Медитация на кошмар: зловещий кинематограф Такаши Ито
В таком насквозь мифологизированном обществе, как японское, в котором рывок научно-технического прогресса еще и активно и насильственно насаждался извне, реакция на него наиболее архаичных и дремучих пластов мышления наблюдается до сих пор. Конечно же, погружение в сновидения наяву не осталось на обочине этого процесса.
Но сеттинг, например, «Звонка», в котором телевидение и VHS-кассеты — современные атрибуты вечного мотива злонамеренного покойника, отлично подходит разве что для создания популярного хоррора. А вот зловещий, экспериментальный кинематограф японского режиссера Такаши Ито гораздо более похож на попытку коллективного японского бессознательного, национальной души, если хотите; попытку «осмыслить» явление кино в своих магических терминах и магических ситуациях — другими словами, населить его, обжить, а если надо — одержать.
Фильмы Ито, хоть и наполнены кошмарными пространствами, призраками и демонами, скорее, созерцательны и медитативны, пусть это зачастую и медитация на кошмар. Это — сновидение, в котором духи не вредят или пугают, а просто безуспешно пытаются научить человека своему инобытию.
Фильмы, одержимые демонами
Законы симпатической магии (особенно идея о том, что предметы, сходные по внешнему виду, образуют сверхъестественную связь) присущи практически любой культуре, так как были приняты еще с первобытных времен; для такого сознания кинематограф, конечно, магические пространство, чистый мир духов, в котором действуют двойники вещей и людей. И если демоны, духи и призраки не принадлежат нашему миру, то как раз магическое пространство кино — их дом родной.
Эти законы отлично работают в кинематографе Ито Такаши. Его самостоятельный творческий путь начался в начале 80‑х с фильма Spacy, с которым он выпустился из Института Kyushu (саундтрек к фильму создавал его однокурсник) — и уже эту картину сочли виртуозной.
Дело в том, что в ней Ито сумел вывернуть наизнанку обычный пустой спортзал, сделав из него пространство кошмара: в нем были установлены несколько стоек с фотографиями этого же зала; камера, перемещаясь по помещению, «входит» в фотографии, продолжая путь внутри снимка (и походя утверждая тождественность пространства и его точного изображения, совершая магическое путешествие) — что иногда еще и создает рекурсию, так как на многих снимках изображены они сами с расстояния нескольких метров. Выйти из нее получается только «выбрав» по пути следования другой снимок.
Мерцающее стробоскопическое действо, ритм перемещений, то рекурсивных, то по новым маршрутам, создает рисунок кошмарного лабиринта, в котором затерялся чей-то неосторожный взгляд; вкупе с тревожным саундтреком получилось форменное плато Ленг, чуждое пространство из знакомых образов, обморочное Другое Место, блуждать в котором тяжко, а вырваться — невозможно.
Добиться такого эффекта было трудно: фактически Spacy не фильм, а фотовыставка из 700 снимков, сделанных после трех фильмов (с одинаковыми названиями Movement — эдакой «пристрелки» перед залпом). Техника не оригинальная — ее Ито позаимствовал у своего преподавателя Тошио Мацумото , испытав также влияние Исао Кота , однако уже в Spacy явно прослеживается неповторимый стиль Такаши.
Не все его пространства кошмаров удались так хорошо: гораздо более совершенный технически фильм Box, выпущенный Ито через год, демонстрирует не замкнутые, а открытые пространства… Заключенные в гранях эдакого виртуального куба, своеобразной шкатулки Лемаршана, которая распинает не плоть, а образы и места. Однако в отличие от Spacy, она очаровывает меньше: все-таки условность происходящего в таком абстрактном пространстве гораздо нагляднее, так что и погрузиться труднее.
Зато именно здесь Ито начал не просто замыкать действительность на саму себя, а накладывать на нее разные ее же элементы, чтобы оголить ее изнанку, открывающуюся в местах наложения.
С каждым следующим фильмом (Thunder (1982), Ghost (1984), Grim (1985)) это у него получается все лучше. Именно Box сподвиг режиссера отказаться от компьютерной графики, так что весь кинематограф Такаши состоит из японских городов и парков, жилых квартир и подъездов, ночных клубов и улиц — из быта. Но, «нарезая» действительность, накладывая ее, видоизмененную, саму на себя, он наполняет ее призраками, блуждающими огнями, обрывками покинутых образов… Не удивительно было бы встретить в одном из парков старика Берроуза, который бы спокойно пояснил все это нацпространство мертвых дорог, составленное фактически из звуковой и фотографической нарезки Японии, насаженной на намерения режиссера и подбор музыкального сопровождения.
Кульминации эти штудии достигают в 1995 году в фильме Zone. Картина начинается с вполне обыденных мест и пейзажей, мягко разгоняется и незаметно погружает нас в странное пространство, принадлежащее Безликому: уютную домашнюю комнату, посреди которой к стулу привязан некий призрак, одежда без того, кто мог бы ее носить. Вокруг ноги Безликого ездит по кругу игрушечный поезд. Эта мягкая камера экзистенциального заключения обладает собственной волей и наполнена фотографиями-порталами, напоминающими снимки из Spacy.
Подвижное и живое, пространство все более наполняется этими снимками, и тут уж начинает веять то ли Шванкмайером, то ли братьями Куэй. Только на этот раз мы имеем дело не с куклами или одушевленными вещами, а со злонамеренным пространством, в котором образы прибывают подобно приливу — целые стопки с работающими порталами в разные места растут на глазах! В конце концов Безликий решается очень по-берроузовски cut the image, разрушая образы, а затем уничтожая и «корень зла» — камеру.
то ж, тут несложно углядеть автобиографические мотивы: с прибытием в комнату демонической куклы-ребенка становится ясно, что Такаши Ито не только фильмы снимает интересные, но еще и всю ситуацию жизни художника видит весьма оригинально. Фактически художник — медиум, имеющий власть над образами создаваемого, но и одержимый ими, Безликий, связанный по рукам и ногам без очень и очень своеобразной музы — демонической, естественно.
Впрочем, эта «демоническая кукла», которая еще не раз вылезет в следующих фильмах, скорее, слабое место картины. Когда потустороннее соприкасается с обыденным в виде кинематографической разрезки, блуждающих образов и огней, «призраков» и замкнутых пространственных лабиринтов, это выглядит своеобразной субъективной правдой, хоть и кошмарной и параноидальной; когда оно влезает через специальную дверцу в комнату, пусть даже не к испуганной японской семье, а в мягкую экзистенциальную камеру Безликого, выглядит это кустарно. Впрочем, накал хаоса в пространстве камеры вскоре достигает уровня, когда то, что выглядит изначально дешевыми домашними спецэффектами, ближе к финалу, не улучшаясь в технике, воспринимается уже иначе и переживается как сырой и неприглядный в своем уродстве кошмар.
Видимо, Ито много значения придает этой детской фигурке, т.к. один из наиболее впечатляющих его фильмов, The Moon, посвящен ей целиком. Фигуры демона, ребенка и луны в ней сливаются; персонаж хроники детских лет превращается в доппельгангера — не злонамеренного, а чужого, недоступного для контакта. Созерцанию ускользающего понимания, зияющей чуждости, фильм и посвящен.
Другой общий для двух картин образ — дверь. И в The Zone, и в The Moon есть врата, разделяющие два пространства: в первом — это закрытые дверцы, будто дверцы настенного ящичка, из которого выходит Кукла, и где ничего не видно кроме тьмы и радужных электрических всполохов; во втором — большая черная дверь, открывающаяся в самых разных пространствах, и за которой чаще всего можно видеть огромную желтую луну или же картины цветов и садов, сменяющих друг друга десятки раз в минуту. В действии фильма эта «луна» становится иноформой лица демона, ребенка-доппельгангера.
Своеобразная «белая дверь в зеленой стене» или же ворота в Черный Вигвам? В любом случае черная дверь, нараспашку открытая прямо посреди комнаты во тьму, в глубине которой висит огромная сияющая желтая луна — образ невероятной силы.
Но самое интересное в The Moon — Серая Комната (в романах Берроуза так называлось сверхъестественное пространство, где монтировался фильм реальности), рабочее место монтажера, на котором для фильмов Ито, видимо, производился основной объем работы.
Это стало вершиной «магического осмысления кинематографа» Ито вместе с фильмом Monochrome Head. Его герой — Оператор, человек, идущий через коридор с камерой на зеркало; в зеркале, естественно, отражается, как он снимает себя с той стороны. Это, пожалуй, наиболее точное утверждение кинематографа как магического, зазеркального искусства, утверждающего самое себя посредством еще одной зеркальной машины — на которую этот фильм был снят.
Обычный подросток в этом фильме превращается в Monochrome Head-демона, который копает могилы посреди Токио, пляшет на стволах деревьев и соединяется в итоге с Оператором. Тут тоже есть Серая Комната, где ведется монтаж, время разворачивается вспять, люди становятся демонами, а обычные комнаты — магическими пространствами. И все это, конечно, возвращает нас к The Zone, где, впрочем, мягкая экзистенциальная камера была меньше похожа на рабочее место, и больше — на место содержания.
Белая дверь в Черный Вигвам
Игры Ито Такаши с пространством (искривленным) и временем (нарезанным), со светом (свободно блуждающим) и образом (уже неузнаваемым), с призраками (как никогда живыми) и демонами (неотличимыми от героев и нас с вами) мало похожи на то, что принято называть кинематографом. Это не скрупулезно простроенный творческий замысел, с помощью которого автор надеется впечатлить зрителя. Это сосредоточение такого количества творческой энергии в столь свободной и непринужденной форме, что их посредством магическая подоплека действительности сама являет себя. Это истинное мастерство Безликого — Nemo им наверняка доволен.
Что же касается нас, то остается надеяться, что у этих странных снов можно научиться если не инобытию призраков и демонов, то именно непринужденности и прозрачности, не кошмару и одержимости, но зеркальной точности и инобытийной поэтичности.
Не является ли Такаши родственником небезызвестного Джунджи Ито (https://en.wikipedia.org/wiki/Junji_Ito)?
Конечно, места рождения достаточно разные, но в творчестве проглядываются схожие мотивы.