Ода Городу II

От редакции: публикуем небольшую урбапоэтическую заметку друга нашего проекта, героя интервью «По странному пути эзотехнического подполья Прибалтики» и автора таких материалов как «История шишек, которые», «Об австрийском психоделическом надполье».

Ода Городу II

Город, как узаконенный слепок хаоса, как предмет обожания. Город, как вертикальная ось племени по Мирча Элиаде, за пределами коей плоскость необработанного материала. Город это всегда башня, будь то башня храма или его более притязательная библейская прародительница и соседка. Город как обратная интенция со стороны объекта, как черта, противоречивая и иномерная.

Ведя ступни и рюкзак по бесчисленным городам, привыкаешь к их собственной гулкой плави. Города плывут в неком пространстве, параллельном нашему, в таёжных и пустынных морях, в кочевьях солярного ветра. Только привыкнуть и причаститься к особому трепету простых вещей, подобных игре заката на случайно, но близко к истине расположенной кромке, железке, форме деревьев. К интеллектуальному восторгу вещей намеренных, с фризами и архитравами, отражающих тонкую игру человеческого эго и практического разума. И то, и другое, и третье – его душа.

Понять душу города можно увидев его контуры со смотровой (с самолёта слишком высоко).

Но почувствовать душу города можно лишь проходя по лезвию его кварталов, словно в неком температурном мареве одновременно пронзительного и отрешенного состояния бытия, когда связи с повседневной ответственностью разорваны, а перцептивные механизмы – ещё нет. Тогда же можно услышать его песню.

Город как мегаломаническое месиво архитектурных констант. Город как нотный полк, идущий в наступление.  Улица, некоторые дома – лучше других, больше вещей в витринах. И хотя бы уж тем, что если сойдёшь с ума – то, во всяком случае, не внутри них, пел-говорил Бродский. Воистину, только прогулка, только прогулка спасёт тебя от его неминуемых экзистенциальных тисков!

Город как замысел, и хотя ни один замысел единственного ума не может поспорить с масштабами несопоставимо большей сущности, город, как постановка цели. Да, история знала падение модернистских городов, оказавшихся глухими к их обитателям, неспособными дать им всё необходимое для поддержания жизни.

Но именно модернисты способны воспарить над алеющей пустыней однородного семантического моря, выстроив её в вертикаль. Однородного и одномерного! Поистине, когда разрабатываешь города, будь модернистом в замысле и постмодернистом в вариантах метафизического дренажа.

Поэтому радиоантенна для меня – идеальный прообраз модернистского града. Ось Мира, возносящая мысли в другую вселенную сигнала. Игла, прокалывающая онтологический барьер между обеими эфемерностями. Город – вследствие многоголосости и конструктивной полифонии составных частей. Город – как сумма мечт и чаяний своих поселенцев.

Есть города, которые мы обрели и утратили, обретаем и утрачиваем, и, может быть, утратим и обретём. И есть ещё города психики, живущие в обнажённом нерве психоделического полёта. О, какие крокодиловые сталинграды встают под оспой космоса из неприлично глубоких недр акриловой бездны.

Вклад в архетипический город внесла Мор Утопия, родившая целую вселенную, подозрительно похожую на нашу и бесконечно отличную сбывающейся главной мечтой. Но раз уж она сбылась в одном месте… Больше археология, чем синтез, как говорили сами создатели игры.

Ещё один поэт пространства, художник Мартин Колпанович, смотрит на них под совсем другим и каким-то очень важным, очень необходимым углом. Его “Невидимые Города” лишены архитектурных форм! Вместо этого они принимают форму ландшафта, смерча, химерических ходуль, они, ужасающе древние, подобные лавкрафтовским Р’Льехам или городам Старцев, потому что их окна черны. Черны древностью, не мраком, окаменелостностной покинутостью, за которыми ничего нет, как, например, в фильме “Тёмный Город”. Кто и зачем их построил. Они невидимы и мгновенно ускользают, как осенние листья на одиноком ветру.

А есть ещё замысел – возводить города для новых и прочих форм жизни.

Моя собственная мечта – строить проспекты на широте приполярного Урала, в месте наименее испорченном потокм людских мыслей, и, надо признаться, ног. Не для людей. И покуда задумка неосуществима, сейчас или вообще, медленно подрастает его крохотный гибрид, нулевая версия, первая попытка изначально двумерных структур, сочетаний кругов и линий, призванных когда-то по детской мечте нарисовать душу, в трёхмерный мир.

Можно поэтически сказать, что они сами всегда хотели вырваться, стать частью нашего пространства. Как псевдогаллюцинации – истинными.

Это город для идей – я начал его с руин, и здесь и сейчас он не вырастет за руины. Во всяком случае, его нынешнее воплощение. Тут виден срез, кусок некого нового храма на фоне архаичных обломков более старого. Что ж, в эдейтическом космосе ничто не имеет ни значений, ни величин, или имеет любые значения и величины. Может быть, это Петра, приснившаяся радиоантенне, мигающей – кто знает – куда. А может, метафизическая Альгамбра, скрывающая внутренний пылающий Парфенон. А может, бессмысленные полимерные нагромождения. В конце концов – они как конструктор, легко комбинируются.

Что касается городов реальных…

В ранний час, когда имеющие судьбу спят, можно пренебречь установленным порядком и выйти. Тогда, любуясь видом этого исключения, удаётся слушать странную песню… Это Город поёт.

Похожая на долгий стон, схваченый в хитроумную ловушку улиц, она проносится вихрем, задевая копулы и трактуры зданий, и, теряя на них лоскуты, переливается в протяжный грохот. Вдруг на самую долю мгновения Город оживает, издавая отчётливый вой, не предназначенный для уха, словно огромное существо из космической бездны, только что родившееся и осознавшее всё, низвергает в неё обратно свой голос, полный бесконечно непостижимого ликования и ужаса.