Садомазохизм и Общественные науки (перевод статьи Томаса С. Вайнберга)

От переводчика. Предлагая вашему вниманию, дорогие читатели, перевод статьи доктора философии Томаса С. Вайнберга «Садомазохизм и общественные науки: Обзор социологической и социально-психологической литературы», хотим сказать по этому поводу вот что.

Данная статья довольно убедительно показывает, что в основе социальной стигматизации некоторых явлений, которые традиционно считаются «девиациями» или «парафилиями», лежит не низкий уровень толерантности общества и не активность реакционных и консервативных представителей части этого общества, а (чаще всего совсем не злонамеренное) отсутствие адекватного современности уровня восприятия тех или иных явлений у тех, кто, собственно, формирует и направляет дискурс.

В этой статье доктор Вайнберг показывает, как устоявшиеся взгляды классической психоаналитической школы (в частности, Фрейда и Крафта-Эбинга) на такие «девиации и парафилии», как садомазохизм, возникшие из их клинической практики в викторианскую эпоху, не подвергавшиеся с тех пор серьёзному критическому анализу, продолжают, по сути, оправдывать вышеупомянутую стигматизацию представителей условной «БДСМ-субкультуры». Разумеется, про постсоветскую психологию и говорить нечего, поскольку на данный момент вообще не понятно, что определяет её концепции и есть ли она вообще. 

Доктор Вайнберг противопоставляет социологический modus operan­di психоаналитическому и приводит обзор социологических и социально-психологических исследований СМ-субкультуры, отличающихся куда менее предвзятым отношением к данному явлению. 

Статья довольно специфична, некоторые явления (такие как leather­sex – субкультура, очень сильно повлиявшая на становление современных садомазохистских субкультур) не знакомы ни российским апологетам БДСМ, ни представителям БДСМ-культуры на постсоветском пространстве, а попытки провести близкие оным аналогии уводят в совсем уж безрадостные края, в которых такие тьма, стон и скрежет зубовный, что не снились и самому прожжённому сознательному мазохисту. Что никоим образом не умаляет её познавательности и полезности для ума тех из наших читателей, кому интересна не только «Тема» исследования, но и тема выхода на уровень осознания того, что во всём многообразии вариантов отражения «бескрылого Эроса» в «зеркале Диониса» отражается и «тайный ингредиент» источника отражений.

Садомазохизм и общественные науки: Обзор социологической и социально-психологической литературы

Автор: Томас С. Вайнберг, доктор философии, Buf­fa­lo State Col­lege

Перевод: RuahRaa, «Инвазия»

[Оригинал статьи]

В ранних психоаналитических исследованиях садомазохизма (Freud, 1938, 1953, 1959, 1961; Krafft-Ebing, 1965; Stekel, 1965) он рассматривается как свидетельство психопатологии. Крафт-Эбинг, например, понимал мазохизм как «своеобразное психическое извращение сексуальной жизни индивида, сексуальные чувства и мысли которого направляются желанием полностью и безоговорочно подчиниться воле партнёра» (Krafft-Ebing 1965, стр. 86).

Крафт-Эбинг ввёл термин «мазохизм», образованный от имени писателя Леопольда фон Захер-Мазоха (1836–1905), чей роман «Венера в мехах» отразил его собственное эротическое влечение к боли, унижению и подчинению (Cleugh, 1952). Термин «садизм» может быть связан с именем графа Донаcьена Альфонса Франсуа, маркиза де Сада (1740–1814), чья жизнь и эротические произведения были наполнены эпизодами, изображающими сексуальную жестокость. Фрейд считал, что «садизм… является гипертрофированным и агрессивным компонентом полового инстинкта, вытеснившим все остальные компоненты» (Freud, 1938, стр. 569). Он также считал мазохизм извращением и полагал, что это «не что иное, как садизм, направленный на собственную персону, становящуюся сексуальным объектом» (Freud, 1938, стр. 570). Он отметил, что мазохизм трудно отделить от садизма. Фактически, он отмечал, что «наиболее поразительной особенностью этого извращения является то, что его активные и пассивные формы сосуществуют в одном человеке» (Freud, 1938, стр. 570).

Точки зрения ранних психоаналитиков понятны. Литературные произведения де Сада и Захер-Мазоха, с которыми они были знакомы, описывали довольно экстремальные навязчивые идеи и формы поведения. А садисты и мазохисты, с которыми они сталкивались, были их пациентами, большинство из которых обращались к ним за помощью по поводу других проблем (Stekel, 1965). Психоаналитические теории об этих явлениях были выведены из очень ограниченного и обусловленного опыта. Более того, большая часть жизни Фрейда и Крафта-Эбинга пришлась на викторианскую эпоху, с её консервативным отношением к сексуальности. Но тем не менее их точка зрения до сих пор преобладает. Росс, например, видит в садомазохистах «обиженных детей», испытавших «иррациональное чувство вины», исполнившихся «бессознательного гнева и желания мести» и имеющих «хрупкое чувство идентичности, которое в свою очередь приводит к размытию персональной границы между собой и другими. Всё это находит отражение в смене тех ролей, которые играют сексуальные садисты и сексуальные мазохисты» (Ross, 1997, стр. 90–91, цит. по Wes­t­heimer & Lopa­ter, 2002, стр. 650). Его наблюдения, впрочем, тоже основаны на клинических исследованиях и опыте, а не на общении с садомазохистами, которые не обращались за психологической помощью.

После публикации конструктивной статьи антрополога Пола Гебхарда «Фетишизм и садомазохизм» (1969) наблюдается рост интереса к садомазохизму с точки зрения социальных наук, особенно социологии и социальной психологии. Признавая, что классический психоаналитический подход не адекватен той ситуации, в которой находятся современные садомазохисты, современные исследователи стали расширять границы, установленные клиницистами. Садизм и мазохизм стали рассматриваться как социологические явления, зависящие от культурных процессов, полученного опыта и усиленные наличием садомазохистских субкультур. В отличие от более ранних авторов, источники информации которых были в значительной степени ограничены профильной терапией пациентов, в последнее время исследователи используют различные методы сбора данных. Эти методы включают в себя исследования как непосредственно современных садомазохистов, так и публикаций, появляющихся в сексуально ориентированных изданиях, анализы граффити, а также материалы из Интернета, этнографические исследования, теоретические эссе, критический анализ психиатрических категорий, используемых врачами, и юридических прецедентов с участием садомазохистов и обзоры новых данных по рассматриваемой теме. Также появляется больше статей в популярных журналах, которые часто ссылаются на работы современных исследователей. Эта, более современная, литература фокусирует внимание на социальной организации садомазохизма, садомазохистских взаимодействиях, социализации садомазохизма, особенностях садомазохистов, функциях садомазохистских субкультур и организаций, их нормах и ценностях, а также садомазохистских предпочтениях и практиках. Важно отметить, что многие из таких исследований были проведены за пределами Соединенных Штатов и, таким образом, содержат важные межкультурные сравнительные данные.

В этой статье я сперва приведу обзор современной литературы по СМ и связанному с ним поведению, появившейся со времени моего последнего обзора, затем суммирую то, что мы теперь знаем о садомазохизме.

Обзор исследований и опросов

Из исследований анонимных опросов можно получить ценную информацию. Вхождение в девиантные субкультуры затруднено из-за их закрытости. Возросшая заметность садомазохистских клубов и садомазохистского поведения – относительно недавнее явление, и возможность стигматизации и негативных последствий по-прежнему очень тревожит садомазохистов, особенно представителей гетеросексуального сообщества. По этой причине исследователи чаще обращаются не к прямым формам сотрудничества, а к журналам и другим садомазохистски ориентированным изданиям. Как правило, прямое взаимодействие требует более доверительного общения с организаторами клуба для достижения взаимопонимания и установления доверия. Исследования по анонимным опросам имеют свои недостатки, поскольку дистанцируют исследователя от самой субкультуры, их результаты опосредованны, а не получены из живых наблюдений. И тем не менее из них многое можно почерпнуть.

Со времени моего последнего обзора (Wein­berg, 1994) вышло несколько крупных работ, подтверждающих результаты предыдущих исследований. Одними из самых масштабных являются исследования, проведённые в Финляндии (Sandnab­ba и др, 1999; Ali­son и др., 2001;. San­til­la и др., 2002). Участниками этих исследований были 164 мужчины и 22 женщины, которые являлись членами двух сексуально ориентированных клубов. Один из них, MSC-Fin­land, объединяет геев, имеющих интерес к садомазохизму и leather­sex. Садомазохизм, как эротизация господства и подчинения, отличается от leather­sex, который является эротизацией «мачо», брутального мужского образа, и символизируется ношением кожаной одежды и одежды в «ковбойском», «байкерском» и тому подобных стилях. Согласно Лисхауту, «для многих геев кожа – это не просто стиль, но также и главным образом – сексуальный фетиш» (стр. 23). Между садомазохизмом и leather­sex есть точки соприкосновения, но они не тождественны (Lieshout, 1995).

Другая организация, Kinky Club (95 испытуемых), объединяет преимущественно гетеросексуалов обоих полов, имеющих интерес к некоторым видам экзотических сексуальных действий. Анкеты из 237 пунктов были розданы членам обоих клубов. На первом этапе их изучения (Sandnab­ba и др., 1999) женщины были исключены из исследований и исследовались только мужчины, идентифицирующие себя как садомазохисты. Было проведено сравнение результатов анкетирования с данными, полученными из Статистического ежегодника Финляндии, касательно населения Финляндии вообще, а также между данными анкетирования гомо- и гетеросексуальных подгрупп. Кроме того, были проведены сравнения между представителями доминантного и сабмиссивного позиционирования. Санднабба и его коллеги сообщают, что садомазохисты статистически имели значительно более высокий уровень образования и дохода, чем финское население вообще, преимущественно они были «белыми воротничками», 61 % занимал высокие должности на работе, а 60 % трудились в социальной сфере, что подтверждает выводы о том, что большинство садомазохистов хорошо функционируют в социуме.

Санднабба с коллегами выяснили, что большинство из них впервые открыли свои садомазохистские интересы в возрасте от 18 до 20 лет, имели первый опыт СМ и стали регулярно практиковать СМ-отношения в возрасте от 21 до 25 лет. Данные по возрасту «каминг-аута» СМ-интересов в этом исследовании отличаются от данных исследований Бреслоу (1985), в которых половина опрошенных мужчин заявила, что они осознали свои садомазохистские интересы в возрасте 14 лет. А в исследованиях Mозер и Левитт (1987) преимущественный возраст «каминг аута» – 26 лет. Данные о первом СМ-опыте у мужчин согласуются с результатами Мозер и Левитт (1987), субъекты чьих исследований впервые попробовали СМ в возрасте 23 лет. Строго гетеросексуальным субъектам раньше стало известно об их СМ-интересах и первый садомазохистский опыт ими был получен в более раннем возрасте, нежели это случилось в жизни субъектов гомосексуальных. Большинство мужчин получили удовольствие от первого опыта.

Санднабба и его коллеги обнаружили, что более 88 % опрошенных с тех пор занимались и «ванильным» сексом, а менее 5 % – нет. При этом чуть больше одной четверти опрошенных заявили, что только СМ-секс действительно удовлетворяет их. Что касается частоты СМ-практик: чуть больше одной трети опрошенных практиковали СМ-секс от двух до пяти раз в течение предыдущего года, около 20 % практиковали за тот же период от 11 до 20 раз. Геи и бисексуалы сообщили о большем количестве СМ-сеансов, чем гетеросексуалы, что согласуется с данными Шпенглера (1977). Опрошенные сообщили о более частой мастурбации, нежели это свойственно финскому населению вообще. Санднабба считает это результатом меньшего количества постоянных сексуальных отношений. «Несмотря на то, что опрошенные испытывают трудности в поиске партнёров», – пишет он, – «они имеют положительное и эгосинтоническое восприятие собственного сексуального поведения» (стр. 278). Исследователи пришли к выводу, что, «хотя результаты не показывают ухудшения социально-психологического функционирования мужчин-садомазохистов, полное понимание таких особенностей требует углубленного анализа в более индивидуальной перспективе восприятия, например на фоне развития садомазохистской индивидуальности» (стр. 282).

В двух других работах, посвящённых тому же исследованию (Ali­son и др., 2001; San­til­la и др., 2002), авторы использовали более сложные статистические методы для изучения садомазохистских взаимоотношений. В первой из этих работ (Ali­son и др., 2001) авторы исследовали поведенческие роли садомазохистов и эмпирические отношения между ними. Они разделили исследуемых по следующим типам или темам возникающих общих интересов: гипермаскулинность, болевые ощущения, унижение и физическое ограничение. Это позволило им разработать корреляционную карту, показывающую, какие практики какому типу или теме соответствуют и насколько тесно они связаны друг с другом. Например, cock­bind­ing, анальный фистинг, использование фаллоимитаторов и катетеров соответствовали гипермаскулинной области их карты, в то время как флагелляция, пощёчины и словесные унижения соответствовали области унижений. Также они показали, какие практики, характерные для каждого из четырёх типов, были наиболее тесно связаны со смежными областями. Они отмечают, что «это… предполагает, что садомазохизм может быть осмыслен как совокупность взаимосвязанных практик, где конкретный человек делает акцент на интересных лично ему темах, а не условный собирательный термин для ряда независимых явлений». Когда они сравнили мужские и женские тематические приоритеты, то сделали вывод, что женщины более склонны к теме унижений, в то время как мужчины – к гипермаскулинному поведению. Этот вывод, однако, может быть в большей степени объяснён составом выборки исследуемых мужчин, нежели различием мужчин и женщин. 95 из 162 мужчин были представителями гей-сообщества, и это могло повлиять на результаты. То, что авторы рассматривают как различия мужчин и женщин, может быть на самом деле различиями между геями и гетеросексуальными женщинами. Как отмечают Элисон и коллеги: многие из практик, характерных для темы гипермаскулинности, таких как анальный фистинг, клизмы и катетеры, обычно свойственны субкультуре геев, увлекающихся leather­sex. Такие термины, как «фистинг» или «вагинальный фистинг», очень распространены в гетеросексуальных или лесбийских сообществах Калифорнии. Сравнения Элисон и коллегами геев и гетеросексуальных мужчин-садомазохистов, похоже, подтверждают мои догадки: они обнаружили, что гетеросексуальным мужчинам интереснее тема унижений, в то время как геям ближе тема гипермаскулинности.

Изучив результаты и соответствующую литературу, авторы пришли к выводу, что «причинение и получение боли может иметь весьма различные значения в зависимости от того контекста, в котором оно было реализовано, и, конечно, в зависимости от интенсивности ощущений причиняющего/получающего». И далее: «результаты свидетельствуют о том, что в гей-группах причинение и получение боли было более интенсивным и целенаправленным, а символическая репрезентация боли была более важной для женщин и гетеросексуальных мужчин».

В третьей работе каждая из четырёх индивидуальных поведенческих моделей, обнаруженных во втором исследовании, исследовалась по шкале интенсивности. Используя концепцию «сценариев», они исследовали не только поведение в рамках конкретного сценария, но и рост интенсивности в течение нескольких встреч. Фокусируясь на индивидуальной поведенческой модели, исследователи попытались выяснить, лежит ли в её основе упорядоченная структура СМ-поведения. Они попытались разработать кумулятивную шкалу, в которой одни интересы переходят в другие, более интенсивные. Авторы пришли к выводу, что СМ-поведение – не случайная комбинация интересов, а структурированный паттерн и что некоторые из этих «частично кумулятивных структур… можно сравнить с сексуальными сценариями обычного гетеросексуального поведения».

Юджин Левитт и его коллеги (1994) изучили данные 34 женщин, собранные для большого научно-исследовательского проекта. Данные были получены путем анкетирования членов двух старейших БДСМ-сообществ США – «Общество Януса» и «Общество Уленшпигеля». Было сделано сравнение результатов их исследований с исследованиями Бреслоу и коллег (1985). Команда Левитта установила средний возраст «каминг-аута» СМ-интересов как 22,7 лет (21,6 лет у команды Бреслоу). Исследования Левитта и его коллег обнаружили разницу уровней активности и частоты реализации садомазохистских сценариев у опрошенных. По их выводу, разница объясняется уровнем образования и семейным положением.

Рассматривая предпочтения в видах СМ-практик, авторы обнаружили сходство между двумя выборками: женщинами, предпочитающими бондаж, спанкинг и оральный секс, и предпочитающими сценарий «господин и раб». Безотносительно выбора поведенческих моделей, они отмечают, что женщины в СМ, как правило, лучше образованы и чаще одиноки, чем женщины в США в целом, что они обнаруживают у себя соответствующие наклонности в ранней молодости, что «многие склонны к сабмиссивности, гораздо меньше тех, кто склонен к перемене ролей, ещё меньше тех, кто отдаёт явное предпочтение доминирующей роли». «Четыре из пяти участниц опроса удовлетворены своей СМ-ориентацией».

Дениз Доннли и Джеймс Фрейзер (1998) изучили данные 320 студентов из большого университета на юго-востоке США для проверки трёх конкурирующих гипотез: гипотезы мужского возбуждения (благодаря социализации, акцентирующей внимание на сексуальной агрессии, и легитимности экспериментов с ней, мужчины более склонны к садизму и мазохизму, чем женщины), гипотезы женского возбуждения (благодаря социализации в направлении пассивности, женщины более склонны к мазохизму, чем мужчины) и гипотезы сближения (мужские и женские мировоззрение и поведение сблизились, и это демонстрируется сходством в реакциях на садомазохистские раздражители). Анкета содержала 220 вопросов, рассчитанных на представителей среднего и зажиточного класса. 72 % испытуемых составляли женщины и 28 % – мужчины. Важно отметить, что этот опрос не был «садомазохистским», поскольку исследователи изучали реакцию на СМ-раздражители людей вообще, а не людей, осознавших себя склонными к СМ. Среди множества вопросов их спрашивали, часто ли их возбуждают фантазии об определённых СМ-сценариях и участие в них. Исследователи обнаружили, что мужчин значительно чаще возбуждали как тематические фантазии, так и реальное участие в СМ-действиях. При этом они хотели доминировать в сексе, но не подчиняться. Но мужчин больше возбуждали фантазии касательно бондажа и дисциплины, фиксации и спанкинга, что как будто бы противоречит первому выводу. Исследователи заключили, что подтверждается «гипотеза мужского возбуждения». Результаты этого исследования, однако, не приносят большой пользы в понимании СМ как социального явления по целому ряду причин.

Анализ контента

Вторичный анализа контента из различных источников, таких как журналы, литература, граффити и материалы из Интернета, еще на один шаг уводит дальше от прямых наблюдений СМ как явления, являясь альтернативным способом сбора полезных данных. Есть, по крайней мере, две проблемы, связанные с контентом для вторичного анализа. Во-первых, он ограничен материалами, которые никак не связаны с целями и предположениями исследователей. Во-вторых, поскольку этот метод в значительной мере зависит от проницательности исследователя и его/её способов категоризации информации, существует опасность того, что сбор данных и выводы, сделанные из их анализа, может отражать взгляды исследователя, а не садомазохистов. Этот метод, похоже, лучше использовать в качестве бонуса к другим методам сбора данных.

Курт Эрнульф и Суне Иннала (1995) проанализировали 514 интернет-сообщений, появившихся в международной дискуссионной группе по сексуальному бондажу. Их интересовало то, «как опыты сексуального бондажа стимулируют сексуальные переживания, какие переживания приводят к сексуальному удовлетворению и как такие опыты различаются в зависимости от того, кто их практикует» (Ernulf & Innala, 1995, стр. 639). Они указали, что предыдущие исследования сексуального бондажа использовались либо как клинические образцы психических патологий, либо брались из интервью с членами садомазохистских организаций, которые могут дать предвзято-позитивное представление о своих интересах. При помощью контент-анализа исследователи надеялись избежать подобных проблем.

Они установили, что 80 % опубликованных сообщений, место создания которых они могли определить, пришли из Соединенных Штатов, как они предположили, из-за более широкого доступа к Интернету. Другие сообщения приходили из Австралии, Канады, Финляндии, Германии, Японии, Нидерландов, Норвегии, Швеции и Великобритании. Почти три четверти сообщений были написаны мужчинами, 81 % которых позиционировал себя гетеросексуалами, 18 % – гомосексуалами, и 1 % заявлял о своей бисексуальности.

60 из них (12 %) считали бондаж эротической игрой, 19 (4 %) видели его как обмен властью, и 15 (3 %) утверждали, что связывание усиливает сексуальное удовольствие. 13 сообщений (2,5 %) акцентировали тактильную стимуляцию и телесные ощущения от связывания, 12 других (2,3 %) заявляли, что связывание усиливает их визуальное удовольствие. Другие мотивы бондажа – сексуальное удовольствие партнёра, контроль сексуальной стимуляции и продление оргазма – содержали 11 сообщений (2 %), а реализация сценариев сексуальных фантазий, сексуальные эксперименты, доверие и забота, непредсказуемость ситуации, объективизация партнера и образ жизни как мотивы бондажа содержались менее чем в 10 упоминаниях.

Эрнульф и Иннала разделяли СМ, БД, и ДС, как и многие из авторов анализируемых ими сообщений. Тем не менее, в одной трети проанализированных сообщений садомазохизм был упомянут либо как суть бондажа, либо как сопутствующее условие. Авторы отметили, что не было никакого согласия среди авторов сообщений насчёт того, является ли связывание частью садомазохизма.

Во всех субкультурах существуют нормы, которые служат для определения ожиданий их членов и контроля их взаимодействий. Для бондажистов важнее всего был вопрос безопасности и доверия.

Эрнульф и Иннала упоминают 36 сообщений на тему безопасности. Они пишут, что «субъекты дискуссии упоминали семинары о безопасности для участников сообщества и строгие стандарты безопасности среди них. Тот, кто нарушает правила безопасности, скорее всего, будет исключён из сообщества» (стр. 650).

Некоторые из сообщений обсуждали желаемые характеристики хорошего «верхнего», или, выражаясь языком исследователей, «доминанта-инициатора».

Хороший «верхний» – тот, кто знает пределы «нижнего» и видит признаки того, что они достигнуты. «Верхний» чувствителен к потребностям «нижнего» и желает быть сопричастным удовольствию, получаемому «нижним». Мужчины-гетеросексуалы чаще выбирали роль доминанта-инициатора, чем гомосексуалы.

Этнографические исследования

Этнографические исследования предполагают тесный контакт с представителями СМ-субкультуры. Погружаясь в мир СМ, исследователь может наблюдать фактическое поведение садомазохистов и взаимодействовать с ними, имея прочный фундамент для развития теорий. Есть, однако, ряд трудностей в проведении этнографических исследований. Самой большой проблемой для исследователя является вхожесть в СМ-круги и нахождение в них своей роли, что и объясняет малочисленность этнографических данных. Гей-субкультура поклонников leather­sex в большинстве небольших городов доступнее, нежели гетеросексуальные садомазохистские субкультуры. СМ-гей-бары хорошо известны в гей-сообществах и, за исключением некоторых частных клубов, в них нетрудно войти. Гетеросексуальные садомазохистские группы практически незаметны. Даже в крупных городах СМ-группы трудно найти и войти в них без поручительства их участников. По сравнению с опросами, этнографические исследования требуют времени и предполагают некоторые трудности при анализе и публикации данных. Это в значительной мере зависит от проницательности, внимания к деталям и подхода исследователя. Одной из важных проблем является то, что принимаемая роль может ограничивать возможность получить опыт некоторых видов взаимодействий. Исследование в процессе участия также требует умения взаимодействовать и видеть то, что происходит с человеком, его глазами.

Морис ван Лисхаут (1995) изучал гомосексуальные контакты в лесопарке возле голландского шоссе (Моллебо), не имея трудностей, отмеченных выше, поскольку он сам был участником своих исследований. Он пишет: «На четвертый или пятый визит моя роль стала смешанной: в течение вечера и ночи я был как наблюдающим участником, так и участвующим наблюдателем. Примерно 80 % времени я провел там в качестве участника-наблюдателя» (Lieshout, 1995, стр. 25, курсив автора). Как гей, который имел опыт встреч в «кожаных барах» и на «плешках», Лисхаут говорит, что почувствовал себя «в своей тарелке почти сразу» (стр. 25). Он имел возможность общаться со своими респондентами, поскольку они воспринимали его «как своего».

После того как Моллебо перестал быть местом встреч, он проводил встречи с садомазохистами и поклонниками leather­sex (Лисхаут делает различие между leather­sex и СМ, хотя эти субкультуры и пересекаются) по понедельникам, вечером, на своей территории. После описания обстановки, которая имела свою атмосферу, Лисхаут показывает как любители leather­sex создавали в парке Моллебо пространственные стратегии, аналогичные тем, которые используются в «кожаных барах». Из его примеров практик знакомства и ухаживания становится ясно, что они подчинены правилам, которые соблюдаются и во время сексуальных взаимодействий («В ситуации “съёма” (cruis­ing) “нет” всегда означает “нет”. Отказы в основном даются невербальным образом и не должны приниматься близко к сердцу», стр. 33).

Похожие исследования были проведены Бродским (1993) в его этнографии «Штольни» (Mine­shaft), бара и секс-клуба, который существовал в Нью-Йорке в 1980‑е. Когда правила игры нарушались, например, грубостью или напором доминанта-инициатора, встреча немедленно прекращалась.

Ролевые интересы («верх» или «низ») часто обозначались деталями одежды, брелоками и другими символами. Как и Бродский, сообщающий о том, что «Штольня» демонстрировала «разнообразие интегративных социальных и культурных функций в общении» (Brod­sky, 1993, стр. 234), Лисхаут отмечает, что «для многих завсегдатаев Моллебо также был местом социального функционирования: они обрастали знакомыми, иногда друзьями, с которыми могли обмениваться новостями и информацией (не только о “кожаной среде”)» (Lieshout, 1995, стр. 28).

Чарльз Мозер в работе «Садомазохистские взаимодействия в частично публичной обстановке» (1998) даёт ретроспективный анализ своих наблюдений садомазохистских вечеринок, на которых он присутствовал в течение 25 лет исследований в СМ-сообществе. Хотя он и наблюдал очень разнообразные по формату, стилю, эксклюзивности и подходу явления, они имели некоторые общие характеристики. Все они касались встреч, взаимодействий и «воплощения своего индивидуального стиля поведения садомазохистами в частично публичной обстановке» (Moser, 1998, стр. 19). Все отношения были структурированы правилами. «Правила поведения на вечеринке», как он пишет, «основательно и четко сформулированы» (стр. 20). Несмотря на то что, как он отмечает, «правила, связанные с этикетом, весьма различны в разных клубах СМ-сообщества, некоторые из правил встречаются постоянно» (стр. 21). Эти правила относятся к приемлемости тех или иных форм взаимодействия, запрету или допустимости публичного секса и конфиденциальности. Некоторые правила, например запрет на опьянение во время СМ-сессий, являются универсальными. Как и на большинстве несадомазохистских вечеринок, назначается определённое время начала, но в отличие от них, также, как правило, соблюдается «время закрытия дверей».

Вероятно, наиболее важной функцией таких СМ-мероприятий является то, что они служат интеграции и социализации участников. Садомазохисты знакомятся между собой, узнают правила взаимодействия и конкретные методы СМ, а самое главное – могут осознать свои интересы и чувства как норму. Мозер пишет: «Очевидно, индивидов привлекает атмосфера, которая побуждает их быть самими собой и реализовать свои склонности. Принятие СМ-идентичности и роли – основная причина посещения таких вечеринок» (стр. 25). Это, разумеется, общая функция для всех субкультур, особенно тех, которые социум считает «девиантными».

Мозер делает интересное наблюдение: хотя большинство вечеринок и не запрещают сексуальные действия, совокупление или поведение, направленное на генитальный оргазм, является для них нехарактерным. Даже когда вуайеризм поощряется, а многие участники – эксгибиционисты. Когда он опросил об этом нескольких завсегдатаев, они сообщили Мозеру, что это слишком лично для демонстрации на публике. Это отличается от наблюдений, сделанных Бродским (1993), хотя и похоже на исследования Лисхаута, отмечающего, что, по сравнению с обычным гей-сексом в публичных местах, садомазохисты и поклонники leather­sex «менее ориентированы на пенис» и что «половой акт не обязательно подразумевает оргазм» (Lieshout, 1995, стр. 28).

Критические очерки

Некоторые недавние статьи критикуют традиционные психоаналитические перспективы видения. Их можно разделить на две категории. Во-первых, это сомнение в научной обоснованности психиатрической классификации парафилий, содержащейся в «Диагностическом и статистическом руководстве Американской психиатрической ассоциации» (DSM-IV-TR).

Во-вторых, некоторые авторы критикуют правовые определения, конкретизирующие садомазохизм (Green, 2001; Hoople, 1996; Thomp­son, 1995; Williams, 1995), основанные на психоаналитических теориях такого поведения.

Проблема DSM-нозологии

Чарльз Мозер и Пегги Дж. Клейнплатц (2005) ставят под сомнение определение парафилий как психических расстройств по DSM-IV-TR. Тем самым, они критикуют и основные психоаналитические предположения о парафилиях. Они применяют социально-конструкционистский подход, заявляя, что представления о психических расстройствах сформированы социокультурным контекстом, благодаря отсутствию научных определений «здорового сексуального поведения». Обращая внимание на то, что «приравнивание необычных сексуальных интересов к психиатрическим диагнозам использовалось для оправдания угнетения сексуальных меньшинств и служило политической повестке дня», они утверждают, что «изучение этой области не просто научный вопрос, но и вопрос прав человека» (Moser & Klein­platz, 2003, стр. 93). В своём анализе Мозер и Клейнплатц отмечают ряд важных моментов. Во-первых, они отрицают, что парафилии являются психическими расстройствами, отмечая, что исследования не предоставляют данных, подтверждающих эту классификацию. На самом же деле «неклинические исследования людей с нетрадиционными сексуальными интересами демонстрируют, что эти люди ничем не отличаются от приверженцев “нормофилических” (т. е. традиционных) сексуальных интересов» (стр. 96), и более того – «клинические исследования не обнаруживают каких-либо групп, которые имели бы какие-либо отличия от других людей, кроме их общих сексуальных интересов» (стр. 96). Во-вторых, Мозер и Клейнплатц указывают на несоответствия и противоречия в классификациях DSM. В‑третьих, они приводят конкретные случаи, в которых определения, дающиеся как непреложный факт, не подтверждаются исследованиями: сюда относятся данные о соотношении полов среди мазохистов, травматичности такого поведения и распространённости определённых сексуальных практик. Они отмечают, что утверждения авторов DSM о парафилиях, при должном изучении современных материалов, просто не соответствуют современным данным. Авторы утверждают, что «критерии DSM для диагностики нетрадиционных сексуальных интересов как патологических опираются на ряд недоказанных и, что более важно, неисследованных предположений. Подразумеваемая система убеждений, которая обусловливает такую классификацию, не подвергнута критическому анализу» (стр. 96). Их вывод: «Хоть это и радикальное решение, мы выступаем за удаление всех указанных категорий из DSM как наиболее подходящий способ решения обозначенных проблем» (стр. 96).

Критика правовых определений

Ряд авторов рассматривает последствия юридического прецедента «Палата лордов против Брауна», известного как «дело Спаннера», – получившего национальную огласку судебного процесса в Великобритании, в результате которого в 1987 г. были задержаны и осуждены за садомазохистские действия по взаимному согласию шестнадцать человек, нарушившие закон о преступлениях против личности, принятый в 1861 г. (Green, 2001; Hoople, 1996; Ker­shaw, 1992; Thomp­son, 1995; Williams, 1995). Закон гласит, что тот, «кто незаконно и злонамеренно наносит раны и любой тяжкий вред здоровью любого другого человека, с применением или без какого-либо оружия или инструмента, несёт ответственность в виде лишения свободы». В то время как «жертвы» не делали никаких заявлений в полицию, в ходе независимого расследования сотрудники полиции обнаружили видеозаписи садомазохистских актов. Хотя все акты происходили по взаимному согласию, это не повлияло на решение суда – «11 человек получили сроки до четырех с половиной лет за насилие; 26 других получили предупреждение за уникальное преступление – пособничество в насилии над самими собой» (Ker­shaw, 1992, стр. 6). Апелляции в комиссию Палаты лордов по уголовным делам, Европейскую комиссию по правам человека и Европейский суд по правам человека оставили приговор в силе (Green, 2001).

Анализ Грина касается правомочности привлечения к ответственности и обоснованности защиты в соответствии с правом на частную жизнь или правом давать согласие на нанесение телесных повреждений, каковое соблюдается, например, в случае профессиональных боксёров. Он приводит два других судебных прецедента. В первом человек, который использовал зажимы для сосков и пирсинг сосков во время бондажа своей партнерши, был оправдан, когда она дала показания, подтвердившие её согласие. В другом случае человек был привлечён за нанесение своих инициалов на ягодицы жены раскалённым ножом. Приговор был отменен по апелляции, «суд принял во внимание, что жена не только дала согласие на акт, но и инициировала его, поэтому никаких насильственных действий со стороны подсудимого не было» (Green, 2001, стр. 544). Грин, приводя эти случаи, ставит под сомнение отсутствие антигомосексуальной мотивации решения по «делу Спаннера». В отличие от этих двух случаев, наличие взаимного согласия в «деле Спаннера» было сочтено несущественным, возникает вопрос: почему? Хоть суд и не акцентировал гомосексуальной ориентации участников процесса, а Европейский суд счёл, что приговор оправдан исключительно «экстремальными» воздействиями (использованием горячего воска, игл, рыболовных крючков и наждачной бумаги для воздействия на половые органы), а не антигомосексуальными убеждениями судей, возникают сомнения в том, что гомосексуальность ответчиков не имела отношения к приговору.

В ходе судебного процесса требование конфиденциальности личной жизни не выдвигалось защитой. Ответчики заявляли, что они имеют право на реализацию своих сексуальных интересов, но Европейский суд не принял этого во внимание. Ответ суда не отличался от заявлений, сделанных Крафтом-Эбингом (1965), что подтверждает психоаналитический подход юридической системы: «не было никаких доказательств, подтверждающих утверждение… что СМ-действия имеют важное значение для их сексуального удовлетворения, сей аргумент был бы принят, если бы садомазохистские действия касались только секса (а не насилия)» (Green, 2001, стр. 547). Грин говорит, что закон должен быть последовательным: либо и такие виды деятельности, как бокс, должны быть запрещены, либо СМ-отношения следует декриминализировать.

Выводы Хупла (1996) по «делу Спаннера» отличаются от выводов Грина. Анализируя этот случай в СМ-перспективе, он говорит о «проблеме репрезентации». Кто вообще представляет СМ, что за люди? «Я бы сказал», пишет он, «что практикующие СМ не были представлены в этом деле как субъект. Скорее, практикующие СМ рассматривались как стереотип, грубая карикатура на десадовских либертинов или, вернее, даже как демоническое альтер-эго “нормального” общества, как коллективный мистер Хайд, так сказать» (Hoople, 1996, стр. 186).

Проблему он видит в том, что то, «как практикующие СМ “видят” и подают себя и свои практики, часто противоречит тому, как другие “видят” их, и потому возникает конфликт представлений с печальными последствиями для практикующих СМ» (стр. 190). Он отмечает, что даже сторона защиты ошибочно пользовалась стереотипами о СМ, изображая садомазохистов как людей, получающих сексуальное возбуждение исключительно от причинения и получения боли. Он указывает на то, что эти действия не всегда вызывают сексуальное возбуждение у садомазохистов. Хупл подчёркивает, что «нижние» с готовностью предоставляют контроль своим «верхним» и что «контроль может осуществляться только до пределов, обозначенных добровольным согласием партнёров, и если эти пределы намеренно нарушаются, СМ-отношения становятся отношениями недобровольными, насильственными (и только в этом случае подлежат судебному преследованию по закону)» (стр. 213).

Что мы знаем о садомазохизме?

Через 37 лет, прошедших с тех пор, как было опубликовано исследование Гебхарда, появилось много свежей информации о СМ. Некоторые ранние предположения, например о том, что женщины в этой субкультуре редкость, были опровергнуты с появлением новых эмпирических исследований (Ali­son и др., 2001; Bres­low и др., 1985; Levitt и др., 1994; Moser & Levitt, 1987). Хотя и имеются некоторые разногласия по поводу некоторых нюансов СМ, имеется и обширный консенсус среди исследователей. Ниже приводится краткое изложение того, что мы знаем о СМ.

Характеристики садомазохизма

Социологи и социальные психологи выявили ряд главных характеристик садомазохизма. Речь идет в первую очередь о доминантно-сабмиссивных отношениях, а не о причинении и получении боли. Акты доминирования и подчинения за пределами сексуальных отношений просто не воспринимаются участниками СМ-сообщества как соответствующие критериям садомазохизма.

Вне садомазохистских отношений доминанты не обязательно властны и жестоки, а сабмиссивы не обязательно пассивны. Только в сексуальном контексте такое поведение воспринимается как приемлемое. Хотя боль и имеет важное значение для некоторых садомазохистов и, конечно, может быть эротизирована, определения садомазохизма, которые фиксируются исключительно на боли, упускают саму сущность СМ-отношений – ритуализацию господства и подчинения. Садомазохисты часто считают, что их поведение является обменом властью (pow­er exchange; иногда допускается и такое прочтение, как «энергетический обмен» – прим. пер.) (Ernulf & Innala, 1995; Hoople, 1996; Moser, 1988). Это объединяет садомазохистов. Ряд организаций используют этот термин в своих названиях, в том числе Ari­zona Pow­er Exchange (APEX), Peo­ple Exchang­ing Pow­er (PEP) в Нью-Мексико, Mem­phis Pow­er Exchange в Теннесси.

СМ является «развлекательным» или «игровым» типом поведения (Mag­ill, 1982; Moser, 1998), обособленным от других аспектов жизни. Садомазохисты не рассматривают его как «реальное» в каком-либо смысле, но считают его средством временного ухода от повседневности. Таким образом, садомазохистское поведение в различной степени включает в себя фантазии (Brod­sky, 1993; Sandnab­ba и др., 1999). Фантазии имеют решающее значение для садомазохистских взаимодействий. Зачастую создаются садомазохистские сценарии: люди играют заранее оговорённые роли. Это помогает свести СМ-поведение только к конкретным встречам, не обнаруживая его в других аспектах жизни. Основываясь на фантазиях, садомазохистские сцены обрамляются социальными дефинициями, которые придают поведению участников конкретный контекстный смысл (Lee, 1979; Wein­berg, 1978). Именно этот фантазийный конструкт позволяет людям играть роли, которые, как правило, недопустимы или невозможны в повседневной жизни, например, когда мужчина, одетый как горничная, позволяет себе быть во власти женщины.

Распространёнными фантазиями являются: строгий босс и озорная секретарша, королева, мистресс или госпожа и раб или паж (Sandnab­ba и др., 1999), хозяин и прислуга или горничная, учитель и ученик, хозяин и его лошадка или собачка, родитель и ребёнок (Juli­ette, 1995; Sandnab­ba и др, 1999). Такое взаимодействие позволяет участникам наслаждаться, не чувствуя вины (Wein­berg, 1978).

Садомазохистские сцены разыгрываются по взаимному согласию и совместно создаются (Baumeis­ter, 1988b; Hoople, 1996; Wein­berg, 1978; Wein­berg & Falk, 1980). То, что может показаться непосвящённому наблюдателю спонтанным поведением, часто тщательно спланировано. Таким образом, непредсказуемости, характерной для повседневной жизни, здесь не существует. Все стороны должны дать согласие на участие. Принуждение не является приемлемым в рамках субкультуры; поощряется лишь иллюзия насилия. Участники оговаривают то, что будет происходить во время игры, и обсуждают пределы взаимодействия, что гарантирует, что оба участника получат удовольствие от своих действий. Мозер отмечает, однако, что, когда садомазохисты хорошо знают друг друга, такое обсуждение становится бессмысленным (Moser, 1998). Используются стоп-слова (Moser, 1998), такие как «жёлтый» (для смягчения воздействий) или «красный» (для остановки), чтобы указать одному партнеру, что другой ощущает дискомфорт. Участники хорошо представляют себе то, что будет происходить. Иногда, однако, доминирующий партнер может испытывать пределы возможностей сабмиссива, осторожно заходя дальше согласованных границ. Выход за пределы добавляет достоверности, заставляя сабмиссива поверить в то, что происходящее «реально». При получении каких-либо знаков, что взаимодействие становится слишком интенсивным, доминирующий снижает степень воздействия. Обычно это делается столь изящно, что настрой не сбивается и взаимодействие может продолжиться на более мягком уровне интенсивности (Wein­berg, 1978). Когда участники хорошо знают друг друга, выход за пределы или рамки согласованных ограничений (Wein­berg и др., 1984) может не рассматриваться как нарушение. Опытные доминанты внимательно наблюдают реакцию сабмиссива и немедленно снижают интенсивность взаимодействия (Ernulf & Innala, 1995; Wein­berg, 1994). Взаимодействие с малознакомыми партнёрами является проблематичным, затрагивающим вопрос доверия и безопасности. Перед тем как дать согласие на участие в игре с кем-то, кто не является близко знакомым, садомазохисты могут узнать о репутации потенциального партнёра от других, которые знают его или её (Lee, 1979). Обсуждаются ограничения, а также конкретные фантазии или сценарии (Moser, 1998). В этих относительно небольших субкультурах индивидуальная репутация в отношении мастерства и надёжности служит механизмом социального контроля. Если садомазохиста считают небезопасным, ему будет трудно найти партнёра. Риск снижается посредством согласования норм и приоритетов в пределах субкультуры.

Садомазохистское поведение очень символизировано; различные атрибуты, такие как одежда (садомазохисты часто носят костюмы из черной кожи, винила или латекса), использование специфического сленга, использование приспособлений для ограничения и контроля в качестве украшений и так далее, подчёркивают ролевую идентификацию участников. Используются, например, ошейники, сбруи и другие фиксирующие устройства. Среди мужчин-гомосексуалов в leather­sex-субкультуре доминирование или подчинение часто символизируют брелоки для ключей или цвет носового платка или банданы. Как правило, ношение брелока слева указывает на то, что человек является «верхним», а справа – «нижним». Предпочтение конкретных практик символизируется цветом платков или бандан; цветовые коды, как правило, согласуются в рамках субкультуры.

Садомазохистская идентичность

Камель (1980; Kamel & Wein­berg, 1983), которого в первую очередь интересовало то, как люди становятся садомазохистами, показал, что это является частью интерактивного процесса или «карьеры», в течение которого человек осознаёт свои ролевые предпочтения и социализируется в сообществе. Первый садомазохистский опыт часто, но не всегда предшествует «каминг-ауту», который относится к процессу принятия садомазохистской самоидентичности и входа в субкультуру (Moser & Levitt, 1987). В этом процессе могут быть гендерные модификации, хотя достоверных данных по ним нет. Некоторые люди, ранее не признававшие свои СМ-интересы, испытывали интерес к садомазохизму благодаря разнообразным отношениям с другими людьми. Бреслоу и коллеги (1985) обнаружили, что другие люди пробудили интерес к знакомству с СМ у более 60 % опрошенных ими женщин, а также что мужчины сообщали о первом обнаружении интереса к СМ в среднем на пять лет раньше, чем женщины (14,99 года против 21,58 года). Мозер и Левитт (1987) обнаружили, что и женщины и мужчины испытали «каминг-аут» и участвовали в первых садомазохистских практиках примерно в одном и том же возрасте. «Каминг-аут» в опросах Мозер и Левитт происходил в 22,9 года для мужчин и 22,7 года для женщин. Мы до сих пор не имеем информации о «каминг-ауте» садомазохизма как процессе. За исключением работы Камеля (1980, 1983) о «каминг-ауте» в leather­sex-субкультуре, качественная информация о процессе формирования садомазохистской индивидуальности отсутствует. Имеются ли, например, прогрессивные этапы в «карьере» гетеросексуальных садомазохистов, аналогичные тем, которые очевидны у садомазохистов-геев?

Садомазохистские субкультуры

Неверно было бы говорить о «садомазохистской субкультуре» как едином явлении. Есть множество садомазохистских мирков, сконцентрированных вокруг особенностей сексуальной ориентации, пола и предпочтений. Есть гетеросексуальные, гомосексуальные, в частности leather­sex, и лесбийские субкультуры. Есть более специфические субкультуры, посвященные бондажу и дисциплине (B & D), которые используют комбинации ограничения и контроля с наказанием или унижением (Ernulf & Innala, 1995), есть такие бодимодификации, как генитальный пирсинг, клеймение, ожоги и порезы (Myers, 1992). Некоторые практикующие СМ проводят различия между садомазохизмом, доминированием/подчинением и связыванием/дисциплиной (Ernulf & Innala, 1995).

Часто, однако, есть соприкосновения и пересечения между этими субкультурами, и некоторые практикующие могут участвовать в различных тематических вечеринках и клубах (Moser, 1998).

Садомазохисты воплощают свои субкультуры в различных формах. В середине 1980‑х многие СМ-бары и пабы были закрыты из-за эпидемии СПИДа, некоторые активистами общественного контроля, некоторые добровольно, а затем вновь открыты в 1990‑е, по крайней мере, в крупных городах. Кроме того, садомазохисты проводят частные вечеринки, иногда очень многолюдные.

Садомазохистские организации существовали в течение длительного времени. В восемнадцатом и девятнадцатом веках частные клубы, чья деятельность включала в себя порку, существовали в Лондоне. Самое старое современное садомазохистское сообщество, «Общество Уленшпигеля», было основано в Нью-Йорке в 1971 г. «Общество Януса», второе БДСМ-сообщество, было основано в Сан-Франциско в 1974 г. Их «дочерние филиалы» были разбросаны по всем США. Эти общества функционировали как группы взаимопомощи и добивались социализации СМ. Они предоставляли и предоставляют информацию о садомазохистских практиках, разрабатывали и развивали теории и концепции, которые позволяли бы их членам принять самих себя, избегая при этом самоидентичности в качестве «девиантной» личности. Некоторые организации, такие как Общество Уленшпигеля, издают журналы, информационные бюллетени и имеют веб-сайты в Интернете.

Их информационные ресурсы содержат детально разработанные документы, объясняющие нормальность садомазохистского поведения и утверждающие право личности практиковать такое поведение, они предоставляют своим членам целый ряд услуг и возможностей для взаимодействия.

Садомазохистские ночные клубы и бары позволяют садомазохистам встречаться с другими садомазохистами. Располагаются они часто на окраинах городов и в пригородных районах, таких как складские зоны мегаполисов, эти места трудно найти непосвящённым. Ничем не примечательные внешне, эти ночные клубы и бары часто не имеют никаких внешних ориентиров. Вход обычно платный, часто мужчины платят больше, чем женщины. Скидки, как правило, действуют для членов местных СМ-клубов и организаций. Стимулами для их посещения являются специальные тематические вечера и программы для завсегдатаев. Они включают в себя «аукционы рабов», демонстрации воздействий и тому подобное. «Кожаные» гей-бары менее скрыты, чем гетеросексуальные ночные СМ-клубы, и их расположение часто хорошо известно в более широком гей-сообществе. В обоих разновидностях таких клубов имеются различные приспособления для фиксации сабмиссивов и реализации фантазий. Эти учреждения, как правило, имеют несколько комнат, в которых происходят взаимодействия, открытые для зрителей, поскольку наблюдение другими СМ-игр является частой фантазией, так что зрители могут быть включены в акт без их фактического участия в нём.

Итак, социальные научные исследования садомазохизма в течение последних трёх десятилетий показывают, что это сложное социальное явление предвзято и неадекватно воспринимается в психоаналитической перспективе. В отличие от психоаналитической точки зрения, гласящей, что СМ является родом психопатологии, социологические и социально-психологические исследования обнаруживают, что практикующие СМ обладают эмоциональным и психологическим равновесием, не стесняются своей сексуальной ориентации и хорошо приспособлены к жизни в обществе.