«Опыт с межличностными психоделиками» Клаудио Наранхо

От Редакции. С определённого момента (возможно, с момента поражения в войне с наркотиками, но может, и чуть позже) цивилизованный мир взял курс на восстановление психотропных и психоделических веществ в правах и снятие с них наиболее оголтелых табу. Не так давно стартовали новые исследования возможностей MDMA в психотерапии, что позволяет надеяться на декриминализацию этих и прочих интересных веществ, а с тем и на новое психоделическое Возрождение.

В этом разрезе доклад Клаудио Наранхо об «усилителях чувств» как нельзя кстати. В первую очередь ценно понимать, что привело к неприятию веществ профессиональным сообществом в 60 годы – от этого становится яснее, чем можно это неприятие разрешить. Раз уж оголтелый популизм Лири (по словам Наранхо) и его презрение к сфере психиатрии замедлили осознание терапевтического потенциала ЛСД, то именно снятие табу, последовательное и подробное изучение психоделической сферы, в том числе с медицинской, психотерапевтической и психиатрической точек зрения, приведёт к решению повисшего с 70 годов кризиса.

Очень интересным мы находим то, что Наранхо утверждает необходимость «оборотной стороны» психотропных и прочих трипов, «психочистилищ»: «Люди с гипоманиакальной акцентуацией подавляют боль и испытывают эйфорию и тепло – точно так же, как они отрицают гнев и страдания в обычной жизни. Их гедонистические наклонности успешно приводят в рай, минуя необходимое для них терапевтическое чистилище. Для таких людей визиты в рай становятся своеобразным опиумом, духовной экзальтацией, подменой, а не лекарством от их недуга».

Но самое главное – то, в чём мы на 100% с Наранхо согласны: «Мы живём в то время, когда выход за пределы созданных нами стабильных, но устаревших институтов имеет критическое значение. Я верю, что государство рано или поздно воспрянет ото сна и пересмотрит свою неэффективную политику. Сейчас нужны не запреты, а настоящий профессионализм – нужно обучать специалистов, которые смогут разумно и умело использовать психотропные вещества».

Война с наркотиками проиграна, но продолжается. Один из способов, как не свести это столкновение к бойне, и озвучивает Наранхо.

fr.Chmn

Предисловие переводчика. Клаудио Наранхо (1932 года рождения) – чилийский психиатр и психотерапевт. Дружил и работал с Фрицем Перлзом, основателем гештальт-терапии, и участвовал в разработке её методов. Также развил Эннеаграмму – модель бессознательных мотиваций, лежащих в основе характера. Клаудио Наранхо является авторитетной фигурой в психологической и психотерапевтической сферах, однако часть его профессиональной деятельности до сих пор неизвестна широкой публике.

Ещё в 1960 годы Наранхо начал активно интересоваться психоделиками и изучать возможности их применения в терапии. В частности, он дружил и сотрудничал с Александром Шульгиным – «крёстным отцом» МДМА и множества других психоактивных веществ. Клаудио Наранхо стал одним из первых учёных, которые проявили систематический интерес к этой области исследований.

Ссылка на оригинальный текст

Введение

В ответ на приглашение Джулии Холланд (Julie Hol­land) поучаствовать в написании этой главы я предложил опубликовать доклад об «усилителях чувств» (feel­ing enhancers), который я представил в унитарной церкви в Сан-Франциско на открытии Психоделического саммита в 1993 году.

В середине 1960‑х я приехал из Чили – страны, где не было ни движения за психоделики, ни движения против них. Поэтому я обратил особое внимание на то, как война между правительством и сторонниками психоделических препаратов мешала исследованию и применению этих веществ в психотерапии. Мне кажется, что неприязнь американских властей к психоделическим веществам вызвана не только незнанием предмета, но и скрытой антидионисийской направленностью культуры.

Интенсивность, с которой запрещают психоделики, – это не только следствие укоренившейся в американском характере тенденции к гиперконтролю. Ещё одна причина состоит в том, что психоделическое движение угрожает тем институтам, которые традиционно контролируют оборот наркотиков и через которые ЛСД – при другом развитии событий – мог бы распространяться официально. Возьмём, к примеру, романтический призыв Тимоти Лири в начале 60‑х к полной отмене регулирования психоделиков и надменность, с которой он относился к миру психиатрии. Кто-то может разделять взгляды Лири на то, что профессионалы в области психического здоровья медленно осознают терапевтический потенциал ЛСД, особенно учитывая тот факт, что первые медицинские исследования ЛСД спонсировались ЦРУ. Однако я всегда был уверен, что героическое сопротивление и мессианское стремление Тимоти Лири к освобождению мира парадоксальным образом привели к тому, что авторитетное сообщество не приняло ЛСД.

Американская война за наркотики и против них послужила фоном для написания книги «Исцеляющее путешествие», которую я опубликовал в конце 60 годов. В ней я обратил внимание на психотропные вещества, которые не относились к категории «опасных» и не были криминализированы. Они составляли группу «мягких» психоделиков и не вызывали изменений в мышлении или психотических реакций. Также я сфокусировался на применении этих веществ в психотерапии и разделил их на две группы: «усилители чувств» и «усилители фантазии».

Прежде чем перейти к особенностям «усилителей чувств», хочу поделиться следующим наблюдением. Похоже, что терапевтические аспекты психоделического опыта оказывают более значимое влияние на личность, чем духовные прозрения. В то время как вызванные психоделиками духовные состояния преходящи, терапевтический эффект значительно более стабилен. Кроме того, терапевтический процесс вычищает дисфункциональные импринты из детства и восстанавливает способность любить. Это помогает людям открываться и приближает их к глубинам собственного духовного потенциала. Я думаю, что «усилители чувств» весьма перспективны. Я считаю себя везучим человеком, потому что около двух десятилетий назад у меня была возможность открыть область терапевтического применения психоделиков. Здесь я расскажу о том, что мне удалось узнать.

Об усилении чувств и помощи в психотерапевтическом процессе

В 1962 году я встретил Сашу Шульгина – самого изобретательного химика, синтезирующего психоактивные вещества. Он познакомил меня с потенциалом исследования замещённых фенилизопропиламинов.

В то время я держал путь в Амазонию, где собирался провести исследование психоделиков. Тогда я интересовался яхе, или аяхуаской, – особым напитком родом из джунглей. В моей интерпретации, эффект аяхуаски заключается в пробуждении рептильного мозга и вызывании опыта того, что тело и наше «внутреннее животное» священны.

Все психоделики способствуют расслаблению эго – Малого разума, который мешает Большому разуму. Вещества, подобные ЛСД, растворяют когнитивные структуры в основе эго. Смерть эго освобождает разум – поэтому психоделики этого типа можно назвать “лекарством для ума”. В свою очередь алкалоиды гармалы, такие как аяхуаска, можно назвать “лекарством для тела”: они восстанавливают инстинктивную саморегуляцию, в том числе и на физическом уровне. На этом фоне я начал исследовать МДА – психоделик нового вида, который я назвал “лекарством для сердца”.

МДА: вещество для анализа

С самого начала работы с МДА мне было очевидно, что этот замещённый амфетамин работает с «сердцем». Названием «усилитель чувств» я хотел подчеркнуть, что это вещество в первую очередь влияет на эмоциональную сферу, а его эффект отличается от эффекта обычного стимулятора. МДА увеличивает осознавание чувств и стимулирует желание их выразить, но и это не всё. Сегодня я бы назвал этот класс веществ «оптимизаторами чувств» из-за настройки на оптимальное чувство – любовь.

Центральный элемент эмоциональной сферы (“психологическое сердце”) – это любовь, однако в академических кругах его избегают из-за ненаучности. Впрочем, полностью игнорировать данный вопрос невозможно, так что исследователи говорят об эмпатии и позитивном эмоциональном подкреплении. А вот выражение «усилители чувств» подошло для академического дискурса. Термин подчёркивал, что МДА способствует не только переживанию тёплых чувств, но и ощущению счастья, которое проистекает из сердца. Это свойство подчёркивается названием «экстази», которым позже окрестили МДМА. Ещё глубже – как предпосылка или основание для любви – лежит оптимизация отношения к боли. Я считаю, что все эмоциональные проблемы проистекают из неправильного отношения к боли, из защиты от раннего болезненного опыта, с которым мы были не готовы столкнуться и который укоренился в нас. Следовательно, ключ к тому, чтобы научиться жить правильно – «ворота в счастье», если хотите, – лежит в изменении отношения к боли, поиске другого способа встречи с ней. Я считаю, что это самый важный эффект «усилителей чувств». И прежде чем поделиться дальнейшими размышлениями об МДА, я расскажу историю.

Саша Шульгин как-то рассказал мне о некоторых находках в лабораторных заметках Гордона Аллеса. Аллес, первооткрыватель амфетамина, считал, что МДА полезен в качестве сосудорасширяющего средства для снижения кровяного давления. Чтобы проверить гипотезу, он принял вещество, надев на палец плетисмограф (аппарат для определения колебаний объёма частей тела в зависимости от степени их кровенаполнения. – Прим. переводчика). Через некоторое время он обнаружил, что стал более болтливым, чем обычно. В какой-то момент он увидел желтоватое кольцо дыма, хотя в комнате никто не курил. Это навело на мысль о галлюциногенных свойствах МДА, что подтверждает и тот факт, что молекула этого вещества представляет собой гибрид молекул амфетамина и мескалина.

Как нетерпеливый искатель лекарства для души, я находился в нужном месте в нужное время и поэтому продолжил исследование МДА. Я работал психиатром в Центре исследований медицинской антропологии в университете Чилийской медицинской школы. Центр поддерживал меня в такого рода проектах. В это время в Чили не было скандалов с наркотиками, и я оказался в том же положении, что и доктор Станислав Гроф, который исследовал ЛСД в те же годы в Чехословакии. Вместо того чтобы сосредоточиться на ЛСД, я занялся другими направлениями. Одним из них была группа фенилизопропиламинов, а другим – исследование аяхуаски и алкалоидов ибоги, африканского психотропного растения.

Результаты ранних экспериментов на мне и на нескольких знакомых показали, что МДА, в отличие от ЛСД, повышает и расширяет осознание эмоций и при этом не влияет на мышление. Эффект МДА не уносил испытуемого из обычного мира предметов и людей, но особым образом влиял на обработку незавершённых задач в межличностной сфере. Оглядываясь в прошлое, я могу сказать, что мне очень повезло столкнуться именно с МДА, так как его эффект схож с эффектом более известного ныне вещества – МДМА, или «экстази». В 1967 году мы в соавторстве с Шульгиным и Саргентом опубликовали краткий отчёт об открытии этого особого вида психоделиков ¹. В нём МДА рассматривался как дополнение к психотерапии. После написания отчёта я занялся психотерапией с применением МДА, которую описал в книгe «Исцеляющее путешествие».

В ней я рассказываю о том, что обнаружил во время работы в университетской клинике в Сантьяго. Пациенты, принявшие МДА, отправлялись прямиком в своё раннее детство, к первым травмирующим воспоминаниям, в частности, случаям инцеста. Фрейд обнаружил ту же самую область опыта в начале карьеры, однако затем создал теорию, которая её рационализирует. Я думаю, что он просто принял сторону родителей, не в состоянии поверить, что они реально могли делать подобные вещи. Детская амнезия включает в себя и другие воспоминания. Например, во время одной из МДА-сессий женщина средних лет вспомнила, как однажды в детстве её заперли в комнате и как через окно она увидела убийство собственного отца любовником её матери. Я не утверждаю, что это произошло на самом деле, но я поверил этой женщине. Она поняла, как это воспоминание повлияло на неё и на её жизнь, и это привело к впечатляющему исцелению.

В «Исцеляющем путешествии» я называю МДА «веществом для анализа» за то, что оно вызывает спонтанные возрастные регрессии и интерес к тому, чтобы переформулировать – и переварить – прошлое. МДА можно назвать наркотиком правды, и это одна из существенных характеристик этого вещества. Здесь я имею в виду ту беззащитную открытость, которую вызывают МДА и некоторые другие фенилизопропиламины. В отличие от вымышленной «сыворотки правды», это вещество не заставляет человека раскрывать информацию против его воли. Вместо этого МДА вызывает интерес к истине и помогает быть искренним.

Честность с самим собой – главная движущая сила направленных на самопознание видов психотерапии. Поэтому МДА и другие «оптимизаторы чувств» являются впечатляющими катализаторами психотерапевтического процесса. Разные психоделики имеют своё терапевтическое применение: стимуляция мистического опыта, работа со сновидениями, проживание перинатального периода. «Усилители чувств» открывают путь, который можно назвать «путём любви». Это спонтанное желание поддерживать пламя любви перед лицом боли – вместо того, чтобы защищаться, манипулировать, и, как следствие, оставаться слепым. «Оптимизаторы чувств» дарят способность оставаться здоровым и любящим ребёнком из райского сада, несмотря на тяготы прошлого и сложности в межличностной сфере. Эта способность поддерживается кардинально иным отношением к боли – открытой позицией без каких-либо защит, которая позволяет превратить страдание в благословение.

Страдание неразрывно связано с земным существованием. Оно может быть либо наркотиком, либо сигналом к пробуждению – в зависимости от нашего желания принять и использовать его для собственного роста. Боль может провоцировать нас защищаться и быть эгоистичными, а может пробуждать сочувствие и любовь. Эта разница подобна встречному ветру, который может мешать нашему движению, но при умелом использовании паруса позволяет двигаться вперёд. Такая способность может быть плодом суровой аскезы, которую мы развили в процессе движения по своему психологическому и духовному пути, или же кратковременным подарком «оптимизаторов чувств». Они могут привести человека напрямую в царство Адама и Евы – как бы в награду за откровенность. Или же в ад, но это будет не тот ад, в который способны низвергать ЛСД-подобные психоделики. Это место, полное боли, место, противоположное земному раю, – чистилище. Это и есть область психотерапии.

Лео Зеф назвал МДМА «Адамом», и я считаю это название очень подходящим. Мне никогда не импонировал чересчур академический и иносказательный термин «энтактоген», напоминающий по звучанию греческий или латынь и вызывающий ассоциации с внутренним чувством контакта, которое правильнее было бы назвать отношением. Мне всегда нравилось слово «Адам»: оно ассоциируется с раем на земле. И если психоделический рай соотносится с внутриутробным периодом жизни, то рай на земле отражает состояние новорождённого.

Когда я писал «Исцеляющее путешествие», мне казалось, что наиболее травмированные люди – те, кто особенно нуждается в том, чтобы справиться с болью прошлого, – потенциально будут испытывать «бэд трипы» чаще, а значит, соблазн использовать МДА для получения удовольствия у них будет невелик. Но когда появился МДМА, который по своим эффектам почти не отличается от МДА, я понял, что ошибался. Люди с гипоманиакальной акцентуацией подавляют боль и испытывают эйфорию и тепло – точно так же, как они отрицают гнев и страдания в обычной жизни. Их гедонистические наклонности успешно приводят в рай, минуя необходимое для них терапевтическое чистилище. Для таких людей визиты в рай становятся своеобразным опиумом, духовной экзальтацией, подменой, а не лекарством от их недуга. Думаю, что в таких случаях решающее значение имеют подготовительная психотерапия и настроенность человека на работу перед первой сессией, а также терапевтический опыт ситтера.

ММДА: вечное сейчас

Я продолжу свою историю. Я был готов начать изучение нового вещества, на этот раз – ММДА. В 1973 году было опубликовано наше с Сашей Шульгиным исследование фармакологических свойств ММДА на животных и людях, написанное в соавторстве с Таванной Саргент ². На тот момент я уже использовал ММДА в психотерапии. Для меня самый важный эффект этого вещества – это ощущение того, что я называю «вечное сейчас». Это свойство я особенно оценил после неожиданного разочарования, которое испытал при попытках проводить терапию под МДА.

В те дни я был многообещающим гештальт-терапевтом и поддерживал тесные отношения с Фрицем Перлзом. Я попытался совместить гештальт-терапию и психоделический опыт, но разочаровался в этой идее. Пока я пытался помочь людям сфокусироваться на «здесь и сейчас», они пребывали в «там и тогда», упорно погружаясь в воспоминания. Должен признаться, я с некоторым запозданием понял, что главный эффект МДА заключается в способности вызывать к жизни старые подавленные воспоминания, в то время как ММДА усиливает осознание настоящего.

По этой причине ММДА подходил для работы в гештальтистском подходе гораздо лучше, чем МДА. Вещество не только помогает фокусироваться на «здесь и сейчас», но и расширяет возможности работы с образами. Не архетипическими образами, которые возникают под ЛСД и другими “усилителями фантазии”, но личными образами, вроде тех, которые приходят к нам в сновидениях. Надо сказать, что ибогу и гармалу я отношу к категории «усилителей фантазии». Более того, я обнаружил, что ММДА часто запускает психосоматические симптомы и даёт возможность исследовать эту область. Я думаю, что благодаря использованию ММДА в сочетании с гештальт-терапией мне удалось помочь многим людям. Открытие специфических терапевтических эффектов МДА и ММДА обогатило нас двумя взаимодополняющими инструментами, но дух авантюризма толкал меня к продолжению поисков.

Способность Саши Шульгина синтезировать новые психоактивные молекулы стала широко известной. В то время он уже создал ряд аналогов ММДА, которые ожидали тестирования на человеке. Это вдохновило меня на сравнительное исследование некоторых из них. В 1969 году Шульгин, Саргент и я опубликовали краткий отчёт о тестировании различных изопропиламинов и близких к ним соединений ³.

МДМА: нетоксичная альтернатива МДА

Лучшей новостью после открытия целительного потенциала МДА для меня стало открытие МДМА. МДМА химически отличается от МДА точно так же, как амфетамин отличается от норамфетамина. Его эффект очень похож на эффект от МДА, но короче и менее токсичный.

Хотя МДА усиливает терапию, не обладая психотомиметическими эффектами ЛСД (свойство психоделиков, заключающееся в изменении мышления и восприятия. – Прим. переводчика), его токсичность – это серьёзный недостаток. В моей практике это не постоянный, а непредсказуемый, проявляющийся время от времени эффект. В этом смысле МДА похож на хлороформ. Раньше некоторые пациенты умирали от анестезии при помощи хлороформа и предсказать их смерть было невозможно. Причины были неизвестны, и в случае с МДА происходило что-то подобное. Во время написания «Исцеляющего путешествия» я заметил, что использование МДА иногда приводило к кожной сыпи, а при превышении определённой дозы (около 250 мг) некоторые люди становились рассеянными, что могло быть связано с воздействием на сосуды головного мозга. Я предупредил об этом читателей, настаивая на необходимости внимательно проверять реакцию каждого человека на МДА и начинать с очень маленьких доз. Мне повезло, что во время работы в Чили у меня не было никаких происшествий. Учитывая тот факт, что вещество приняли около 30 человек, это большая удача. Мой чилийский коллега был не так удачлив (и менее аккуратен), поскольку ввёл другу 500 мг, что привело к возникновению афазии (нарушение речи при органических поражениях мозга. – Прим. переводчика). После этого поступала информация о нескольких смертях в США.

Мы знаем, что МДМА в этом смысле выгодно отличается от МДА. Это вещество широко известно и используется на протяжении многих лет, и за исключением случаев, связанных с повышенным артериальным давлением или ненадлежащим использованием, безопасно для здоровых людей.

Я бы сказал, что это шампанское среди «усилителей чувств». Мой подход к терапии с использованием МДМА – так же, как это было в случае с МДА, – заключается в том, чтобы предоставить людям уникальную возможность рассказать о своих прошлых и нынешних жизни и проблемах, а также получить инсайты о личности и отношениях. Я подчёркиваю это, потому что большинство людей, которых я знаю, применяют МДМА так же, как ЛСД – с тёмной повязкой на глазах и с музыкой в наушниках. Такой опыт тоже может многое дать, но суть «усилителей чувств» заключается в воздействии на сферу отношений и усилении чувства «Я» и чувства «Ты», которые являются взаимозависимыми. Эти вещества помогают открыться и дают возможность искреннее разговаривать о проблемах в отношениях.

Я подчёркиваю этот аспект в том числе и потому, что на одной из конференций ARUPA (Asso­ci­a­tion for the Respon­si­ble Use of Psy­che­del­ic Agents – Ассоциация по ответственному использованию психоделических агентов) в Эсалене, посвящённой обмену опытом среди терапевтов, использующих МДМА, я оказался в оппозиции к коллегам по психоделическому миру. К моему удивлению, все выступающие утверждали, что лучший способ провести МДМА-трип – это сконцентрировать переживания человека на прослушивании музыки. Помню, что мы с доктором Риком Инграски, бывшим президентом Ассоциации Гуманистической Психологии, были двумя чудаками на конференции: мы разговаривали с пациентами и слушали их.

Я тоже использую музыку, однако часто предпочитаю начинать сессию в тишине. Я считаю, что вербальное взаимодействие – это бесценный инструмент для того, чтобы направлять людей и помогать им погружаться в тяжёлый опыт. Это очевидно, когда я возвращаюсь в комнату после непродолжительного отсутствия, а пациент говорит мне: «Ого, я думал, что эффект уже прошёл, но как только мы заговорили, всё вернулось». Разговор не обязательно мешает опыту: всё зависит от того, как мы общаемся, и от уровня эмпатии, на который мы способны.

После того, как я опробовал МДМА в групповом и индивидуальном форматах, я понял, что интереснее всего мне применять это вещество с людьми, которые состоят в длительных семейных или дружеских отношениях друг с другом. МДМА подходит для спонтанных сессий, направленных на то, чтобы «вычистить мусор» из отношений и сохранить их здоровыми. Я прорабатывал это направление не только с коллегами-психотерапевтами, но и с бизнес-партнёрами, обеспокоенными качеством общения, а также с друзьями, которые хотели предотвратить неизбежное ухудшение отношений со временем. Обычно я работал с группами от 15 до 20 человек, состоящими из ряда подгрупп. Участники находились в длительных отношениях за пределами терапии: например, это могли быть члены одной семьи, или бизнес-партнёры, или сотрудники одной компании, или члены духовного сообщества.

Описание одного случая может передать суть групповой терапии в том виде, в котором я её проводил. Я использовал выражение «аналитическая психотерапия» по отношению к подходу, который использовал для индивидуальной терапии с МДА и МДМА. Разработанный мной формат групповой терапии отличался тем, что я практически не вмешивался в её ход – за исключением подготовительных сессий, сессий после терапии и обмена обратной связью. Я не только направлял и делился своим восприятием, но и помогал опыту интегрироваться.

Во время подготовки к сессии с использованием МДМА я занимался созданием расслабленной и спонтанной атмосферы, которая не давала отстраняться от группы и при этом позволяла участникам защищать личный опыт от возможного вторжения со стороны. В группах с оптимальным составом и количеством участников я был свидетелем примечательного совпадения: некоторые участники нуждались в материнской ласке, а другие были способны её дать. Эффект от приёма МДМА может стать пиковым переживанием или погружением в боль (или и тем и другим одновременно). Легко заметить, что некоторые люди испытывают райское блаженство, в то время как другие проходят через очищающее пламя, и опыт первых – это подарок для вторых. Снова и снова у меня складывалось впечатление, что в результате каталитического эффекта МДМА группа спонтанно организуется во благо всех вовлечённых лиц.

Сейчас я процитирую письмо, в котором одна женщина средних лет делится со мной опытом прохождения групповой сессии. Это типичный рассказ, который служит иллюстрацией того, сколь многое может произойти при правильной подготовке группы, без терапевтического взаимодействия один на один. Думаю, опытные терапевты знают, что «не-взаимодействие» – не просто стратегия, а своего рода искусство «недеяния». Оно развивается с опытом и поддерживается верой в групповую и индивидуальную саморегуляцию. Это непросто объяснить и невозможно применять механически. Похоже, что для этого необходима развитая способность присутствовать в сочетании с чувствительностью к происходящему. Хочу также добавить, что конкретно эта группа готовилась к опыту в течение нескольких дней при помощи психотерапевтических упражнений и медитации. Женщина, которую в тексте называют К., предпочла не принимать МДМА. Джей принял МДМА, он сексолог.

«После того, как я проглотила капсулу, я настроилась на уверенность – в себе, в жизни, перед лицом неизвестности, которая всегда меня пугает. Любящее и сильное присутствие Рейчел облегчало ситуацию. Я чувствовала сильное сердцебиение, оно пугало меня, но я была уверена в том, что ты поможешь мне в случае необходимости (рассказчица обращается к Клаудио Наранхо, который был терапевтом на этой группе. – Прим. переводчика). Я начала терять чувствительность кожи – мне было холодно и как будто бы не хватало воздуха. Я почувствовала страх смерти, страх растворения или того, что моё сердце взорвётся. Я легла на бок, как будто сложилась, и в закрытой позе начала чувствовать внутри себя больше спокойствия и безопасности. Стон родился из тела, мягкий и дрожащий, как от холода. Тогда я осознала, что была ребёнком, ещё не рождённым плодом, который отправляли в реальность, чтобы осознать «бытие», возникающее из ничего, из одиночества и холода. Я очень боялась рождаться.

После этого кто-то накрыл меня, и я почувствовала, что этот кто-то на моей стороне и заботится обо мне. Я увидела, что это была К., и сказала ей: «Я рождаюсь в этот мир». Для меня это было как свет среди бела дня. Я смогла отпустить боль и заплакать, потому что чувствовала себя в безопасности, под защитой другого человеческого существа, которое дало мне много тепла и нежности. Я сосала свои пальцы и её пальцы, и я чувствовала зубы, которыми могла укусить. Когда мне стало легче, я смогла немного размять тело и поговорить с ней. Я сказала ей: «Пока не оставляй меня». Я нуждалась в том, чтобы говорить с ней, и в том, чтобы рассказать ей, через что я прохожу и что пережила с моими родителями. Я не чувствовала злости к матери, только боль. Я сказала с большой убеждённостью, как будто полностью совладав с этим: «Она не могла действовать по-другому. Она не знала, как быть со мной». Но я испытывала злость к отцу. Я обругала его за раны, которые он наносил мне в течение жизни.

Я сказала К., что написала стихотворение для своего внутреннего ребёнка, и она сказала, что хотела бы его услышать. Я прочитала стих, и на её глазах выступили слёзы. Я читала и другие стихи для неё, но потом она оставила меня одну. Она спросила, смогу ли я побыть недолго в одиночестве, и отошла к кому-то, кто её звал, заверив, что вернётся. Впервые в жизни я не чувствовала себя одиноко. На мне был её пиджак, который я могла трогать и нюхать, и фантазии о ней занимали меня. Я чувствовала себя счастливой, так как была уверена в том, что она вернётся, и могла побыть с собой. Я понимала, что это правильно – то, что она оставила меня ненадолго, так как я могла переварить и интегрировать то, чем она меня наполнила. Мне очень хотелось трогать и давить на землю разными частями тела. Пришёл Джей, и я также встретила его как божественный дар. Я рассказала ему, что проживаю. Я чувствовала его и рассказала ему всё с самого начала опыта из глубокой бездны: как я чувствовала себя сплетённой с сущностью, как будто бы мои клетки были сделаны из Него. Мне было жаль, что в нашем «нормальном состоянии сознания» мы не воспринимаем Реальность, которой мы являемся. Также мы говорили про сексуальность. Он помог мне своими руками интегрировать голову, сердце и половые органы, открывая пути. Он помог мне выпустить отца из моего тела, так как я чувствовала, что до этого моим телом владел он.

В этот момент ты проходил мимо, и я сказала, что очищаю себя от отца. Ты ободряюще улыбнулся. Я хотела, чтобы ты остался подольше, но не посмела просить тебя. Потом Джей сказал, что хочет какое-то время побыть один, что после этого он поможет кому-нибудь ещё и вернётся. Таким образом я научилась от них тому, что могу справиться с собственным одиночеством, когда это необходимо, и тому, что это нормально. Это было не плохо. Я продолжала чувствовать себя счастливой, не одинокой и не пустой. Я была одна и чувствовала себя самодостаточной. Это было похоже на божественный дар, и он наполнял меня радостью: я многое имела, и мне не нужно было ничего искать. Да, я почувствовала, что больше не нуждаюсь в компульсивном поиске другого, матери или отца, что я буду открытой и буду получать то, что ко мне приходит в настоящий момент.

К. вернулась, и вместе с ней я начала осматривать комнату, открываясь окружающему пространству и впитывая его, слушая людей, которые разговаривали и смеялись. На мгновение я вступила в контакт с предостережением, которое появилось во мне в ранний период моей жизни: «Ты должна быть с другими». Но я понимала, что сейчас важнее оставаться в собственном опыте. Позже Джей рассказал мне о своём опыте, а я могла слушать и воспринимать его – непредвзято и свободно от оценок, давая другому быть другим. Потом я начала танцевать одна, чувствуя радость каждой клеточкой своего тела. Я нашла ось тела и чувствовала, как энергия двигалась по ней вверх и вниз. Я чувствовала, как танцую подобно змее, совершая телом волнообразные движения, ощущая себя то арабкой, то индуской, то цыганкой – полной силы и энергии.

В какой-то момент Джей подошёл так, как будто я его соблазнила. Я испугалась, что он собирается меня изнасиловать. Я произнесла, пытаясь отговорить его: «Эй, подожди, я только родилась». Кроме него, в группе был В., чьё спокойное лицо меня привлекало. С его помощью я смогла словами выразить злость на мужчин. Когда я услышала мужское пение, я сказала: «Я бы хотела танцевать как женщина». Но он сказал: «Именно потому, что это мужское пение, почему бы тебе не потанцевать прямо сейчас и не закончить этим свою тему с отцом?» Я восприняла это как вызов, и я танцевала. Это было переживание женской силы – самоутверждение перед лицом отца, отделение и автономия. Я чувствовала, будто бы продвинулась дальше в проживании этой разрушительной истории.

Ну что же, Клаудио, на этом я закончу рассказ. С моей точки зрения, это письмо отражает уже самые важные части моего опыта. Он был очень исцеляющим для меня. Я чувствую, что моя первичная, базовая нужда была удовлетворена, и что я не могла сделать это каким-либо другим способом. Я много раз возвращалась к этому опыту для того, чтобы наполнить себя, и я чувствую, что подхожу к концу процесса исцеления с более ясным, организованным и творческим умом. Я чувствую себя более уверенной, я готова к тому, чтобы учить и делиться сокровищами, которые раньше хранила для себя. Я продолжаю писать стихи, и я всё больше и больше наслаждаюсь жизнью».

Я надеюсь, что этот отчёт о сессии поможет понять, как много мотивов, которые в теории не связаны между собой, могут быть объединены в личном опыте. Рассказчица утверждает, что она только что родилась, и вся сессия может рассматриваться как шаг в этом процессе. Сепарация и объединение являются частью опыта. Для утверждения своей индивидуальности она отделяется от отца. В то же время акт сепарации происходит при материнской поддержке, в которую она погрузилась при участии других: терапевта, группы и, в особенности, её друзей. Но процесс рождения отнюдь не сводится к регрессии. Так же как сепарация и объединение – две части одного явления, так и без регрессии невозможно развитие. Переживание состояния плода способствует самораскрытию.

Я говорил о том, что эта сессия является типичной, однако она насыщена множеством мотивов. Один из них – это важность установки, с которой участник подходит к опыту, точнее, степень его уверенности или даже мера его принятия перед лицом «смерти», перед надвигающимся «взрывом». То, насколько мы принимаем текущий опыт, влияет на возможность ощутить глубокое смирение, что приводит к естественному пробуждению.

Здесь имеются все классические составляющие опыта приёма МДМА: осознавание психологической боли, инсайты по поводу жизни и отношений, вербальное самовыражение, а также переход от защитного обвинения к пониманию других. Из отчёта очевидно, насколько важны отношения между членами группы как для проявления и принятия материнской заботы, так и для интуитивного обмена. Или, в более общем смысле, для «взаимной» терапии.

Карл Роджерс утверждал, что терапевтические группы – это наиболее ценное изобретение XX века, и я не знаю более эффективного вида групповой психотерапии, чем с умелым применением МДМА. Я надеюсь, что очерк о характере этого опыта побудит органы здравоохранения уделить более пристальное внимание этому забытому подходу. Сейчас, когда эмоциональное здоровье стало определяющим фактором для будущего всего человечества, мы не можем позволить себе растрачивать возможности впустую. МДМА – это невероятно ценный ресурс для проработки прошлого опыта и исцеления отношений в процессе диалога. Тем не менее этот великий дар небес, данный нам в форме научного открытия, остаётся невостребованным именно тогда, когда коллективное психическое здоровье совершенно необходимо. Учитывая, что общественные и медицинские институты считают эти тезисы недоказанными, я думаю, что они должны стать приоритетом для исследований.

На протяжении долгого времени я думал, что «Исцеляющее путешествие» было провалом, так как этой книге не удалось пробудить интерес медицинского сообщества и широкой общественности к поиску вариантов использования этих даров для всеобщего блага. Книга заинтересовала тех, кто и так был знаком с этой темой, тех, кому она была нужна в последнюю очередь. Тем не менее спустя годы я был удивлён отсутствию новых книг о психоделической терапии. Мне кажется, что «Исцеляющее путешествие» продолжает заполнять эту нишу, в каком-то смысле формируя доверие к психоделикам как ценным катализаторам психотерапии, которыми они по сути своей и являются. Я надеюсь, эта книга помогает обосновать мою убеждённость в том, что мы не можем позволить себе игнорировать потенциал психоделиков, растрачивая драгоценное время на борьбу с бюрократическим менталитетом. Это именно то лекарство, которое необходимо для того, чтобы человечество смогло осуществить новый переход через Красное море (согласно Ветхому Завету, Красное море расступилось перед пророком Моисеем для того, чтобы он смог вывести евреев из египетского рабства – Прим. переводчика).

Я думаю, что именно отсутствие возможности конструктивно использовать потенциал психоделиков виновно в нашем коллективном психологическом расстройстве, в формировании зависимостей и криминализации. Я уверен, что злоупотребление рождается из неправильного употребления, а неправильное употребление является результатом запрета на осознанное использование в благих целях. Конечно, репрессивность государства по отношению к наркотикам является выражением сдерживающих тенденций, заложенных в самой структуре цивилизации, а также ограничивающих убеждений, которые мы унаследовали от наших пуританских предков. Мы живём в то время, когда выход за пределы созданных нами стабильных, но устаревших институтов имеет критическое значение. Я верю, что государство рано или поздно воспрянет ото сна и пересмотрит свою неэффективную политику. Сейчас нужны не запреты, а настоящий профессионализм – нужно обучать специалистов, которые смогут разумно и умело использовать психотропные вещества. Я рад отметить, что мы приближаемся к тому времени, когда общество будет готово пересмотреть своё отношение к психоделикам. Я молюсь о том, чтобы просвещённое государство смогло осознать и использовать потенциал психоделиков для нашего индивидуального и коллективного исцеления.

Перевод: Alex614

Упоминаемые источники: