Зургхтапре каннибалов (о языках боли и Глоатре – языке Les Légions Noires)

Наш дорогой друг Эдуард Лукоянов, автор братского КРОТа и знаток повадок болотных кикимор, попал недавно в Дом Боли, где ему выпала оказия наконец написать для нас текст о Глоатре.

Что есть Глоатре? Кажется, что ответ довольно прост – это придуманный одним французским поехавшим блэкушником искусственный язык, на котором он писал тексты к предельно всратой музыке. Однако глубокое погружение в семантику любых искусственных языков вскрывает множество любопытных тем, интересных не только лингвофрикам, – что уж говорить о Глоатре. Призрак гипотезы Сепира-Уорфа стоит у вас за спиной, когда вы слушаете прог-рок на Ыфкуиле или каббалистические песнопения армяно-готических эльфов Dvar, но когда вы включаете какой-нибудь из альбомов Brenoritvre­zorkre, он и вовсе начинает вас хватат и чут-чут кусат.

Не во всём мнение редакции совпадает с мнением Эдуарда (особенно в той части, где он призывает выращивать гомункулов-диктаторов из плевков на могилу академику Сахарову), но в целом герметическую завесу Языков Боли Эдуард раскрыл блестяще. Посему – непременно прочитайте.

Когда автору этих строк (то есть мне) было лет четырнадцать, я написал небольшую пьесу, уместившуюся в стандартную школьную тетрадку. Текст представлял собой поток слов на несуществующем языке, если его можно так назвать. Дело в том, что я даже не стал озадачиваться созданием элементарной грамматики и морфологии. Это был набор звуков с существенным перевесом в сторону согласных. Алфавит я взял латинский, сильно сдобрив его всевозможными диакритическими знаками. Прерывали речь персонажей лаконичные ремарки на русском: «умирает», «убивает», «разлагается» и так далее.

Разумеется, тогда я даже не слышал про асемическое письмо. Для меня создание той пьесы не было художественным жестом, а естественным позывом осквернить тетрадь. То, что должно использоваться в процессе обретения знаний, стало полем для бессмыслицы, не дающей знаний ровно никаких. Некрофильская сущность редких авторских ремарок лишь подчёркивала мой кощунственный замысел.

Несколько лет спустя я узнал о Чёрных Легионах, Вордбе Дреагворе Уезреевбе, придуманном им языке Глоатре и, конечно, его проекте Бреноритврезоркре. (Слова из Глоатре пишу кириллицей, потому что так брутальнее. Также допустим, что в нём примерно те же правила чтения, что и в латыни.)

Чёрные Легионы появились во Франции в начале 1990‑х как ответ на рост популярности блэк-метала среди обывателей. В зинах вовсю красовался Дэд с отстреленной головой, пещерный дятел Мортиис готовился дать показания против Варга, Фауст вот-вот отправится в тюрьму за убийство гея, и всё это очень возбуждало лупоглазых сынков европейской интеллигенции.

В знак протеста против коммерциализации блэка Чёрные Легионы ушли в леса. Обустроив себе землянки, оккультные герои чёрного метала смастерили себе гитары из сосновых веток, шишек и коры, а вместо ударных стали использовать подручные средства: сломанные бытовые приборы, банки из-под тушёнки, трупы найденных в лесу зверей. Всё это записывалось на простейшие кассетники со встроенными микрофонами. Разумеется, одним дублем, без всякого монтажа и звукорежиссёрских излишеств.

На выходе получились диковинные записи, на которых шипение плёнки нередко заглушает звук гитар из сосновой коры. Но ещё нужно было найти соответствующую лирику, которую никто не смог бы прочитать, даже если её напечатать в буклете к альбому. Так появился язык Глоатре.

На нём написаны песни Бреноритврезоркре и ещё нескольких проектов Вордба и его товарищей по Чёрным Легионам. Впервые увидев эти тексты, я понял, что они поразительно напоминают ту самую пьесу, которую я сочинил в приступе ненависти к бумаге и чернилам. Как внешне, так и по скудной смысловой нагрузке.

Словарь Глоатре приходится собирать по крупицам. На сегодняшний день доподлинно известно значение лишь десяти-двадцати слов, использованных Вордбом в своих сочинениях:

Белкетре — падаль

Белкетрая — трупоед

Бреноритврезоркре — плохая примета, дурное предзнаменование

Вагезариавтре — эпидемия

Вермиапре — вампир

Вермиапреб — вампир

Воарм — зима

Ворзоргле — ноябрь насилия

Гоебтре — великое дело

Дзлварв — тёмное

Дреагвор — разрушитель

Еакр — чёрное

Зургхтапре — Холокост

Мурвурбре — шёпот

Тсаевариа — непобедимый

Уезреевб — честь, слава

Урвдрен — ненависть

Любой язык сообщает нам о мире, в котором он родился и используется. Исходя из его словаря, мы понимаем, чем живут его носители. Так, у амазонского племени Руна нет слова для обозначения самолёта. Зато у них есть слово, означающее «лесная свинья, которая тонет в реке». И это логично. Зачем индейцу, не собирающемуся покидать родную деревню до конца своих дней, придумывать слово, обозначающее железную птицу, загрязняющую атмосферу? Он ей никогда не воспользуется, а присутствие её осознает лишь по далёкому шуму и следу в небе.

Другое дело свинья. Она всю жизнь сопутствует аборигену из племени Руна, и она многофункциональна. Она может быть дикой, может быть одомашненной, её можно съесть, её можно подоить, на ней можно кататься. Она может бежать сквозь джунгли, а может тонуть. Поэтому в языке и пробуждается необходимость одним словом сообщить, что лесная свинья тонет в реке.

Но каков мир, в котором говорят на бреноритврезоркревском Глоатре? Лично мне первым делом бросается в глаза то, что в нём есть слово для обозначения Холокоста, но нет слова для обозначения евреев. Возможно, его носители используют «холокост» в его первоначальном значении — ветхозаветное «всесожжение». Но почему-то кажется, что речь идёт именно о Шоа, редуцированной до трансгрессивного Холокоста.

Довольно существенную часть глоссария занимают слова «трупные»: падаль, её поедатель, эпидемия, вампиры. Другой важный корпус — слова «героические»: великое дело, непобедимый, слава, ноябрь насилия (напомню, Хрустальная ночь случилась 9–10 ноября 1938 года, что подтверждает догадку о Зургхтапре как массовом истреблении евреев).

В принципе, этим небольшим набором можно выразить всё, что хотелось бы выразить адепту Чёрных Легионов. Отчасти это напоминает известный пассаж Варлама Шаламова о речи узника ГУЛАГа:

Язык мой, грубый приисковый язык, был беден, как бедны были чувства, ещё живущие около костей. Подъём, развод по работам, обед, конец работы, отбой, гражданин начальник, разрешите обратиться, лопата, шурф, слушаюсь, бур, кайло, на улице холодно, дождь, суп холодный, суп горячий, хлеб, пайка, оставь покурить — двумя десятками слов обходился я не первый год.

Но ещё отчётливее Глоатре напоминает другой вымышленный язык, о существовании которого чёрные легионеры, скорее всего, даже не догадывались. Речь идёт о книге Хосе Игнасио Альдапуэрты «Глаза. Тошнотворные басни от Андалузского де Сада». А именно — её заключительной части, в которой автор приводит глоссарий вымышленного языка, целиком состоящий из описаний экстремальных сексуальных и насильственных практик. Вот лишь некоторые из них, выхваченные наугад:

мро — рот, полный крови после того, как зубы сломали или выбили (например, для оральной пенетрации);

то — лобковые волосы, потемневшие из-за кровотечения;

тсиви — насиловать сосулькой или замороженным дилдо;

тсле — звук, издаваемый плотью, которую разрывают клещи;

тсо — использовать рану как отверстие для секса;

клаэ — частично порванная мочка уха;

йио — детская вагина;

мра — мочиться в открытые раны;

нг()гл-нкл — делать куннилингус с отгрызанием;

и так далее.

Этот перечень интересен тем, что через него автор рассказывает историю, в общем-то не рассказывая ровным счётом ничего. Но, во-первых, мы понимаем, что есть некое общество, основой которого являются принуждение к сексу с последующим жестоким убийством жертвы. Если этот язык существует, существуют и его носители, передающие речь из поколения в поколение. Следовательно, определённая часть этого общества обладает иммунитетом, на неё не распространяется убийственное сексуальное насилие. Судя по всему, в (не)описанном мире люди поделены как минимум на две касты: одни обладают привилегией насиловать, пытать, убивать и продолжать род в приемлемых формах. Другие же целиком и полностью подчинены элите. Это бесправные игрушки, которые можно и нужно терзать любыми способами, чьи границы кончаются там, где иссякает воображение.

У языка моей юношеской пьесы, Глоатре и словаря Андалузского де Сада есть две общие черты, которые сразу же бросаются в глаза. Их труднопроизносимость, вызванная обилием стыкующихся согласных, и то, что они описывают: смерть, упадок, разложение, физическое и моральное. Безусловно, их ближайшим родственником можно назвать и ритуальный язык адептов культа Ктулху с его знаменитым «фхтагн». И даже языки, созданные гуманистом Толкином, поражают своей враждебностью на одном только графическом уровне.

Читатель может спросить: а как же быть с эсперанто и другими плановыми языками, созданными из благих намерений, чтобы объединить разобщённое человечество, поставить точку во всемирной истории непонимания и войн? Похоже, единственное применение на практике им нашла группа Пичизмо, записавшая, в частности, альбом «Бухтизмо». Прочие попытки возвести новый Вавилон неизменно оборачивались крахом. И слава богу.

Ведь нам не нужен единый мир, в котором человек будет человеку овцой. Нам нужен ноябрь насилия. Нам не нужны лживые проповеди Ганди, Манделы и Мартина Лютера Кинга. Мы хотим Юлиуса Эволу, Эрнста Юнгера и Мигеля Серрано. И мы плюём на могилы Вацлава Гавела, академика Сахарова и Лю Сяобо. Надеемся, из луж нашей слюны вырастут блаженные цветочки Энвера Ходжи, Слободана Милошевича и Саддама Хусейна.

Придумывайте как можно больше нежизнеспособных языков. Создавайте алфавиты, воспроизвести которые можно только сломанной рукой. Используйте звуки, которые издаёт булькающая в трахее кровь. Гоебтре дзлварв в ваших руках и в мурвурбре последних лесов.

Эдуард Лукоянов