Unlimits of Control: Джармуш и молчаливые письмена Хассана ибн Саббаха

По словам Джима Джармуша, он осознанно снял «Пределы контроля» так, чтобы передать зрителю особенное состояние, «трансовое состояние героя во время путешествия». Состояние это драгоценно – и вот почему.

Фильм Джармуша перегружен отсылками, и, как говорит один из героев, «мир приобретает цвет стекла, через которое ты на него смотришь», – однако не логичнее ли всего будет в первую очередь посмотреть на всё действо через стёклышко названия? Главный герой «Пределов контроля» – Lone Man, или Одиночка, – не просто шпион, чей-то агент или путешественник. Большую часть фильма мы этого не знаем, но ведь в конце-то становится очевидно, что весь этот путь – путь убийцы. Ассасина. Каков шанс, что это путь тех самых ассасинов – не исторических исмаилитов, а ассасинов Берроуза, в честь эссе которого был назван фильм, и Гайсина, которого Берроуз в «Письмах Яхе» называл Хассаном ибн Саббахом?

Речь в письмах, напомним, шла о такой штуке, как – МОЛЧАЛИВЫЕ ПИСЬМЕНА БРАЙОНА ГАЙСИНА ХАССАНА ИБН САББАХА. ПИСЬМЕНА КОСМОСА. ПИСЬМЕНА ТИШИНЫ. Это ключевое понятие магии Берроуза и Гайсина: чтобы выйти из-под Контроля, необходимо взломать или разрезать слово. В эссе «Пределы контроля» же как раз идёт речь о том, каким образом сильные мира сего добиваются своего положения, почему они вынуждены его удерживать, почему зависят от Контроля как от джанка.

Что ж, если Агента Ли научили этому в каком-то особенном Агентстве, то можно биться об заклад, что Одиночка – тоже Агент того же Агентства. Его путь начинается с нескольких простых напутствий от старших: «жизнь ничего не стоит», «у вселенной нет центра и краёв», «реальность произвольна», «всё субъективно». Да-да, noth­ing is true! Every­thing is…

В этом фильме every­thing is imag­ined. Видимо, это такой оборот от философствования к специфическому действию. Напомним, что в одном из наших давних переводов, интервью-введении в «Третий разум», Берроуз рассказывает, как мир проявляет себя как сновидение: «Я как-то завтракал Нью-Йорке пончиками с кофе, размышлял, что постоянная жизнь в этом городе напоминает, наверное, жизнь в целой куче коробок – и вдруг увидел за окном грузовик с этой самой кучей коробок. Это нарезка – точка соприкосновения того, о чём ты думаешь, и того, что вокруг творится».

Не вполне ясно, цитирует ли Джармуш Берроуза весь фильм или на полном серьёзе использует в своём творчестве его воззрения, – да это и не важно, всё равно эта методика отлично срабатывает! Агент-Ассасин двигается именно с помощью «нарезки образа»: ему сказали искать скрипку. Он находит скрипку в музее, видит изображение скрипки – после этого Агент встречает «скрипку», в смысле агента со скрипкой. Затем агент видит изображение голой девушки – Агент встречает голую девушку-связную. Агент видит плакат с нападением на девушку-двойного агента – и потом еле-еле не нарывается на то, как её заталкивают в автомобиль и увозят.

Весь путь Агента – это путь повествования, которое само себя направляет! Напомним ещё один замечательный момент из Берроуза, точнее из книги «Здесь, чтобы уйти». Берроуз рассматривает каллиграфические абстракции Гайсина, находит в них «точки входа» и начинает «сквозь них» видеть города, живущих в них людей и т.п. Весь фильм состоит из повторяющихся сцен, нанизанных на путь по нарезке; однако это не круговерть, а спираль: с каждым следующим витком Агент подбирается к тому, чтобы, во-первых, выйти на свою жертву, а во-вторых, по кусочкам собрать всё необходимое для убийства, от орудия до, хм, методики. Которая, собственно, и состоит в том, чтобы найти нужное место, нужный «контролирующий образ»-точку входа – и внезапно обнаружить себя в другом месте «вселенной без краёв и центра» через нарезку образов.

Точкой входа служит Золотая башня Севильи. Агент обнаружил её по пути – Агент использовал её образ – агент обнаружил себя на диване перед несколькими такими башенками. Использовал воображение. Использовал навыки.

Отдельно хочется сказать о поединке в конце фильма. Поначалу кажется, что всё действие кроме повторяющихся эпизодов и огромного количества отсылок состоит ещё и из болтовни. Каждый следующий «связной» забалтывает Агенту зубы с позиции «я свой». Фактически каждый из них старается выяснить, не сидит ли Агент на том же джанке, что и связные. Интересуется ли он музыкальными инструментами? Музыкой? Наукой? Галлюцинациями, магией? Агент не относит себя к их общности, он – сам по себе, Одиночка.

Если продолжать метафору Контроля как джанка, то все связные – зависимые джанки, но все обмануты контролем. Ни один из них не хочет того, чем так «интересуется». Фанат науки цитирует суфиев, заменяя «планеты в экстазе» на «молекулы в экстазе», фанат кинематографа не понимает, кино ли его очаровало или его собственный сон, а тот, кто подсел на галлюцинации и пейотль, в действительности просто считает «отражения более реальными, чем отражающееся». Каждый из них заражён Контролем, «вирусом Правоты», дающим точку отсчёта и ограничение, а Американец (враг и жертва Агента) – всего лишь очередной в цепи связных. Перед смертью он перечисляет виды джанка, на которых сидят связные, заявляя, что это всё чушь собачья; сам он сидит на Контроле чистейшего качества.

И потому не видит суфиев за пляшущими планетами/молекулами.

Агент не даёт себя вовлечь ни в один из разговоров – он молчит (читая, видимо, про себя МОЛЧАЛИВЫЕ ПИСЬМЕНА БРАЙОНА ГАЙСИНА ХАССАНА ИБН САББАХА. ПИСЬМЕНА КОСМОСА. ПИСЬМЕНА ТИШИНЫ), отвечая лишь в самых крайних случаях, но внимательно слушает. Нельзя вовлечь – не получается и контролировать. Что ещё может контролировать Агента? Секс? Никакого секса во время работы. Разговоры? Никаких мобильников. Ощущение собственной силы? Никаких пушек.

Контроль Агента кажется абсолютным, несравненным: Американец забурился в глубокую пустыню, в высокотехнологичный бункер, окружил себя ордой тяжеловооружённых солдат – ан его противник, в щеголеватом костюмчике, с одной лишь струной с легендарной гитары, записанной на пластинку в начале века (noth­ing here but the record­ings!), не только беспрепятственно оказывается перед беззащитным Американцем – в его присутствии даже пистолет просто отказывается стрелять. Как Агент добивается этого? Что вызывает к жизни все эти чудеса?

Видимо, его Контроль и Контроль Американца – разного свойства. Контроль Американца – это суета, беспокойство, это давление, это эмоции – и это слова. Контроль Агента – это молчание. И вот в нём-то и заключено то удивительное послание Джармуша, которое и стоит упоительно слушать весь фильм: в нём сквозит такая глубокая завершённость, чистота и свобода, что разменивать её на слова, музыку, фильмы, науку, на деньги и всё, что деньги могут дать, на суету и болтовню – разменивать чистое золото на медяки. Парадокс: пределы контроля исчезают, когда Контроль очищается Молчанием… Да Контроль ли это теперь вообще?

Фильм Джармуша предваряется цитатой из «Пьяного корабля» Рембо, которая звучит рефреном к напутствию Агента-ассасина в самом начале фильма и к его свершению в самом конце. Это, напомним, корабль, лишившийся руля и парусов, потерянный среди безумных волн, как кружащийся суфий – в океане экстаза. Потерять дар речи, потерять контроль, потерять Слово, осознать, что жизнь ничего не стоит и услышать Молчаливые Письмена – значит оказаться самому хозяином Контроля, пройти спираль сновиденных мытарств и исполнить свою миссию.

Когда всё свершилось, Агент-ассасин снова использует свой метод поиска, но образом служит отсутствие образа – картина, скрытая завесой. Метафора ли это просто завершения задания? Трансценденции, перехода в Ясный Свет, исчезновения из мира? Или продолжения пути на новом витке, следующем задании?

Молчание будет нам ответом.