Гамаль аль-Гитани. Тексты пирамид. Текст первый

От переводчика: Перед вами перевод первой главы романа современного египетского писателя и журналиста Гамаля аль-Гитани (1945–2015) «Тексты пирамид»[1]. Данный роман представляет собой образец позднего творчества аль-Гитани и в некотором роде подведение итогов его творческой жизни. Книга «Тексты пирамид» является компиляцией исламских и особенно суфийских воззрений и идей египтизма и представляет собой не столько роман в традиционном смысле слова, сколько эзотерическое и философское размышление на тему мира, судьбы и жизни человека. Интересна композиция романа: он состоит из 14 глав, расположенных по убыванию объёма, так что первая глава является наибольшей, а последняя состоит только из трижды повторяющегося слова «ничто». Такая форма является одновременно отсылкой к композиции Священного Корана (в книге большое внимание уделено мусульманской философии и в наибольшей мере – исламскому мистицизму, суфизму) и аллегорией на форму пирамиды – от широкого основания к верхушке. Название «Тексты пирамид» повторяет название текста на древнеегипетском языке, в арабской египтологии называемого «Мутун аль-Ахрам», – одного из самых ранних текстов, найденных в египетских пирамидах. Сами события романа неизменно возвращаются к пирамидам Гизы.

В «Тексте первом» говорится о безымянном персонаже (обозначен как «он»), который вспоминает своего наставника – шейха Тухами (чтобы точно передать стиль оригинала, но избежать путаницы, мы пишем его с большой буквы – «Он»). Человек освежает в памяти своё знакомство с шейхом и этапы духовного пути, через которые проходил шейх, стремясь постичь пирамиды Гизы.

ТЕКСТ ПЕРВЫЙ

Он познакомился с шейхом Тухами ещё тогда, когда Тот был в самом начале Своего пути, хотя он и не знал об этом вплоть до конца пути. Между началом и концом прошли долгие годы, эхо которых продолжает звучать в его груди, протяжённое, как и Его присутствие, пусть даже Он уже исчез вместе с абсолютной истиной и стало невозможным встретиться и поговорить с Ним.

Однако он верит, что шейх есть, что он в любое время может встретить Его, возвратиться в своей памяти к разным временам и представить Его так чётко, будто трогает собственными руками и слышит собственными ушами. В его воспоминаниях шейх крепко связан с определёнными местами, пройдя через которые он не может не почувствовать Его.

«Можно вызвать в памяти только тот момент, который связан с каким-то местом».

В воспоминаниях зимы, осени или лета Он кажется спокойно улыбающимся, стоит в полный рост, выпрямив спину и выпятив грудь, и ни Его место на тротуаре, ни выражение Его глаз не поменялись за долгие годы. Даже разговаривая о чём-то с другими людьми, Он всегда выражал удивление и активность, будто был готов сразу начать расследовать то странное дело, о котором они говорили.

С Ним связаны многие места. Самое важное из них – мечеть аль-Азхар и её окрестности – примыкающий к мечети тротуар напротив ворот аль-Музайенин, которые ведут в просторный двор. Во дворе колонны, солнечные часы на западной стороне и галереи на восточной стороне, тени, величие покойных шейхов и дыхание покойных праведников, которые жили и любили, а затем познали.

«Любовь без знания невозможна».

Эти мгновения связаны с юностью, с его ранними годами, когда всё было впереди, а его стремление идти вперёд было всепобеждающим (что происходит со всеми в этом возрасте). К этому тротуару он подошёл совсем юнцом, которому не было и десяти. Он попал туда, пройдя по площади аль-Хусейн, и ничто не преградило ему путь. В то время это место казалось ему целостным и очень родным. Рядом заканчивался трамвайный маршрут номер девятнадцать. Сейчас он смотрит на трамвайные вагоны из глубин своей перегруженной памяти: передняя часть вагонов печально нахмурена, они покрыты светло-жёлтым лаком, у них чёрные колёса и глубоко посаженные фары.

Как он отыскал Его?

Сейчас он не может точно определить. Возможно, во время прогулки с друзьями после того, как они вышли из средней школы, расположенной недалеко оттуда. Они были движимы желанием исследовать мир, когда шли по площади аль-Хусейн и площади Бейт аль-Кади. Но к площади аль-Атаба и Опере они ходили только вместе с родителями, поскольку те места находились довольно далеко и в том возрасте дети не могли идти туда одни.

«Всё относительно».

Если бы он сравнил удивление, заполнившее его тогда, с тем, что испытывал сейчас, он бы счёл тот давний переход через улицу аль-Азхар столь же поразительным, как свои теперешние экспедиции к Северному полюсу, в Сибирь и к Берингову проливу. Проходя под тёмными сводами, он всегда испытывал ни с чем не сравнимый трепет, азарт и страх.

«Начинания всегда велики. Начинания неповторимы».

Начало – миг. У него есть место и время. Одни точки можно определить во времени и месте, другие же скрываются от него в переплетениях неизвестной структуры. Поэтому невозможно установить конкретный день, когда он впервые увидел шейха Тухами. Как он отыскал Его? Нет точного ответа. Можно лишь сказать, что он был одним из первых людей, кто стал близок к Нему и лично работал с Ним в столь раннем возрасте. Шейх выставлял напротив обшарпанной и покрытой пеплом стены старые книги на разные темы: книги по юриспруденции и истории, толкования Корана, романы, изданные в XIX и XX веках. Он садился на стопки книг, связанных прочной верёвкой, клал ладони на колени и писал цены свинцовым пером на задней стороне обложки, не споря и не пререкаясь с покупателями. Но если покупатель предлагал цену ниже из-за нужды и неспособности заплатить всю сумму, Он кивал головой и отдавал книгу за ту цену, которую человек мог заплатить. Однако если бы Он заметил хоть каплю презрения или пренебрежения, Он бы лишь сурово посмотрел в ответ.

«День рождается из ночи, а ночь выходит из дня».

Шейх наблюдал за ним молча и с теплотой. Когда Он убедился в том, что он увлечён и прилежен, несмотря на малый возраст, шейх начал предлагать ему разные вещи и направлять его. Он читал книгу, сидя на другой стороне улицы, и не откладывал её, пока не прочитывал до конца. Часто он бывал так поглощён воображаемыми мирами, что мог очнуться лишь после того, как заходило солнце, становилось темно и фонарщики, чтобы зажечь фонари, подвешенные высоко над дорогой, быстро поднимались над ними по шатким лестницам, держа в руках палки с чем-то вроде шарика на конце. Он каждый день внимательно следил за фонарщиками, и в любом городе и на любом мосту он не мог поднять глаз на горящий фонарь, не вспомнив в тот же миг мимолётные черты этих неизвестных людей.

«Его можно посетить, но не жить там».

Этот момент он не может вспомнить, не воскресив в памяти место, где сидел шейх, Его таинственную улыбку и взгляд, устремлённый на запад, будто Он ждал оттуда новостей, или предчувствовал прибытие чего-то, или следил за чем-то, о чём знал лишь Он. В те дни воздух в городе был чист и свеж, и тот, кто сидел напротив горы Мукаттам, мог пересчитать кирпичи в Пирамидах, если бы пригляделся.

Пирамиды…

Цель шейха Тухами, ядро Его увлечений, главный предмет Его размышлений, причина Его нахождения в городе. Там, с того места на тротуаре, Он мысленно обходил Пирамиды и изучал их особенности, несмотря на то, что Его от них отделяло множество зданий, мешавших Его глазам обратиться к величественным строениям Пирамид.

«Иногда разум видит то, что не видно глазу, а иногда глаз видит то, чего не понимает разум».

Часто Он видел различные существования, даже если они находились далеко или вне поля Его зрения. Часто Он долго находился перед проявлениями физического мира и не ощущал их. В этом Он был не одинок, это не было чем-то особенным. Напротив, это присуще всем людям.

Он сказал, что перед тем, кто смотрит с минарета аль-Азхара, открывается лучший из возможных вид на Пирамиды на западе.

Видел ли кто-нибудь пирамиды на востоке? Сообщал ли о них какой-нибудь древний текст?

Наибольшая ясность бывает дважды в день: во время восхода и захода солнца. Пирамиды оттуда кажутся другими, несмотря на то, что минарет мечети Мухаммада-бея Абу аль-Дахаба находится так близко от аль-Азхара, что человек, сидящий на балконе минарета этой мечети, может беседовать с тем, кто выглядывает из минарета аль-Азхара, не повышая голоса. Годами Он следил за всеми деталями Пирамид пять раз в день перед намазом: трижды при свете дня, один раз в полной темноте и один раз в предзакатных сумерках. Пять раз в день Он поднимался по спиральной лестнице, по которой мог пройти только один человек. Многие люди не переставая говорили о силе Его голоса, о том, как этот голос мог настичь даже самое отдалённое ухо и заполнял обширные пустые пространства. Он рассказал о том, как видел Пирамиды и как их облик отличался в ночные и дневные часы.

«Ты мог видеть их ночью?»

Он перебирает Свою бороду худыми длинными пальцами, и Пирамиды никогда не скрываются от него: если Он не видит их глазами, то наблюдает за ними Своим сердцем. С сосредоточенностью приходит ясность, и становится всё равно – смотреть ли в сумерках или на заре. А кто упорен, кто борется со слабостью, раздражением и отчаянием, тот видит удивительные вещи.

«Что кажется ясным в один момент, становится неясным в другой, а что было скрытым однажды, проясняется в другой день».

Он больше ничего не сказал о том, что связано со зрением и направлением взора. Он не говорил, зачем поступил в аль-Азхар. Он не раскрывал никаких подробностей: какую науку Он там изучал? в каком крыле жил?

Когда речь заходила о Пирамидах, слова лились из него рекой, предложение порождало новое предложение, но Он с неохотой говорил о себе самом. Эти периоды молчания и разговорчивости давали пищу для догадок и рождали в нём желание остановиться на существенных моментах, не довольствуясь теми периодами, о которых ему было известно. Некоторые из его догадок подтвердились со временем. Например, позже он убедился: Шейх поступил в аль-Азхар ради чего-то, связанного с Пирамидами; и Своё обучение Он не закончил из-за какой-то цели, тоже связанной с ними. И в обоих случаях Он подчинялся, не в силах отказаться или выбирать.

«Вопрошающий не знает, но знает ли отвечающий?»

Точно сказать невозможно. Иногда человек не способен ни на что, кроме как спрашивать и скитаться в бесконечных дебрях вопросов. Было ли Его целью поступить в аль-Азхар, чтобы получить доступ к рукописям в хранилище аль-Акбагавии? Или в библиотеке ат-Тейбрусии? Или к тем, что находятся внутри одной из галерей? А если так – что встало между Ним и этими бумагами, когда Он жил рядом с Пирамидами? Кто угодно может попасть в библиотеки аль-Азхара и ознакомиться с теми рукописями. Но что если прочитать какую-то из этих рукописей может только тот, кто терпеливо ждёт? Скрывалось ли то, что Он искал, внутри минарета? И для того Он прибегнул к идеальному проведению намаза, красоте Своего голоса, силе его интонаций и мягкости его переливов, чтобы многие привыкли к Нему и ждали, как Он появится, повернётся на запад, поднимет руки, прикоснётся пальцами к ушам – и начнёт намаз.

Он специально всегда поворачивался к Пирамидам?

Если бы Он хотел забраться повыше, Он бы поднялся на гору Мукаттам, где всегда можно зайти в мечеть аль-Джуюши, стоящую на возвышенности, или в мечеть аль-Асбат ас-Саб’а. Искал ли Он нечто скрытое?

«Кто упорен – достигнет. Кто преодолевает преграду времени – прозреет».

Когда он только узнал шейха Тухами, Тот всё время сидел, держа под собой древние рукописи в плотных кожаных обложках, на тротуаре рядом с воротами аль-Музайенин, главными воротами аль-Азхара. Что-то менялось в этом месте только дважды в год: в дни Ид аль-Адха и Ид аль-Фитр. За два дня до праздничной молитвы полицейские окружали по периметру всю площадь, защищая лидера, который в таких случаях менял место проведения праздничной молитвы на мечеть Хусейна. На самом деле, полицейские всегда относились к Нему с теплотой и уважением и не оскорбляли Его ни словом, ни взглядом, что сильно отличалось от того, как они обращались с бродячими торговцами и бездомными. В эти дни Он собирал Свои книги и безмолвно скрывался в месте, о котором никто больше не знал.

Он не задавал вопросов. Если шейха не было на тротуаре, в нём рождалось тревожное предчувствие, эхо которого повторялось без конца. Он всё время спрашивал себя: на каком этапе Он встретил его? Где Он находится на Своём пути к Пирамидам?

«Прохождение этапов относительно».

Он поведал ему о том, зачем приехал в Каир, лишь спустя годы после их знакомства, после того, как углубилась их взаимная привязанность и два их бытия сблизились. Он рассказал ему, что Он марокканец и Его род восходит к племени, живущему на юге Сахары, отчего у Него смуглая кожа и кудрявые волосы. Он родился в городе у подножия гор в столь неприступной долине, что человек мог находиться на самых подступах к этому городу, всего в нескольких метрах от него, и не видеть ни зданий, ни дорог, ни площадей, ни перекрёстков, пока не окажется внутри города.

«Слово, взгляд или жест могут изменить судьбу и жизненный путь».

С детства Он ходил изучать науки, мудрость, литературу к Своему учителю – шейху, который обошёл весь Машрик, а затем пришёл в земли темнокожих народов и сопровождал Его, пока Он не стал юношей. Он узнал о караване паломников в Мекку, очень захотел поехать с ними и посовещался об этом с шейхом. Тот благословил Его намерения и укрепил их. Он поспешил в путь, не имея другой цели, кроме совершения паломничества и посещения могилы Пророка. Он прибыл в Хиджаз с молитвой и в ритуальном одеянии, совершил ритуальный бег вокруг Каабы, попил из колодца Замзам, постоял перед горой Арафат и воззвал, а затем ушёл вместе с другими людьми и всё время держался с ними. Мгновение, когда Его взгляд впервые упал на Каабу со скрывающим её чёрным покрывалом; процессия людей, направляющихся к аль-Муздалифе, их белые одежды в темноте ночи; ущелья, заполненные людьми, и священные горы ас-Сама – всё это и сравнить нельзя было с тем, что Он почувствовал у гробницы Избранного в Медине. Затем Он вернулся домой со Своей группой. Перейдя долину Зам, после Своего долгого отсутствия Он сразу же, ещё до того, как уйти отдохнуть, побежал к Своему шейху, чтобы рассказать ему обо всём произошедшим с Ним. Шейх долго слушал Его, а затем вдруг попросил:

– Расскажи мне о Пирамидах. Какие из них ты видел?

Он ответил запинаясь:

– Я не видел их собственными глазами и не могу сказать о них ничего истинного.

Шейх отвернулся и сказал:

– Я невысокого мнения о студенте, который просит знания и мудрости, но не жаждет увидеть своими глазами те удивительные вещи, что скрываются за знанием и мудростью. Разве ты не проходил через Каир дважды?

Он кивнул в ответ. Тогда шейх сказал:

– Неужели между тобой и Каиром не было ничего, кроме езды верхом или плаванья на лодке? Что это, если не потеря усердия?

Затем шейх повернулся к Нему спиной и замолчал, поэтому Ему ничего не оставалось, кроме как уйти. С этого момента Ему нигде не хотелось остановиться, чтобы осесть. Он понял, что жизнь в родном краю закончилась, как и годы стабильной жизни, и Ему нужно уехать.

«Всё из ничего».

Он во второй раз покинул Уэд-Зем, и это было совсем иначе, чем в первый. В первый раз Он ушёл на определённый срок и путь был Ему известен; во второй же раз он искал неизвестности. В первый раз как будто что-то выплеснулось у Него изнутри; во второй раз Он словно был вынужден уйти, но в то же время рад вызову. Ему нужно было вернуться к шейху с тем, о чём тот раньше не слышал, чего не знали люди прошлого и даже те из них, кто своими глазами видел Пирамиды, исследовал их и описывал в своих рукописях. Так Он бежал, проходил через неизвестные Ему ранее деревни и города, находил приют у незнакомых людей, и Его приветствовали те, кого Он не знал. Он пришёл в Гизу и увидел Пирамиды. Он рассмотрел их с разного расстояния и в разное время дня. Шейх спрашивал не о какой-то одной пирамиде, а обо всех. С Большой Пирамидой Он не расставался с самого Своего приезда в Назлат ас-Самман, маленькую деревню, где жили бедуины Куддами, которые бродили вокруг Пирамид, надеясь подзаработать. Когда Он приехал, поблизости не было ни одного жилого района. Многолюдная широкая улица служила лишь для того, чтобы по ней проходили пешеходы и караваны. Сбоку от неё были расположены посевные земли вперемежку с маленькими домиками. Редкие люди в пустыне казались лишь знаками на письме, а Пирамиды – хранителем, определяющим их существование. Он не искал ни какой-то адрес, ни какого-то человека или какую-то организацию, не имел определённого направления. Он стоял у врат Аллаха, и больше ни до чего Ему не было дела. Ничто не мешало Ему заснуть, потому что глубоко внутри Он понимал, что не найдёт такого места, в котором сможет укрыться от ночной тревоги и жестокого одиночества, но всегда сможет найти достаточный Ему кусок хлеба. Он не обращал внимания ни на что, кроме тех вещей, которые помогли бы Ему лучше узнать Пирамиды и однажды, через месяц или год, вернуться к Своему шейху и к спокойствию долины Зам по ночам, когда шейх рассказывал Ему о том, что знал. Это было сложно описать или понять, но Он был убеждён в том, что всё это не займёт много времени и что настанет день, когда Он вернётся на запад. Всё дело не займёт и года!

«Человек не знает, что он всегда путешествует – в движении и в неподвижности».

Когда Он пришёл в маленькую деревню рядом с лапами Сфинкса, он увидел белый высоко вздымающийся над домами минарет, который указывал на место, куда любой может прийти без приглашения и расписания. Поначалу Его появление не вызвало любопытства: люди молились. После того, как они закончили, Он направился к имаму – худому человеку с выражением радости и гостеприимства на лице, излучающем уверенность.

- Чужак?

Имам кивнул, не спросив ни Его имени, ни откуда Он пришёл, ни куда направляется. В этом выражаются основы наследственного гостеприимства: три дня прибывшего ни о чём не спрашивают и оказывают ему основные услуги, а в конце третьего дня можно спросить, откуда и куда он идёт. Шейх Тухами не стал молчать. Он рассказал о себе и о том, что ищет знания и интересуется звёздами, а у Него на родине в Марокко его научили, что есть неразрывная связь между Пирамидами и далёким межзвёздным пространством.

«Пришедший издалека – чужак в глазах людей, и они для него тоже, значит, все они чужаки».

Людей успокоило только то, как радушен и приветлив был имам по отношению к Нему. Имам рассказал Ему о том, как сорок лет назад к ним пришёл один чужак и поселился в мечети, а на четвёртую ночь местные были поражены тем, что он попытался улизнуть вместе с тремя лампами, которые в их мечети оставил сам аз-Захир Бейбарс семьсот лет назад, когда пришёл посмотреть на Пирамиды. Местные жители имели традицию зажигать свечи внутри этих ламп в ночь рождества Пророка Мухаммада. Никто – ни стражник, ни смотритель мечети, ни простые жители деревни – не забыл об этом происшествии. Под защитой Аллаха и с его помощью они поняли, что произошло, и схватили вора в тот самый момент, когда он был готов бежать. Они сторонились чужаков и по другим причинам. Одна из них – уверенность правительственных чиновников в том, что под домами вырыты тайные подвалы и проходы в ранее неизвестные гробницы фараонов. Поэтому люди шире раскрыли глаза и стали внимательнее слушать, и лишь отношение имама к Нему, будто имам знал Его или ожидал Его появления, заставляло их смириться с Его присутствием. На самом деле, в той же степени, что шейх Тихами боялся этих людей и того, насколько сильно они были приближены к тайнам Пирамид, так же и они смотрели на Него с некоторой опаской и уважением, на Него, пришедшего из далёкого Марокко, где есть тайные науки и где можно приподнять завесу над скрытым. Их беспокоило только то, что Он одинок и не женат. Жители деревни так и не привыкли к тому, что Он живёт среди них, Он будто стал источником тревоги, напряжённости и постоянного беспокойства. Правда, при общении с иностранцами любого происхождения и веры они одалживали своих верблюдов и свой скот и показывали, как ловко умеют взбираться на пирамиды. Среди них были те, кто прекрасно говорил на десяти языках и больше, но не мог даже написать своё имя. Он был поражён талантами этих людей, особенно их умением быстро забираться на вершину пирамиды, достигая той точки, где заканчиваются камни и начинается бесконечность, которую так сложно осознать.

Когда шейх Тухами оказывался в одиночестве – будь то в годы, проведённые в Назлат ас-Самман, или в западном коридоре мечети аль-Азхар, или сидя на тротуаре рядом с аль-Азхаром – Он возрождал в памяти черты имама, и Ему становилось очевидным, что имам отлично понимал Его цель. Об этом говорили все черты его лица, его улыбка, его невозмутимое присутствие. Странно, но не было ни раза, чтобы Он вспоминал имама, и Его бы не охватывала слёзная тоска.

«Вечность в небытии, а небытие в вечности».

Он поселился в хижине из пальмовых листьев и веток на краю Назлат ас-Самман, рядом с дорогой, ведущей к Сфинксу. Его полный энергии взгляд не отрывался от Пирамид даже тогда, когда Он писал письма или занимался другими делами, которые на него возложили жители деревни, не умевшие ни читать, ни писать. Многие взрослые и дети, проходя мимо Его хижины, замечали, что дверь открыта настежь. Он не запирал Свою хижину ни днём, ни ночью, потому что у Него не было ничего, что Ему было бы жаль потерять.

«То, что вначале находится далеко, становится близким, подчиняясь времени и закону положенного срока».

Целых три месяца, пока Он пристально всматривался в Пирамиды, особенно в Большую, Он боялся приблизиться к ним, довольствуясь видом, который открывался из Его хижины. Он рассмотрел их удивительную структуру во все дневные часы. Он запомнил движение теней и света на разных уровнях этих строений и то, как солнечные лучи касаются гигантских камней разных форм, примыкающих друг к другу, и продолговатых столбов перед входом, который сильно отличался от отверстия, пробитого рабочими аббасидского халифа аль-Мамуна во времена, когда он достиг наибольшего богатства. Поговаривали, что его люди случайно нашли внутри золото, цена которого была равна тому, что потратил халиф, прорезая этот проход. Люди в деревне не знали другого прохода внутрь, но Он утверждал, что, пристально наблюдая, всматриваясь и изучая угол отражения лучей и то, как они падают в разных местах Пирамид, Он был на грани того, чтобы определить местоположение ещё по крайней мере двух входов. Но ему помешало что-то, чего Он не мог вспомнить и на что не мог найти даже намёка.

«Кто упорен – поймет, если будет верен обязательствам».

Он рассказал, что через некоторое время познакомился с древней и, как казалось вначале, стёртой надписью. Древние историки, среди которых был аль-Макризи, упоминали, что раньше Пирамиды были покрыты розовым полотном, на котором необычным пером были начертаны письмена. Позже полотно пропало, но письмена не исчезли. Их появление было обусловлено конкретными обстоятельствами, главное из которых – способность сконцентрироваться в определённое время дня и долго всматриваться, а поскольку их сложно разглядеть, то смотреть нужно неотрывно. В какой-то момент надписи начинают проявляться, редкие и слабые, будто проступают в глубоком водоёме, пока не достигнешь дна и они не начнут сверкать золотом, как в ту эпоху, когда они были так ясно видны, что их можно было увидеть на расстоянии семи ночей. Он рассмотрел эти надписи и завладел ими. Он разобрал их в целом, но не в деталях, потому что они были столь велики, что нельзя было освоить их целиком ни за жизнь, ни за две жизни. Всё же Он написал маленький трактат об условиях их появления и о том, что для этого необходимо сделать, а затем сложил трактат вместе со Своими немногочисленными вещами. Он подтвердил, что изучил положения Солнца и то, как его лучи обрамляют вершину – точку, в которой здание и заканчивается, и начинается, когда между огненным диском и этой точкой появляется прямая линия, чёткая, как лезвие меча, и разделяет надвое каждый день в каждое из четырёх времён года.

«Что не видно взору, то постигает сердце».

Каждый раз, когда Он узнавал о чём-то новом, появлялось нечто другое. Все собранные Им сведения о Пирамидах, которые, как Он думал, поразят его шейха в Марокко, – всё это побуждало Его остаться. Все новые знания, к которым Он пришёл и которые перешли к Нему, Он изучал, задавался вопросами о них и пристально разглядывал днём и украдкой ночью. В глубоком сне к Нему приходили различные решения проблем, которые тревожили Его долгое время до тех пор, пока не подчинялись тому мгновению и не решались. Это напоминало влечение к какой-то женщине, которую невозможно было узнать, которая рождалась внутри Него, вытекала из Него, подстрекала Его и устремлялась наружу, и от неё нельзя было избавиться или уйти.

В таком состоянии Он пришёл к Пирамидам одной тихой и холодной ночью, холод которой, казалось, замедлял течение времени. Он подошёл к Большой пирамиде с востока и увидел, что есть что-то человеческое в этих камнях, которые казались такими массивными. И если бы Он заговорил, то услышал бы, как кто-то отвечает Ему.

«Горы кажутся неподвижными и твёрдыми, но они рассыпаются каждое мгновение».

В ту ночь он осознал множество вещей, некоторые из которых можно выразить прямо или намёками. Например:

• невозможно постичь Пирамиды глазами, стоя близко к ним и в их тени. А вид на них издалека – иллюзия, потому что они не выглядят такими, какие они есть на самом деле;
• оценить высоту на глаз невозможно. Наблюдению из любой точки сильно мешают углы наклона Пирамид;
• структура Пирамид куда более всеобъемлющая, чем то, что можно увидеть с одной точки. Вот почему где бы ни стоял человек, откуда бы он ни смотрел, он поймёт только часть целого. Шейх Тухами останавливался далеко от Пирамид в разных местах, иногда возвышенных, например, на горе Мукаттам, в Старом Каире и на восточном берегу Нила. Стоя в каждом из этих мест в разное время суток, но одинаково по продолжительности, Он каждый раз наблюдал другой вид, чем тот, который видел раньше, а то, что было в конце Его наблюдения, отличалось от того, что он видел в начале.

«Всё относительно. Всё относительно».

Той ночью Он встал прямо под пирамидой и обошёл её кругом. Его напугало то, какого невообразимого размера она стала и как слилась с ночью, словно она – её часть или продолжение. Он не спеша начал измерять восточное ребро пирамиды, убедился, что каждое ребро располагается по сторонам света, а высоту нельзя определить на глаз. Тот, кто попытается это сделать, навсегда останется тревожным, колеблющимся между началом и концом, между планированием и исполнением.

С той ночи Его взгляд всегда был обращён к Пирамидам и не отрывался от них, пока они не скрывались из виду. Но Он всё равно дрожал и трепетал оттого, что покусился на их неизменность.

«Человек идёт, а время едет. Как преходящее окажется в Вечности?»

После того, как Он убедился, что каждое ребро соответствует стороне света, Он начал измерять. Он заволновался, когда попытался сделать это во второй раз, чтобы уточнить Свои измерения. Даже через несколько дней Он не осмелился попытаться ещё раз, тех дней, когда Он засомневался и в Своём предназначении, и в собственном имени. В третий раз Он с ужасом убедился в том, что разница несомненна. В третий раз Он решил, что принадлежит не стране, откуда пришёл, а… стране, в которой сейчас живёт. Из его памяти исчезла долина Зам и скрытые в ней фасады зданий, перекрёстки, вершины деревьев, тяжёлый воздух и другие милые сердцу черты. Он начал спрашивать себя: Он правда пришёл сюда? Неужели Он настолько стремился идти по стопам Своего шейха, что покинул родные земли? Это действительно произошло? И всё же Он продолжил попытки. В седьмой раз, что случилось на исходе лунного месяца, он был удивлён тем, что результаты точно совпадают с результатами первого раза. Но измерения восьмой попытки были совершенно другими. Эта очевидная разница поразила Его в самое сердце.

«Быть в согласии с собой не на родине значит убивать истину».

Это был трудный период, когда Он втайне пролил много слёз, страдая от тяжести одиночества. Но всё равно даже простой взгляд на Пирамиды поселял в Его душе спокойствие. И Он посвятил всего себя созерцанию их величественной структуры и изучению того, что узнал от жителей деревни. Он узнал о заповедной святости Пирамид; о том, что любая супружеская пара сгорит дотла, если попытается пройти внутрь; о невидимых птицах, парящих внутри; о многочисленных талисманах, чья магия до сих пор не перестала действовать. Местные жители всё так же боялись и уважали всех, кто приходил и выказывал свой интерес. Однако они не открывали своих тайн и не обучали своим секретам чужаков; особенно это относилось к видимым, но скрытым путям, по которым они взбирались к вершине. Люди, умевшие так делать, считали это своим главным секретом и постепенно обучали ему своих детей или тех членов семьи, в ком проявился талант к этому и готовность возвыситься.

«Каждая душа страждет».

Три ночи его шейх, совершенно такой же, каким Он покинул его в Вади Зам, являлся к Нему и указывал на мечеть аль-Азхар. Каждый раз, когда Он хотел задать вопрос, шейх лишь поднимал палец жестом, не допускающим споров, приказывая Ему безмолвно ждать здесь того момента, когда шейх посетит Его.

Однажды утром Он проснулся с ощущением смутной тревоги и не мог вспомнить причины, почему Он находится здесь. Он достиг решающего момента. Очертания Его шейха были ослепительно яркими и затмевали все Его мысли, в то время как рука шейха указывала, убеждала, направляла Его к аль-Азхару и наказывала не отводить взгляда от Пирамид. Он прошёл пешком расстояние между аль-Азхаром и возвышенностью, на которой стоят Пирамиды. Он попал во двор мечети и прислушался к чтению и комментированию Корана. Людям нравилась Его староандалузская манера чтения Корана и интонации, с которыми Он призывал к началу намаза. Эти интонации напоминали людям о Кордове, Гранаде, Синтре; их всё ещё можно было услышать в некоторых уголках древнего Марокко: Фесе, Дукале, Танжере и Уэд-Зем, а также в других краях. Один из самых счастливых периодов в Его жизни – тот, когда Он начал подниматься на минарет и обращаться к великолепию пирамид, находившихся на линии горизонта, где заканчивалась земля и начиналось безграничное небо.

«Любая дорога неизбежно ведёт к другой дороге».

Он никогда не отворачивался от Пирамид, всегда смотря на них прямым взглядом или Своим сердцем, когда опирался на одну из колонн во дворе или когда сидел, размышляя, в крыле для марокканцев. В течение этих лет Он тайно или явно ждал. И однажды Его одетый в белое шейх явился Ему, прошёл по двору с востока к западной галерее, пока Он сидел под солнечными часами. Шейх пристально посмотрел на Него, и Его существо получило приказ выйти из мечети наружу и начать продавать книги рядом с ней в ожидании дня, когда его навестит тот, у кого есть древний манускрипт с разъяснением всех трудных мест в тайных надписях, которые стали явными для Него во время Его долгих и пристальных наблюдений за Пирамидами. Так Он сидел на месте, прислонившись спиной к мечети и глядя на запад. Он следил за тем, что происходило внутри аль-Азхара, как уходили его товарищи после того, как получали аттестаты и становились шейхами. Каждый прохожий или покупатель, ищущий книгу, которая бы таила в себе бремя его существования, мог оказаться тем, кто принёс бы нужный Ему манускрипт. Поэтому Он не отворачивался ни от женщин, ни от юношей, ни от стариков. Ведь откуда Ему было знать? Несмотря на это ожидание (а ждущий всегда тревожен и неспокоен), Он продолжал всё время смотреть в сторону Пирамид. Часто трепет, который вселяли в Него Пирамиды и который Он пытался скрыть, словно усиливал Его присутствие внутри Пирамид – царствующих, руководящих, таинственных, бесконечных, указующих, явных, тайных, укреплённых, восходящих, имеющих чёткую структуру – близкую в своей отдалённости, далёкую в своей близости.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Аль-Гитани, Г. Мутун аль-Ахрам. Издание 2‑ое: Каир: Дар аш-Шурук, 2002.

Перевод: Юлия Богданова