «страдать», сарказм автора становится очевидным.

Понятно, что к моменту выхода фильма шутки про Горбачёва стали прошлым веком, Лопушанский откровенно опоздал. Плюс при переносе текста на экран выпал такой блестящий эпизод, как участие героя в тибетском ритуале (на квартире увлечённых эзотерикой знакомых), в ходе которого он попадает в царство мёртвых и встречает настоящую дореволюционную интеллигенцию, сильно недовольную своим наследником.

Но даже в таком не совсем актуальном и явно урезанном виде «Русская cимфония» остаётся одним из лучших, самых точных фильмов своего времени. Лопушанский остановился на полушаге от превращения в одного из ряженых, благодаря чему смог взглянуть на пугающий карнавал со стороны. Два фильма он показывал, как мир завершается в пожарах и взрывах. В итоге сняв самый убедительный, где всё завершается маловменяемым шёпотом.

Автор: Раймонд Крумгольд

Иллюстрации:Иллюстрации: 
Решетова, Mr. Finn, Джигадрыгович

[Скачать статью в .pdf]

[Купить печатный журнал]