Я не верю в анархию, но анархия верит в меня: рецензия Ибсората на «Незримых» Гранта Моррисона

От редакции. Друг нашего проекта Ибсорат написал замечательную рецензию на «Незримых» Гранта Моррисона, легендарный графический роман, полный перевод которого, выполненный Катабазией, вы можете прочесть здесь: http://invisibles.old.katab.asia.

Если вы не боитесь спойлеров – обязательно прочтите, как Ибсорат со своим фирменным юмором и эрудицией поясняет за гиперсигилы, то, почему «Незримые» – это «Иллюминатус!» 90‑х, тонкости манихейского филогенеза, в котором Архонты оказываются чем-то вроде грофовской конденсации БМП‑3, и предлагает задаться вопросом «на какой ты из сторон?» под самыми интригующими углами.

Итак, этот день настал. Жребий брошен, Рубикон перейдён, Эсхатон имманентизирован (ну почти). Усилиями Катабазии произведение Гранта Моррисона, «Незримые», наконец-то в полном объёме доступно русскочитающей и широкодумающей публике. Самое время выпить за это чего-нибудь этакого.

Тех, кто ещё не знаком с произведением, прямо с этого места я настоятельно прошу отложить эту статейку и приступить к погружению в сабж – ибо, во-первых, мало что будет понятно, а во-вторых (или в‑нулевых), далее следуют массивные СПОЙЛЕРЫ ко всему произведению, а заодно, допустим, и к произведению Р. А. Уилсона «Иллюминатус!» (которое давно уже, смею надеяться, освоено, а если вдруг ещё не – то см. выше).

Для тех, кто в этом месте возразит, дескать, спойлеров я не боюсь и удовольствия от знакомства с хорошими вещами они не портят, замечу, что в данном случае дело вовсе не в удовольствии, а в правильной последовательности приёма препаратов и итоговом эффекте, оказанном на ваше сознание. Потому что упомянутое выше произведение (как и его собратья, упомянутые ниже) – это штучка совершенно особого рода, имеющая к литературе примерно такое же отношение, какое те самые грибочки имеют к еде. Подробнее всё это расписано ниже, но если вы ещё не в теме, то см. выше – такой вот парадокс. Впрочем, тут вообще всё скроено из парадоксов – такова уж специфика предмета. Я вполне понимаю, что данным сообщением вызову дополнительный интерес, но хочу сразу предостеречь пытливых – стоп. Остальные могут дотерпеть до конца – мы немножечко погуляем по психоландшафту «Незримых», неуклюже, с бормотаниями и отступлениями. Я сам несколько дезориентирован, и пусть это вас утешит.

***

Итак, «Незримые». Формально – графический роман (то есть «большой и умный комикс»), фактически, по определению самого создателя, Гранта Моррисона – гиперсигила. Термин этот, похоже, впервые сам Грант и употребил, приложив к своему opus mag­num, но это вовсе не единственная и даже не первая гиперсигила в истории. Что это такое, Моррисон неоднократно, но кратко, обрисовывал в разных интервью, а я попытаюсь дать развёрнутую картину.

Гиперсигила – это особое произведение искусства, характерные признаки которого примерно вот такие:

1) оно создано автором как средство вызвать значимые изменения в себе, в тех, кто с ним ознакомится, а также вообще в мире. То есть речь идёт буквально о магической задаче – это произведение-ритуал, произведение-заклинание. Ну или произведение-вирус и произведение-психоделик, это уж из какой парадигмы смотреть;

2) максимальное размытие границ между автором и его героями (среди которых, разумеется, есть некий Мартин Сью, но это не баг, а фича – аватар автора внутри этой штучки). А также стирание границ между миром «внутри» и миром «снаружи». Грант Моррисон рассказывал, к примеру, как он не только писал Кинг Моба как своё воплощение в «Незримых», но и, наоборот, вёл себя в реальном мире так, будто он – Кинг Моб;

3) огромная плотность информации – подобно тому, как при создании классических сигилов О. О. Спейра в логографическую композицию максимально плотно впихивается вербализованное намерение, так и в гиперсигиле максимально концентрируется авторское мировосприятие, мироощущение и миропомазание. Что подводит нас к пункту

4) психоделический эффект. Характеризуется крайней интенсивностью восприятия, информационной перегрузкой, а также нелинейностью в повествовании, пространстве и времени – это уж не говоря о специфическом антураже. В случае с удачными гиперсигилами это также проявляется в том, что они

5) основаны на трансперсональном (в широком смысле) опыте автора (как это, собственно, с Моррисоном и произошло), либо быстро оказывают на него подобный эффект (как это случилось с Уилсоном по завершении «Иллюминатуса!»), либо и то и другое сразу (ну тут опять нелинейность времени, понимаете ли).

Можно найти и ещё характерных признаков, но я решил ограничиться пятью (закон пятёрок же), и теперь приведу наиболее яркие примеры в надежде, что это поможет нам поместить рассматриваемый крайне хитрющий и замороченный текст (Super Con Text) в нужный контекст.

Для начала. Два программных произведения или лучше сказать, два автора, которые были прямыми предшественниками Гранта Моррисона и чьё влияние на «Незримых» настолько велико, что книга выглядит местами как трибьют-сиквел-кавер на них (в самом лучшем и почтительном смысле, конечно). Первый – Уильям С. Берроуз и его цикл «Сверхновой», в который входят «Голый Завтрак», «Мягкая Машина», «Билет который лопнул» и «Экспресс Сверхновой». Он же «Джанковая тетралогия». Второй – уже помянутый пару раз и далее помянутый ещё не единожды Уилсон с его «Иллюминатусом!». И то и другое обладает всеми перечисленными выше признаками в полной мере. Туда же, конечно, можно отнести и позднейшую трилогию Берроуза, особенно «Западные земли», которые были его способом «отписаться от смерти». В общем-то, для всех, кто знаком с тем, как именно и зачем писались эти книги, и какой эффект произвели, всё это вполне тривиально.

Однако хочу отметить вот что. Именно Берроуз, пожалуй, стал первым, кто для достижения психоделического и магического эффектов применил особые методы, названные им cut-up и fold-in, позволявшие не только передать на бумаге своеобразие ИСС, но и довольно легко передать их прямиком в читателя. Конечно, что-то похожее делали и Джойс, и Пинчон, и Элиот, и ещё много кто – но именно в случае с Берроузом мы видим, как эксперименты с повествованием становятся рабочим, магическим, (де)программирующим инструментом, в результате которых в восприятии автора/читателя вступают в реакцию постоянные повторы, трансмутации, возвращения к одним и тем же ситуациям на разных уровнях, колоссальная плотность информации и одновременно регулярное её «обнуление», флэшбэки и флэшфорварды, и так далее и тому подобное. Всё, что можно сделать химией, можно и без неё – и мы трипуем во вчерашне-сегодняшне-завтрашний мир, mor­gen­heutegestern­welt, где идентичности перепутаны, границы размыты, герои шастают из времени во время, из тела в тело, из личности в личность.

Есть ли гиперсигилы помимо литературных? Есть. Сам Моррисон в одном из интервью говорит, что не видит препятствий, почему бы не быть гиперсигильному балету, музыке и так далее. В качестве возможного кандидата он приводит альбом Боуи Zig­gy Star­dust, и это неплохой вариант. Я бы, конечно, вспомнил триптих Мэрилина Мэнсона (ACS-Mechan­i­cal ani­mals – Holy Wood). Тут тоже налицо все характерные признаки, упомянутые выше. В кинематографе, на мой взгляд, самый яркий пример – «Крот»+«Священная Гора» Ходоровски, ну и, конечно, завершившийся недавно четвертьвековой «Твин Пикс» Линча. Легко заметить, что все эти произведения объединяет и то, что все они, по сути, представляют собой попытку разработать масштабный современный миф и актуализировать его, сделав реальностью и для автора, и для мира. Миф для космической эры, что называется.

***

Центральная мифологема «Незримых» хорошо нам всем знакома. Силы Свободы против Сил Контроля. Здесь это сами «Незримые» против Внешней Церкви, у Берроуза это была Полиция Сверхновой против Банды Сверхновой, у РАУ – дискордианцы против иллюминатов. История начинается как более-менее «приземлённая»: мы видим, как сражаются анархисты и свободолюбцы против военных, бюрократов, полицейского государства. Но за декорациями контроломанских сил социума, за всеми этими ментами, патриотами, ремнями и костылями вскоре разворачивается заговор космического масштаба. Никогда такого не было – и вот опять: оказывается, за всеми этими не дающими нам житья говнюками стоят какие-то совсем уж кошмарные силы. У Берроуза это космическая Банда Сверхновой, межгалактическая насекомоподобная нежить, питающаяся «эмоциональным кислородом», во главе которой дуалистичный бог зависимости и контроля Мистер Брэдли Мистер Мартин, метафизический вирус, который может существовать только уничтожая дух. У РАУ – ллойгоры вроде Йог-Сотота, пожирателя душ, чьи омерзительные образы позаимствованы у Лавкрафта, но наделены новым значением. Моррисон продолжает этот ряд, выписывая Архонтов Внешней Церкви – тоже с клешнями и щупальцами, тоже живущих благодаря страху, вине, отвращению и ненависти. Все земные бесчеловечные организации, концлагеря, спецслужбы и так далее – просто их слуги разного уровня, сами постепенно лишающиеся человеческого облика и покрывающиеся хитином.

Эту мифологему можно назвать кибергностицизмом, или гностической мифологией нового тысячелетия – и тут, конечно, должен быть назван Филип Киндред Дик, чьё влияние на «Незримых» огромно (спутник-плацента Барбелит – это диковский ВАЛИС, и это лишь одно из самых очевидных пересечений). Ту же мифологему разработал, скажем, и Виктор Пелевин в своём цикле романов, и полнее всего она развёрнута в «Бэтмане Аполло».

Однако это хоть и похоже на гностицизм, но это вовсе не классический гностицизм, и позже мы доползём и до этого. А пока опять вернёмся к параллелям с «Иллюминатусом!», и заметим, что ещё одна прямая перекличка – образ «вставшего на тёмную сторону силы» человека, которому хватило ума и силы, но не хватило мудрости и сердца. В «Незримых» его имя сэр Майлз Делакур, в «Иллюминатусе!» Роберт Патни Дрейк. Не знаю уж, насколько Моррисон сознательно заимствовал у РАУ, но здесь полная аналогия во всём. Хотя, вероятно, сама специфика темы требует, чтобы это место не было пусто. В любом случае, и Дрейк и Майлз – это фигура в высшей степени поучительная, и требующая самого пристального внимания. При желании легко обнаружить весьма похожие лица и в нашем медиапространстве, как мне кажется.

В «Незримых», как и в родственных произведениях, быстро становится ясна цель заговора: Апокалипсис, конец мира, не меньше. Имманентизация Эсхатона, Сверхновая, приход Архонтов. Выходит, борьба – вопрос выживания, а не просто выбранной моральной позиции, выходит, речь идёт о спасательной операции, а не просто о конфликте. Иначе вместо бесконечной вечеринки будет тотальный Освенцим, и это ещё мягко говоря.

На что похож будет мир при таком хуёвом раскладе? Если Архонты-ллойгоры поработят человечество? Моррисон не скупится на конкретные иллюстрации – это ведь всё-таки графический роман, как-никак. Например, в 4‑м и 12‑м выпусках второго тома можно лицезреть обширные панорамы «заражённой метавселенной», да и все эти полные компьютерно-медицинско-насекомых терминов прокламации полковника Фрайдэя («вместо творчества – производительность») и сэра Майлза (будет только машина!) рисуют картину отвратительную, но слишком уж гротескную и, между прочим, удивительно знакомую.

Все эти видения – классическое содержание кошмарных бэд-трипов, знакомых нам по картинам Гигера и особенно Бексинского, видениям Даниила Андреева, Берроуза, Джона Лилли (помните, в Центре циклона, его попадание во вселенную-компьютер?), и опусам вроде знаменитого «У меня нет рта» Харлана Эллисона. Сюда же – и делириозные фантазии Юрия Петухова, особенно ближе к концу его графоманского опуса «Звёздная месть» и в трёх частях нетленного «Прорицания». Всё это произведения различные, разной степени таланта (или его отсутствия), разного жанра, но удивительно совпадающие в демонстрации определённых состояний сознания. Между прочим, в этом же ряду находится и прославленный «1984» Оруэлла, который далеко не столь силён как роман-предупреждение, сколько как конденсат параноидального, стеснённого, морбидного мировосприятия. (Конечно, Оруэлл цитируется в «Незримых» прямо и косвенно множество раз.)

Ну так откуда все эти щупальца и клешни, мир-компьютер, мучающий жертв, у которых нет рта, когда они хотят кричать? Что это вообще всё такое? Болезнь роста, вот что.

***

Тим Лири написал когда-то предисловие к альбому Гигера, где интерпретировал его кошмарные видения как образы, сопровождающие эволюционное развитие человеческого существа, переход от «личиночной» стадии к следующему этапу. Моррисон говорит нечто очень похожее и прямо упоминает другого исследователя трансперсональных состояний, Станислава Грофа. Тот сразу увидел в картинах Гигера «портретно-точные» снимки негативных перинатальных матриц, второй и третьей (БПМ‑2 и БПМ‑3). Все эти кошмарные образы: пауки, осьминоги, пытки, концлагеря, пластмассовый мир макетов и компьютеров – это классические грофовские системы конденсированного опыта, наворачивающиеся на перинатальные переживания, на неприятный, мягко говоря, опыт рождения.

И вот, весь третий том «Незримых» буквально пронизан этими перинатальными метафорами. Барбелит – плацента, материнская забота, вынашивающая человечество. Жуткие фигуры Архонтов – воплощённый ужас перехода к новой стадии. Столкновение с ними – это и есть инициация, которую нужно успешно пройти, чтобы родиться. Причём это не юридическое или нравственное, а просто техническое условие. Не выглядят ли тогда некоторые интерпретации гностицизма, а заодно и буддизма, как классическое «мама, роди меня обратно»? Когда страдания воспринимаются не как побочный эффект развития, а как метафизическая неправильность мироздания? Дискуссионный вопрос, конечно, но стоит немного задуматься и с такой точки зрения, мне кажется. И может быть, материальный мир – вовсе и не тюрьма, а плацдарм? Что-то такое ведь и Блейк знал, и не только он. Да? Или нет?

Как бы то ни было, в итоге «Незримые» приходят к тому, что обещанный конец света оказался рождением нового мира. Так кончается мир, так кончается мир, так кончается мир – не взрывом, но всхлипом. …всхлипом новорождённого… что наверху, то и внизу, онтогенез и филогенез… судьба индивидуума и судьба цивилизации… активизация перинатального материала при психоделических переживаниях.

(Если уж продолжать метафору, то тут есть не только дитя и плацента. Есть и акушеры, и даже врач.)

И вот они, одни из самых загадочных фигур во всей саге – Арлекины, нечто вроде воплощения коллективного бессознательного человечества. И вот он, Слепой Шахматист. Остановимся немного здесь.

«Педиковатый актёр», как аттестовал его Джек-Дэйн, «который выёбывается так, будто всё знает». Кто это такой? В чём его суть? Он – тот, который играет за обе стороны, оставаясь вне игры. Который при случае предложит даме яблочко и которому больше лет, чем всему человечеству. Знакомый персонаж! В «Иллюминатусе!», похоже, именно его звали Груад. Он создатель цивилизации и тот, кто известен как Прометей или Люцифер. Или просто Сатана (как звался Шахматист в изначальных сценариях Моррисона). Одна из ключевых сцен всего романа, почти в самом конце – когда он показывает Дэйну, что Незримая Коллегия и Внешняя Церковь стоят фактически на одной лужайке, просто скрыты друг от друга туманом. Порядок и Беспорядок, Контроль и Анархия в этом смысле оказываются двумя сторонами одной монеты. Как говорил Хагбард Челине, монета падает одной стороной, но сторон у неё по-прежнему две. Органический процесс и механический процесс. Или тут лучше метафора ленты Мёбиуса, у которой в каждой конкретной точке сторон две, но глобально это – одна сторона? Пожалуй, что так. И как бы намазать эту одну сторону маслом?

Может быть, осознав условность противопоставления и дихотомии? Тогда выходит, что нет разницы между судьбой и свободной волей, а каждое число бесконечно. Архонты – это то, что осталось снаружи строительных лесов, пока строилось эго. Возможно, без травмы рождения сознание не развернулось бы и не проснулось. Имманентизация Эсхатона оборачивается трансцендентальной иллюминацией… эскалация порядка = насаждение хаоса… сила ночи – сила дня… «Мистер Брэдли Мистер Мартин, беда моей крови, кого я сотворил…»

«В смертельной схватке сам с собой,

я был: Бог бился с Сатаной

за мою душу три часа

Бог победил – в сомнении я

Кто из двоих был Бог?»

***

И что, всё так просто, да? Вот и вся книжка, о которой столько шуму? Да хуй там! Во-первых, издалека и планета кажется точкой, но самое интересное происходит вблизи, где на точку она ну ни фига не похожа. Здесь то же самое – попробуйте-ка, например, разобраться, как связаны между собой персонажи, которые посреди всего этого дерьма рассекают в белом костюме. Сам Моррисон советовал на белый костюм смотреть. Итак, помимо нашего дорогого гроссмейстера Сатаны, это Джон-Мечтатель (о, тот ещё персонаж, не так ли?! We live inside a dream – про него, да? Или нет?), мистер Квимпер, Эльфайед и Орландо. Сечёте? Они ведь все, а заодно и Джек Флинт, в некотором смысле… Ну впрочем ладно, в другой раз.

Хотел ещё поболтать о том, насколько ж это клёвое представление. Ну в самом деле! Персонажи какие, а декорации! А фразочки, юмор какой. А перевод – да это титанический труд же, ни дать ни взять! Но чего говорить – лучше ещё раз занырнуть, благо, как и в случае с другими такими штучками, эта каждый раз как впервой, а то и глубже, и шире, и выше отправляет, новыми гранями поворачивается, хитрыми взаимосвязями, скрытыми посланиями. Сами понимаете, да? Или нет?

Лучше вот о чём. Если вот всё вот так, и все эти противопоставления – иллюзия, то что же, Незримые боролись зря, можно было не мочить шифролюдей, не тусить с Де Садом в его же книжке, не ставить всё на карту? Ограничиться еблей, ешками и бухлом? Так, да не так. Не зря всё было.

Иллюзорна идея Абсолютного зла и Абсолютного добра. Идея манихейского дуализма, борьбы внешних сил. А вот что неиллюзорно – так это глупость, благодаря которой метафизическое зло (которого нет) становится злом обыденным, повседневным и банальным (которое есть). Архонты, допустим, – это симптомы скорых трансформаций, зато достаточно включить телевизор, как оттуда оскалится очередной полковник Фрайдэй или мисс Двайер. Которые, кстати, не стали бы тем, кем стали, если бы не иллюзорные Архонты, которых нет, но которые вызывают лютый ужас. Такой вот парадокс опять. Это уж даже не говоря о классическом «насилие порождает насилие»: Кинг Моб, вон, устал крушить черепа, почуяв, что с кем боролся, тем и упоролся.

Все герои в итоге проходят трансформацию и понимают, что трансформация должна быть внутренней. Желание изменить мир – обычно отличный повод сделать мир хуже. Об этом напоминает и тот же Де Сад. Да и мистер Сатана не забывает напомнить про цену, которую должны заплатить любители революций. А как тогда? Вот есть гора, вот нет горы, вот снова есть. Путешествие вернулось в исходную точку, но путник изменился. С другой стороны, эволюция ведь иной раз и есть революция, не так ли? А роды могут закончиться и фатально, так что…

И если думать об этом достаточно долго, то можно услышать знакомый шёпот или стрёкот, предлагающий ответить на старый как мир вопрос: на чьей ты стороне? Ну или на каком стуле? Где выход-то?

***

Всё это напоминает конструкцию, известную как парадокс Рассела, и в эту ловушку попадаются лишь достаточно умные люди. Бегать по кругу можно долго, особенно если вокруг развешаны таблички со всякими умными словами, а в крови бурлит ключ 17, или 23, а то и 64. Чтобы попуститься, вспомним, что на любой вопрос, помимо ответов «да» и «нет», есть ещё ответ «пошёл нахуй» (мастерское владение коим с завидной регулярностью демонстрирует будда Дэйн). И хорошее средство, чтобы не позабыть себя в игре – это чувство юмора. Не стоит, в общем, слишком всерьёз воспринимать этот мир – а уж тем более, всякие рецепты по его спасению. Инструменты на то и инструменты, что нужны лишь на определённом этапе – как вот Рука славы. Один чувак, кстати, когда-то пояснил за одну свою книжку (которая тоже, к слову, напоминает гиперсигилу), мол, это лестница, которую нужно отбросить, когда залезешь по ней. Вот и с «Незримыми» так же. На всякий случай любезный автор неоднократно цитирует всё того же РАУ: «истинная инициация никогда не кончается». В конце концов, заключения рождают заключённых, а наш срок, кажется, уже вышел, друзья. Засим разрешите откланяться, желаю вам удачи, любви и терпения. Ну а если всё-таки сильно кроет – откройте первый том, выпуск номер 23 и страница тоже 23, там в самом конце клад.

***

Хлоп!