«Хорошего дня!»: задушевное интервью с Бойдом Райсом (перевод)

Однажды наш дорогой IB-соратник предложил нам перевести некое интересное интервью с одиозным деятелем индустриальной сцены, анти-Медведевым духовного мира и наконец – просто хорошим парнем Бойдом Райсом, после чего мы признали предложение любопытным и вальяжно положили ссылку на материал в копилку наших планов.

Возможность начать переводить материал представилась уже вскоре – и вот тут-то мы уже ПО-ДОБРОМУ ОХУЕЛИ, так как в процессе перевода становилось ясным, что текст выходит не просто большим, пространным или объёмным – перевод получался поистине ЦИКЛОПИЧЕСКИМ.

Посиделки Арво Зило и Бойда Райса (и двумя котиками Райса) с разговорами за жизнь явно были многочасовыми, а вдобавок – Зило предварил интервью небольшой статьей о личности Бойда Райса, так что финальный вариант представлял собой фактически небольшую книгу. То же самое касается нашего перевода – караван охуительных историй Бойда Райса про философию, волю, игрушечных троллей, сатанизм, музыку юности, живопись сумасшедших, бывших женщин тянется и тянется, но читается довольно легко. Периодически на передний план выходят телеги Зило – подчас сомнительные, но иногда придающие беседе неожиданный поворот. Словом – это почти наверняка самое большое интервью с Бойдом Райсом на русском языке, и чуть ли не самый объёмный материал на нашем сайте. Приятного чтения и хорошего времени суток!

[Оригинал интервью]

MAY 19, 2011

arti­cle by Arvo Zylo

Автор перевода – Мидветь Севирный

Арво Зило: В целом Бойд Райс прожил очарованную жизнь. Но в частностях, возможно, она не всегда была очаровательной. Его называли нацистом, фашистом, социал-дарвинистом, сатанистом, женоненавистником, человеконенавистником, злостным алкоголиком и, со всей определённостью, говнюком. Его назначали на высокие посты в церкви Сатаны, кроме того, он поддерживал крепкую дружбу с её основателем Антоном Ла Веем и некогда в восьмидесятых ежедневно посещал Чарльза Мэнсона, также время от времени выступая, хоть и символически, в поддержку освобождения отбывающего пожизненный срок Мэнсона. Телепроповедник с Христианского Радио Боб Ларсон брал интервью у Райса в начале девяностых, и тот защищал Мэнсона и сатанизм перед Шэрон Тэйт.

У него была подружка, Лиза Карвер, мать его ребёнка, которая написала книгу, почти половина которой  описывает его, скажем так,  весьма нелицеприятным образом.

На заре своей карьеры он столкнулся с большим количеством протестов, в особенности вызванных его сотрудничеством с неофолк-группой Death In June, чьи тексты и творчество отсылают к нацистским образам.

Райс появлялся в журнале для подростков с участником Американского Фронта на расистской телепередаче под названием «Race and Rea­son» («Раса и Разум»).

В некоторых записанных им материалах проводятся идеи, схожие с социал-дарвинизмом, а в некоторых случаях он даже описывает людей в целом как «тупую, безжизненную, ёрзающую орду». Альбом под названием «Hatesville» подробно описывает состояние ума садиста, любящего повеселиться, сингл его одноразового сайд-проекта The Tards («Дебилы») осмеивает людей, которым меньше повезло, чем ему, а песня под названием «Alone With The Calm» описывает мирное местечко вдали от назойливого шума и «буйных ниггеров». Кое-что из написанного им, пусть даже, возможно, в шутку, представляет женщин как род людей, который имеет власть лишь потому, что им это позволяют мужчины. И, оказавшись лицом к лицу с миром, источающим политкорректность, будучи разочарован пронизывающим всю американскую культуру фальшивым славословием в адрес равенста и этнокультурного многообразия, как и наступлением «профессиональных жертв» по всем фронтам (как описывает это Адам Парфрей), Бойд Райс в той или иной мере воздержался от того, чтобы оправдывать себя или объяснять свои поступки в любой вызывающей сочувствие форме.

Справедливости ради упомяну, что он обронил фразу о том, что предпочёл бы общаться с доминантным темнокожим человеком, чем с несостоятельным представителем какой бы то ни было расы, а когда он описывает фашизм, он говорит о нём как о чём-то, что происходит естественным образом, а не о чём-то, что поддерживается усилиями группы идеалистов.

Райс однажды сказал, что женщины слишком эмоциональны (мягко говоря), но он также говорил, что, как и в случае с людьми в целом, он неплохо уживается с множеством женщин, которые выделяются из толпы. Более того, всё вышеупомянутое происходило более чем пятнадцать лет назад, некоторые из этих воззрений явно претерпели изменения со временем.

И всё же это на первый взгляд может показаться описанием тоскливого психопата – и определённо человека, который слишком честен, будь то хорошо или плохо.

Но когда говоришь с ним по телефону, под запись или нет, он – воспитанный, любезный человек с большим чувством юмора. Почти каждый рассказ о встрече с ним сопровождается решительным заявлением: «Он самый славный парень, которого ты когда-либо встречал». В тех вещах, в которых обычные люди усматривают две стороны, Бойд, похоже, видит три, четыре, пять сторон, и я решил написать письмо Бойду Райсу именно из-за этого сделанного мной наблюдения, попросив его дать мне интервью на моей радиопрограмме через почти пять лет с того момента, когда он дал своё последнее интервью и через несколько лет с лишним после его заявления о том, что он больше не будет давать интервью, за исключением ответов на направленные ему лично в письмах вопросы.

Мне известно, что Бойд не любит, когда за него извиняются или начинают объяснять его поведение, и даже после продолжительного интервью я всё равно всё ещё не чувствую, что вправе обосновать подобное объяснение.

Что мне импонирует, помимо его творческого подхода, или возможно, значительной его части, будь он оскорбителен для кого-то или нет, это его прямой подход к жизни, жизнь по собственным правилам. Примером этого служит исследование Бойдом Райсом  Священного Грааля, когда он отправился во Францию, чтобы подробнее обследовать и изучить Рен-Ле-Шато, что он делал, судя по всему, не пользуясь интернетом или университетскими библиотеками.

Райс – такой человек, который не просто поверхностно заинтересуется Чарльзом Мэнсоном, но дойдёт до того, чтобы посетить ранчо Спэн и лично навестить его в тюрьме. Райс – первый, кто был подписан на когда-то мелкий подвальный лейбл Mute Records Дэниэла Миллера – отправился прямо в магазин Rough Trade в Англии и чисто случайно встретил там человека, который в конце концов возглавил международную звукозаписывающую компанию.

Райсом заинтересовался Антон Ла Вей, не скрывающий своих убеждений маг, который также держал дома льва, практиковал гипноз и устраивал шумные вечеринки с известными людьми, и вот он в конце концов подружился с «Доктором», став его протеже и одним из наиболее ценимых им людей.

Вместо того, чтобы просто быть поклонником Тайни Тима, Райс интервьюировал нескладного музыканта с укулеле и вёл с ним разговоры бог знает о чём ночи напролёт. Когда он писал статьи для различных журналов, то, вместо того, чтобы брать интервью у Генри Роллинза, Райс интервьюировал Мартина Дэнни, Билла Мами, Эда Рота, Рэя Денниса Стеклера и Хершела Гордона Льюиса.

Бобби Шерман, подписывая своё фото для Бойда, написал «Мужчинам В Форме», Фрэнк Синатра нарисовал для него картину, а Нэнси Синатра подписала одну из своих пластинок для Бойда его фирменным символом, «вольфзангелем» . Вот что отделяет Бойда Райса от других: желание дойти до самого истока и дать, пусть даже впав в крайность, ситуации развиваться естественным образом.

Творческий метод Бойда Райса чаще всего распостраняется и на сами средства выразительности. В ранних произведениях, выпущенных под его именем или псевдонимом NON, используются несколько слоёв магнитофонных записей и записей с пластинок, а также с различных специальных устройства без какого-либо сэмплера, а в некоторых случаях – и без микшерного пульта для создания маленьких алхимических звуковых креатур, чаще всего более напоминающих совокупность камней и минералов, чем музыкальных инструментов или эффектов с гитарных примочек.

Вместо того, чтобы просто делать фотоснимки, Райс экспериментировал в настоящей тёмной комнате и создал, не прибегая к фотографированию настоящих пейзажей,  «Places That Don’t Exist» («Несуществующие Места»).Он также выставлял коллекцию найденных им фотоснимков на художественной выставке. Они были потрёпанными и выцветшими, люди обвиняли его в том, что он просто делал полароидные снимки и растирал по ним грязь, но в действии они становились серией документов, которые никак не объяснишь, оставляя смотрящему на них лишь возможность предположить возможный контекст. Эти вещи, как и его абстрактные картины, не столько дают ответы, сколько оставляют вопросы.

Мир культуры «тики» – феномен, с которым Бойд Райс близко знаком, так как он посещал многие тики-бары по всей стране в семидесятых и восьмидесятых, пока они постепенно исчезали. Настолько близко, что он придумал внутреннее убранство, от пола до потолка, недолго просуществовавшего тики-бара, удачно названного «“Tiki Boy­d’s”. Ранние выступления NON проходили в тики-баре под названием «Kel­bo’s», который, как и многие тики-бары, не совсем-то уходил корнями в полинезийскую культуру как таковой, но всё же дарил посетителям своеобразное ощущение бегства от мира.

В частности, как это описано в документальном фильме «ICONOCLAST», в «Kel­bo’s» была стена из светящихся панелей, внутрь которых были помещены причудливые, не связанные друг с другом предметы: жареное яйцо, ножницы, зеркальце на ручке, карандаш и тому подобное. Попробуйте представить себе, если захотите, как вы приходите на нойзовый концерт, когда нойз ещё был в новинку, прислоняетесь к этому огромному дадаистскому арт-объекту и пьёте из кокосового ореха в тики-баре в конце семидесятых. Это был, наверно, тот ещё опыт, и возможно, это сильно впечатлило Бойда Райса.

В своих книгах Райс пишет о том, как сильно очаровывают его искуственно созданные среды, которые становятся причудливыми волшебными мирами, атмосфера которых невоспроизводима – в некоторых случаях из-за того, возможно, что они оказываются неспособны отразить первоначальную задумку авторов.

К примеру, в парке развлечений-пансионате для престарелых Лоуренса Уэлка всё сделано в форме бокала для шампанского, и Уэлк, похоже, действенным образом увековечил себя, устроив там собственный музей, дом отдыха и кинотеатр. В этом кинотеатре показывают только «Историю Лоуренса Уэлка», рассказ, отсылки к которому разбросаны по всему парку. Диснейленд – такое место, которое лишь совсем немного изменилось с момента его задумки в шестидесятых; это мультяшная страна, конечно, но в её основе полно оккультизма, а под одним  из аттракционов есть тайный клуб, в который могут попасть (и распивать там спиртное) только избранные. “The Good Life”, пишет Бойд – это абстракция в пятидесятых, когда фантазии людей о будущем, соблазне и бурной космической вечеринке воплощались в рекламе, и в особенности – на тогдашних пластинках, «принося неземные звуки в гостиные американских пригородов, их обитатели делались участниками геркулесовых подвигов, совершаемых… астронавтами, только прибывшими на другую планету, где соблазнительные аборигенши подносили им светящиеся изнутри облатки».

Райс описывал вечера, где раньше был диджеем, удачно названные «“The In Sound From Way Out”, как другое измерение, куда люди могли попасть и услышать музыку, которую они бы не услышали нигде в другом месте. Такие стороны Бойда Райса позволяют кое-что понять о менее одобряемых всеми персонажах, в которых он черпает вдохновение. Гитлер был неудавшимся художником, который до конца жизни играл в игрушки.

У Габриеле д’Аннунцио была книга, отпечатанная на резине, так чтобы он мог читать её, принимая солнечные ванны, сидя в собственном фонтане. У Антона Ла Вея в его чёрном доме был бар под названием «The Den of Iniq­ui­ty» («Вертеп Беззакония»), куда он охотнее пускал в качестве гостей куколок с изъянами во внешности, чем с приятными чертами.

То же я чувствую и по отношению к Бойду Райсу. Практически во всём его подходе к творчеству присутствует настроение, которое вряд ли отыщещь где-либо ещё; здесь потасканные выражения Рагнара Редбёрда без усилий сливаются с изящными выражениями поэта-битника Рода Маккуина, здесь стайки жеманных девиц слипаются в один комок с мчащимися локомотивами, а резкие, жестокие картины насилия сосуществуют с праздничным лас-вегасским лаунджем. Люди говорят, что он делает то, что делает, для привлечения внимания, чтобы нарочно их разыграть, чтобы сослаться на глубокий смысл там, где его нет или чтобы выскочить как чёртик из табакерки, опротестовывая торжествующие идеи толерантности и принятия.

Я не думаю, что всё настолько просто, я не думаю, что Бойд Райс всего лишь разновидность прототипа музыкантов, играющих пауэр-электроникс или неофолк, которые отчаянно разбрасываются загадочными символами или жертвами изнасилований во все стороны, и я не думаю, что он надевал фашистскую полувоенную форму из-за того, что он – трусливый лев, пытающийся компенсировать свои недостатки, как заявляют некоторые.

Для меня было несколько интригующе собирать различные мнения насчёт него, в особенности в моём городе, Чикаго. Тут нельзя произнести его имя, чтобы кто-нибудь не скривился или посмотрел на меня как на какое-то мерзкое животное. Это почти что социологическое исследование.

Некоторые люди приправляли свою речь многоцветьем ненужных фраз, в итоге всего лишь доказывая: кто как обзывается, тот сам так называется. Другие раздували из себя нечто, в подробностях разбирая его творчество и при этом отмахиваясь от всего этого обширного явления без разбора как от самодрочения эго нарциссом, не осознавая, парадоксальным образом, что они скорее всего пишут эти резкие, уничижительные диатрибы, чтобы насытить собственное эго.

Я могу лишь представить, что идентичность некоего человека должна быть поставлена под угрозу (или укреплена) неким образом, когда при нём упоминают о (пока живом) персонаже, которому очень сильно всё равно, как о нём подумают остальные из-за неоднозначных вещей, которые они прочли о связанных с ним инцидентах двадцатилетней давности. Конечно, есть и примитивные и заурядные люди, которые будут заявлять, что он просто, наверно, совершенно глуп.

В том, что говорят люди, конечно, есть и правда, есть и полуправда и неправда, но не мне говорить вам, что есть что, я не буду столь опрометчив. Я могу сказать вам лишь то, что сам понял для себя; я не одобряю многое из того, что приписывается, возможно, заслуженно, Бойду Райсу, но по моему мнению, человек, способный прожить благодаря своему творчеству и вызвать мой интерес, если не восхищение, уровнем, на котором он творит или просто широтой своих взглядов, достоин Царства Божьего в моём представлении, какой бы безнравственный аппендаж он не влачил бы за собой.

Как и в случае многих других творцов, несомненно являющих собой источники вдохновения в мире выразительности, несмотря на странности характера – Дали, Леннона, Ман Рэя, Де Сада, Вагнера и так далее – наиболее долгоживущие творения порождаемы настоятельной потребностью, не целесообразностью, и, подобно мести, их следует подавать к столу остывшими. То место, откуда являются идеи, без сомнения, полно опасностей. По мне, коль человек – не остров, Бойд Райс есть по меньшей мере полуостров.

Многие художники могут черпать из одного котла, но Бойд Райс, кажется, вгрызается в землю до её сердцевины. И то, что он извлекает оттуда, может оказаться неопоримыми радостями жизни, так же как и нескончаемым историческим безумием смерти и тлеющими угольками распада. Естественно, это не всегда приятные вещи, но в параллельной вселенной, куда есть ход избранным, но не каждому, это может быть исполнено радости.

В довершение к новому альбому NON «Back To Mono» Бойд Райс написал книгу о своей жизни в Сан-Франциско в восьмидесятых под названием «Twi­light Man» для издательства Heart­worm Press. Первое издание другой книги, «NO», посвящённой его убеждениям (или отсутствию таковых), быстро было распродано, но будет переиздано с дополнительными главами, а также он составил альбом, в котором собраны произведения искусства, найденные им за 30 лет в лавках старьёвщиков, и всё это будет выпущено в свет в этом году. Он также работает над книгой, в которой будут собраны все интервью, которые он давал другим людям.

*  *  *

Так у вас правда не бывает похмелья?

Бойд Райс: Нет, совсем нет! Последний раз, когда у меня было похмелье, мой друг устраивал рождественскую вечеринку в Сан-Франциско, и там был здоровый бар, но и пришло много народу, и у них начали заканчиваться напитки, а я выпил вина, виски, рома, водки, и знаете, на следующий день я думал, что помру! Меня всё крутило и рвало,  я отправился на вокзал, чтобы уехать из Сан-Франциско и блевал каждые пять минут, если я не пью разные напитки подряд, я могу пить сколько захочу… но этот инцидент произошёл 16 или 18 лет назад.

Просто когда  я до вас дозвонился, вы сказали, что только что проснулись и  сможете нормально соображать через минутку, а если бы я сильно напился, мне бы понадобилось больше пары часов, чтобы голова стала нормально соображать после того, как проснусь.

Бойд Райс: Я говорю только про пробуждение, у меня было правило «не заговаривайте со мной в течении 20 минут после того, как я проснусь», я просто просыпаюсь медленно, знаете, я не могу сразу проснуться и взаимодействовать с кем-то, кто начнёт это: «Ой, посмотрите на это, посмотрите на этот е‑мэйл, который я получил…» (издаёт хрипящий звук) это просто (издаёт стонущий звук).

Ага, я часто цитирую Оскара Уайльда: «Только скучные люди хороши за завтраком».

Бойд Райс: (искренне смеётся) Что, наверно, даже и не правда!

Ага, я не думаю, что стал бы спорить с этим. По-моему, есть ещё один хороший вопрос: вы участвовали во многих совместных проектах с группой Coil; могли бы вы рассказать что-либо о недавно почившем Питере «Слизи» Кристоферсоне или времени, проведённом с группой в целом?

Бойд Райс: Они оба были действительно классными парнями. Я встретил Слизи, когда в первый раз приехал в Лондон, я встретил Слизи и остальных участников группы [Throb­bing Gris­tle], это было в мае 1978 года, и он был безусловно очень ярким человеком. Очень умным, с отличным вкусом во всём. А переписывался с Джоном Бэлансом я задолго до того, как мы с ним встретились вживую, я однажды поехал на поезде – я выступал в Брайтоне, и когда поезд отъезжал от станции, парень подходит ко мне и садится напротив меня и говорит: «Бойд, я Джон Бэланс». Так что я был знаком с обоими несколько десятилетий. Джон жил в Брайтоне и он пришёл на концерт в Брайтоне, где я выступал, и это было в период «новой романтики», и у него была причёска как у парня из The Human League, что-то такое, и он был в рубашке с большими дутыми рукавами и воротником в оборках. Я помню, как стоял на сцене, смотрел на этого парня и думал: «Что он делает на моём выступлении?» А потом я узнаю, что это был Джон Бэланс. Он подошёл ко мне и сказал мне, что ему очень понравилось выступление. Я подумал: «Почему этому парню, который увлекается «новой романтикой», нравится нойз?» Но они оба были отличными ребятами, и я был одним из немногих, кому когда-либо позволялось пожить у них, и они сказали: «Ты можешь пожить у нас, мы никогда не позволяем этого никому, но ты не должен рассказывать никому ничего из того, что увидишь, пока живёшь в этом доме, тебе нельзя упоминать ни о чём из этого в разговоре с кем бы то ни было», И я никогда не рассказывал.

Это справедливо, и я бы не рассказал.

Бойд Райс: В комнате, где я спал, у них было так много невообразимых произведений искусства. Я спал в комнате, где были груды работ Алистера Кроули и Остина Османа Спэйра, там было нарисованное и пером, и тушью, и картины, и рисунки из всех мыслимых периодов его жизни. Штуки, которым место в Британском Музее. И они просто типа стояли, прислонённые к стене у них в свободной спальне, то есть они даже не развесили их на стенах.

Ух ты! Я не сомневался, что там был абсент, но не мог и подумать, что там будет что-то такое! Это впечатляет!

Бойд Райс: Ага, ну, я расскажу вам историю, которую рассказали мне они, так вот, ещё одним человеком, которому они позволили пожить в этой в комнате, был Кеннет Энгер. Он был в Лондоне, ему нужно было остановиться где-то, и они подумали «ни фига себе! Мы поклонники Кроули, нам нравится всё то же, что и ему, будет здорово, если у нас в доме поживёт Кеннет Энгер» – и он зашёл в комнату и из неё не выходил. Они подходили к двери и слушали, чтобы понять, жив ли он вообще, ходит ли он вообще с места на место. Они сказали, что он выходил из комнаты только поздней ночью, они слышали, как открывалась дверь, и слышали, как он идёт на кухню , берёт себе еду, и идёт обратно в комнату, он жил у них примерно с неделю. Они его на самом деле вообще не видели! Он объявился в Лондоне, чтобы подписать свои книги или что-то вроде того, и они туда пришли, а он рассказывал, что ищет, где бы остановиться, и они подумали «ух ты», подошли к нему и сказали, мол, послушайте, мы живём в таком хорошем доме, в очень безопасной части Лондона, у нас есть свободная комната, пожалуйста, живите у нас, сколько захотите, ну он и пожил. Он просто не общался с ними.

Я теперь понял, что не стоит верить написанному в интернете, особенно, если это не официальный источник, но этот вопрос я должен задать, потому что я большой поклонник Джима Терлвелла и Foe­tus, в какой-то статье Википедии в какое-то время было написано, что вы тогда работали над чем-то совместно с Джимом Терлвеллом или с Foe­tus. Ну, я полагаю, на данный момент это не так, потому что на вашем вебсайте ничего об этом не написано, но вы когда-либо вообще сталкивались с Джимом Терлвеллом?

Бойд Райс: А, да-да-да, на самом деле, когда я был в последний раз в Нью-Йорке, я встретил его на открытии выставки Брайона Гайсина, и он был там, а потом я выступал в Нью-Йорке и он пришёл на концерт. Так что, знаете, наши пути с ним пересекались на протяжении десятилетий, и он мне раньше присылал открытки и всё такое прочее. Если ему попадалась классная открытка, он слал её мне, но я хочу сказать, ага, никаких планов не было. Я помню, когда это было там написано и люди меня спрашивали: «Вы делаете альбом с Джимом Терлвеллом? Это будет здорово», и знаете, здорово было бы, если бы я на самом деле записывал этот альбом!

Ага, я должен был спросить, потому что он как раз недавно записал ретроспективный альбом своих минималистических экспериментальных работ, и он буквально пользуется очень похожим подходом, но с очень непохожим результатом. На диске есть два разных трека, где он взял сэмплы голоса Винсента Прайса, и один из треков длится 20 минут, это всего лишь несколько наложенных друг на друга дорожек с его словами «ТЫ ДОЛЖЕН ПОВИНОВАТЬСЯ. ТЫ ДОЛЖЕН ПОВИНОВАТЬСЯ. ТЫ ДОЛЖЕН ПОВИНОВАТЬСЯ», снова и снова.

Бойд Райс: (искренне смеётся) Это забавно. Ага, да, если я попаду в Нью-Йорк, я думаю, он в Нью-Йорке, и я знаю там отличного парня, у которого отличная студия звукозаписи, если  я буду в Нью-Йорке и встречу этого парня, кто знает, может быть мы сделаем этот слух правдой – рано или поздно.

Я искренне надеюсь на это, это было бы здорово. Итак, вы занимаетесь этим 30 лет, какую роль сейчас в вашей жизни играет нойз? Вы много нойза слушаете дома?

Бойд Райс: Э, да нет. Мне до сих пор он по-настоящему нравится, то, что меня в нём привлекло, до сих пор меня в нём восхищает, и поэтому с этой новой записью я хотел вернуться к корням и снова сделать что-нибудь нойзовое. Я вроде как свернул в другую сторону и стал заниматься другими вещами, потому что мне казалось, что рынок был слишком переполнен нойзом. Я просто пошёл в другую сторону. Мне до сих пор он нравится, мне до сих пор нравится то действие, которое он на меня производит, мне до сих пор нравится играть его вживую.

Так вы говорите о более резкой музыке.

Бойд Райс: Ага.

Круто. А вот архивные записи 1975 года, вы бы могли поделиться какими-нибудь ценными сведениями об этих архивных записях, которые могут увидеть свет?

Бойд Райс: Не знаю, 1975 ли года они, может быть, они 1978 года. Но я знаю, что одна из записей – это запись живого выступления в, по-моему, «Whiskey A Go Go», и одна – песня, которой я всегда раньше завершал свои выступления, в конце этой песни я кричал и крик зацикливался. По-моему, об этом писали в журнале «RE/search». Я выступал в Скид Роу в то время, когда там орудовал маньяк, и концерт был в зале над кафе, в котором сфотографировались The Doors в шестидесятых, но все бездомные района, укрываясь от холода и от убийцы, поднялись туда и стали смотреть на моё выступление, и когда я дошёл до песни, в которой  кричу, они все выбежали из здания сломя голову. Они предпочли общество маньяка концерту NON.

По-моему, тому интервью, в котором я об этом прочитал, сейчас уже, наверное, лет шесть, однако оно всё же посвящено новому альбому: вы сказали, что записали 13 пчелиных маток, приклеившихся к куску ленты, и этот звук вызывал ощущение чего-то громкого, стрекочущего, органического. Вы всё ещё собираетесь использовать это на новом альбоме?

Бойд Райс: Знаете что, к сожалению, нет, потому что… это предельно жуткий звук, и это на самом деле были – я думал, это были матки муравьёв, но кто-то мне сказал, что это могли быть термиты, потому что они выглядят как муравьи, но у них есть крылья и они летают. И в моей дальней спальне, в этом подвале моей квартиры, раз в год эти твари просто появляются из ниоткуда и летают по всему помещению. И я замотал руку лентой, чтобы снять всех этих тварей с кровати, я замотал руку лентой и снял всех, кого смог, и услышал этот отдалённый звук, который был похож на крики душ, мучающихся в аду или что-то подобное. Я подумал «Что это за звук?» и я осознал, что это были эти муравьи, или эти термиты или что они там такое, и я поднёс их к уху, и это был наистраннейший звук, потому что это был чистый визжащий шум и в то же время он звучал абсолютно живо, это было очевидно нечто, исходящее от какого-то живого существа. Так что я записал это на плёнку, я брал звукозаписывающее устройство у парня, который администрирует мой вебсайт, Брайана Кларка, и к несчастью, у него было такое устройство, в котором миллион скоростей записи, а он уехал из города, так что без этой модели у меня есть запись на плёнке, я знаю, где она хранится, но я не могу её использовать, пока у меня не будет именно такой модели звукозаписывающего устройства.

Что ж, удачи вам! Да, вы сказали, что вы начали просто с кучи устройств звукозаписи с лентой, так? Так что вы попытались сделать своё ошеломительное многодорожечное звучание без помощи микшерного пульта, так ведь?

Бойд Райс: Ага, ага, как только мне попадался магнитофон с записью на блошином рынке или в сэконд-хэнде, я его покупал, и тогда у меня была комната, в которой практически не было мебели, и она была просто набита магнитофонами, и у меня был один магнитофон с действительно хорошим конденсаторным микрофоном, так что я мог проигрывать много всего одновременно и конденсаторный микрофон, они так необычно работают, потому что они слышат вещи, которое не обязательно слышат ваши уши, так что я записывал эти вещи и проигрывал то, что записал и оно звучало совершенно по-другому, что хорошо!

Ещё кое-что из того, что я видел, может быть из разряда слухов, но это было на вашем сайте. Грядущий альбом в какой-то момент имел название “Man Can­not Flat­ter Fate» («Человеку не подольститься к судьбе») или, возможно, в другой момент “Stone Does­n’t Lie” («Камень не лжёт»). Память меня обманывает?

Бойд Райс: «Камень не лжёт» – это была книга, которую я начал писать, я сделал все наброски, но дальше этого на самом деле у меня не пошло. Но тут в чём дело, первоначальная идея насчёт “Man Can­not Flat­ter Fate» была в том, что я хотел сделать такую вещь, я знал девчонок, которые были оперными певицами, которые пели в церковных хорах, и я хотел им сказать, что нужно делать и вроде как засэмплировать их голоса, зациклить эти записи и наложить в несколько слоёв, и вот как только я приступил к этому, все родители этих девиц узнали об этом и посмотрели информацию обо мне в интернете, и они подумали, что я – глава секты, основанной на сексе или что-то вроде того, и запретили своим дочерям  видеться со мной. Так что этого так и не случилось. А новый альбом будет называться “Back To Mono” («Назад к моно»), и он будет полностью отличаться от первоначального замысла, который у меня был, но знаете, этой первоначальной задумке лет шесть или около того. Я не выпускал полноценных студийных альбомов шесть или семь лет.

Мы ждём! У нас хватает терпения!

Бойд Райс: Он грядёт, мне нужно только понять, какой сделать обложку и тогда он выйдет в течении этого года, и, надеюсь, я поеду в тур в его поддержку, такова моя задумка, и, надеюсь, со мной поедет Z’ev, потому что я и Z’ev много раз записывались вместе и на новом альбоме есть несколько разных миксов песни, которую сочинили Z’ev и я.

А это не связано с лонгплеем, который вы с ним записали?

Бойд Райс: Нет, связано, но вот только тот лонгплей должен был выйти до выхода моего, и люди из  рекорд-компании сказали, мол, Бойд, мы бы лучше выпустили твой новый альбом, а потом ты можешь поехать в тур в его поддержку и Z’ev может поехать с тобой, что вызовет к нему интерес, потому что, знаешь, многие из новых слушателей, многие ребята слишком молоды, возможно, чтобы помнить, насколько важная фигура Z’ev. Они подумали, что будет здорово подогреть интерес публики перед тем, как взять и выпустить альбом, альбом, на котором записались Z’ev и я.

Окей. Это разумно. На том совместном лонгплее, который вы записали с Cold Spring, написано, что вы записали голос, но я не услышал никакого голоса, похоже, что он сильно задвинут, если вообще там есть, там довольно много гула.

Бойд Райс: Все эти звуки, я думаю, практически каждый звук на этой записи – мой голос, и Z’ev что-то с ним сделал. Хотите верьте, хотите нет (смеётся). Пусть они не звучат, как мой голос, но он говорил: «Ага, Бойд, спой  песню «I Will Fol­low Him» Маленькой Пегги Марч» и я пел, а он делал что-то с этими записями, и они превращались в «р‑р-р-р‑р» (изображает что-то вроде журчащего плёночного звука).

Я знаю, что из музыки вам нравится Z’ev, я где-то читал, что вам нравится Smeg­ma и Ein­sturzende Neubaut­en, а есть другие артисты, которые вам по нраву?

Бойд Райс: Мне нравится Ein­sturzende Neubaut­en и Z’ev. А вот что, есть один парень, он правда, правда крутой. Никто о нём не слышал. Его зовут Стив Томсен, и он делает просто невероятную музыку, которая звучит непохоже ни на что из того, что вы когда-либо слышали в своей жизни. И я не знаю, что с этим парнем стало, в семидесятых он был в группе под названием Mon­i­tor, последнее, что я слышал, это то, что никто не знает, как с ним связаться. Он был большим любителем пещер, спелеологии и тому подобного. Последний раз я слышал, что он на самом деле живёт в пещере. Так вот, я не знаю, можно ли достать какие-либо его записи. Стив Томсен, если вы сможете достать любую его запись, это просто сокровище.

Он использовал обстановку или акустику пещер в своих записях?

Бойд Райс: Нет, хотя есть такое место, вы когда-нибудь слышали о нём, Лурейские пещеры?

Не могу сказать, что слышал.

Бойд Райс: Это такое место, мне кажется, в Западной Вирджинии или около, это пещера, в которой из сталактитов и сталагмитов сделали такой гигантский орган или пианино, они подвели их к клавиатуре и расписали их так, чтобы каждый представлял собой отдельный тон, и вы можете отправиться на экскурсию по Лурейским пещерам, а кто-нибудь будет играть на них музыку, и она будет раскатываться по всей пещере. Должно быть, это захватывающе.

Как вы достигли звучания в 130 децибел? Не думаю, что у вас огромный бюджет, как вам удалось переплюнуть Deep Pur­ple или «Боинг-747» (по громкости)?

Бойд Райс: Я не знаю. Говорят такую вещь, не знаю, правда ли это, что когда взлетает самолёт, в этом звуке есть нечто, известное как «порог разрушения», когда звук буквально настолько громкий, что разрушает предметы или человеческую плоть, если они находятся слишком близко. Это мне как-то раз рассказывали, не уверен, правда это или нет, но звучит неплохо. Но в том фильме (имеется в виду«Iconoclast», документальный фильм о Бойде Райсе) показывают парня, который устраивал моё первое выступление в Сан-Диего, и он был на Deep Pur­ple, у которых зарегистрирован рекорд в книге рекордов Гиннесса. Говорят, что там была такая громкость, что как-то раз на их концерт забежала собака, у неё из ушей пошла кровь и она упала замертво. Я не знаю и насчёт того, правда ли это, но он сказал, что был на Deep Pur­ple и был на моём первом выступлении, и я был громче, чем Deep Pur­ple. Я думаю, дело просто в том, что если у вас играет определённая частота, и она постоянная и непрерывная, она может казаться громче, чем есть на самом деле. В рок-н-ролле есть горы и долины, есть свои ритмы, он не постоянно громкий. То, что делал я, и иногда делаю до сих пор, было постоянно громким. Люди боятся сделать звук  настолько громким, насколько возможно, потому что они боятся, что просто сожгут динамики. В некоторых случаях это выносило динамики, и для меня это был отличный эффект. Я пою, а выходит такое (изображает шумы).

Окей. Ещё вопросы об истории. Вы и Монте Казацца выбросили телевизор из окна арт-галереи (Монте Казацца – один из первых провокационных артистов с Indus­tri­al Records, основанного Throb­bing Gris­tle; помимо многих других напоминающих розыгрыши, основанных на эпатаже проделок, он как-то носил с собой, а потом поджёг труп кошки) . Вы делали ещё что-нибудь подобное вместе с Монте Казацца?

Бойд Райс: Ну, на самом деле тогда Монте Казацца там не было, я не встретился с Монте, мы с Монте были на связи, но я на самом деле не видел его лично до моего выступления в Художественном Институте Сан-Франциско. Что странно, потому что одной из причин, побудивших меня переехать в Сан-Франциско, было то, что я знал, что там живёт этот бешеный парень Монте Казацца и он увлекается тем же, чем и я. Но я с ним не встречался до того, как потом поучаствовал в том движении на телевидении, там был Z’ev, там выступал Фредерик Нильсен из Общества Свободной Музыки Лос-Анджелеса (Los Ange­les Free Music Soci­ety), я был на афише и выступал с мужиком, который был итальянским футуристом, делавшим в двадцатых звуковую поэзию с Маринетти, он принёс с  собой кое-какие старинные журналы, делал всю эту бешеную хрень.

Одна из самых вдохновляющих вещей, которую я читал о том, что он делал в художественной школе, была про его арт-проект, который заключался в возведении объекта, который полностью перекроет вход в эту школу, так что это определённо по вашей части.

Бойд Райс: (смеётся) Ну, я был снаком с этими людьми, Биллом Гальоне и Анной Бананой, и у них была группа, которая называлась «дадаисты Бэй-Эриа» (Bay Area Dadaists), и каждый год они устраивали вечеринку, на которую все являлись одетыми в чёрную и белую одежду. И все говорили: «Где Монте?» «А Монте придёт?» – и кто-то сказал «Ну, он сказал, что придёт, он уже час как должен был придти». И тут они слышат, как на улице воют сирены, перед их домом останавливается скорая, выносят носилки, а на них Монте Казацца, и его вносят в дом. С ними была куча таких историй. (говорит сквозь смех) Они как-то раз сидели в гостиной, а в окно залетает кирпич, и на нём записка, в записке написано «ВПУСТИТЕ МЕНЯ», а бросил его Монте! (долгое время смеётся)

Уникальный человек! Ух ты. А вот другой человек, с которым вы работали – есть видеозапись, где вы участвовали в выступлении с Фрэнком Тови (сценический псевдоним Fad Gad­get), это было в Лондонском Институте Современного Искусства, отличное видео. Я ничего не понимаю в синтезаторах и тому подобном, но это весьма потустороннее звучание, не могли бы вы рассказать о том, что для этого сделали?

Бойд Райс: Вообще это не синтезаторы, эта была такая система, в которой мы объединили все эти инструменты так, чтобы они реагировали друг на друга, и некоторые воспроизводили небольшие части шума с плёночного записывающего магнитофона, который у меня был. Монте… я как-то сотрудничал с Монте, это было что-то вроде того, что я мог послать звук в его приборчик, а он зацикливал этот звук и вешал на него дилэй, кое-что из этого как раз шло с магнитофона. Монте на самом деле был в Лондоне, и я спросил, не хочет ли он присоединиться к нам с Фрэнком Тови и сделать что-нибудь вместе, и он сказал: «ага, скажите мне, что делать, я сделаю всё, что угодно». Он играл на гитаре, мы пропустили её звук через нойз-гейт, он был поднят до такого уровня громкости, что получалось такое реально отрывистое звучание. К несчастью… у меня где-то была плёнка с записью всего этого концерта и это был действительно хороший концерт; по-моему, в последние несколько лет Mute (звукозаписывающая компания) пыталась найти оригиналы записи концерта и они не смогли их отыскать. Очень жаль, потому что это было действительно отличное, уникальное выступление. Мы просто протусовались вместе неделю и разработали эту систему. Нас хорошо приняли, и, по-моему, концерт открывали Son­ic Youth, это было их первое выступление в Лондоне.

Я читал, что вы устанавливали усилитель под рояль, и записывали вибрации, вызываемые у рояля усилителями, вы когда-нибудь разрабатывали эту задумку? Я хочу сказать, я бы мог представить, как это происходит с четырьмя роялями, всё трясётся.

Бойд Райс: Я сделал следующее: там на струнах рояля лежал микрофон, и когда эта штука включалась, перед тем, как из усилителя зазвучит какой-нибудь шум, громкость уже была такой, что микрофон на струнах трясся. И вот когда слушают “Theme to Dark Shad­ows”, все всё время спрашивают: «Что это за странные звуки в начале?» (издаёт звуки вроде «плинг-плонг»), а потом начинается музыка, так вот, это микрофон, трясущийся на струнах. Тишина из этого усилителя была настолько громкой, что заставляла вещи трястись даже до того, как заиграет музыка.

Я знаю про «рото-гитару» (металлический вентилятор, сделанный в пятидесятых, прикреплённый к звукоснимателю гитары, один из ранних инструментов Бойда), я знаю, что вы использовали машину для чистки обуви, я знаю, что у вас была та странная бурящая по спирали штука. У вас были ещё какие-нибудь машины? Мне нравится идея машин, которые создают шум в таком скрежещущем ключе.

Бойд Райс: (просит секундочку подождать, пока он занюхивает табак) Ну, в ранние годы у меня была коробочка, которую я изобрёл, которую я назвал «устройство шумового манипулирования», и в действии оно для меня представляло способ сэмплировать шум и формировать из него элементарные ритмы, выступая живьём. К слову о Слизи, только что вспомнил, я, типа, использовал эту штуку несколько лет и никогда не рассказывал никому, как она была сделана, а выглядела она, знаете, просто как коробочка с кнопками, от которой отходят провода, и я никогда не говорил никому, что это такое. Когда я играл в Лондонском Кооперативе Кинематографистов, после концерта ко мне подошёл Слизи и сказал: «Что в той коробочке, которая издаёт эти невероятные звуки?» И я рассказал ему, как это было сделано, потому что я знал, что если расскажу это кому-то другому, они накрутят такое же звучание, как у меня. Слизи настолько креативный человек, я не думал, что Слизи просто сдерёт с меня, однако когда я в следующий раз увидел Throb­bing Gris­tle, когда играл с ними в  «SO36» в Берлине, Слизи рассказал Крису Картеру об этом устройстве, и Крис Картер создал его разновидность для Слизи, и вот когда Слизи умер, писали, что Слизи был первым, кто изобрёл устройство, которое могло сэмплировать, а это неправда. Он его не изобрёл, и Крис Картер его не изобрёл, его изобрёл я. На моём вебсайте есть фотографии, где я держу маленькую металлическую коробочку с кнопками и проводами, вот это было оно.

Ага, это ещё было написано в вашей биографии, и прибор выглядит очень по семидесятым.

Бойд Райс: А, это точно из семидесятых! Я как раз заходил в магазины с аппаратурой и бродил там в раздумьях, глядя на то, что там продавалось. Я видел всякие штуки и они подавали мне идеи, я думал: «Ух ты! Не знаю, что это, но бьюсь об заклад, что мог бы использовать это для того-то или того-то или того-то», знаете.

У вас настолько золотые руки? Я имею в виду, на самом деле вы не производите впечатления человека, копающегося в электронике.

Бойд Райс: Я – не такой! Не такой. Но я – человек идеи. У меня, скажем, на самом деле появилась эта идея задолго до того, как я вправду собрал этот прибор, и я задавал вопросы людям, которые разбирались в технике. Я говорил: «Что будет, если взять это и это и это и попробовать сделать вот это?» – и они отвечали: «Ой, нет, это невозможно». А я думал, что мне-то это кажется возможным. Так что после того, как я несколько лет медлил, я подумал: «Шли бы эти эксперты на хуй!» Я считаю, что это сработает, увидим, возможно ли это или нет. Я не человек техники, я как пещерный человек, я как пещерный человек, у которого есть идеи. Так что я сделал это нехитрое устройство и оно сработало, и я пользовался им первые несколько лет во время своих туров.

Похоже что оно посильнее даже, чем Jam Man,  я хочу сказать, Jam Man может зациклить одновременно только что-то одно, а вы можете зациклить до четырёх таких элементов, я так понимаю?

Бойд Райс: Ну, это зависит от устройства, я мог бы сделать и так, чтобы оно вытягивало бесконечное количество всего, но по сути у меня была пара источников шума, и можно было сделать так, чтобы было слышно один источник, другой источник или оба одновременно, так чтобы это звучало как в трёх разных октавах. Подобное звучание – на моём первом сингле “Mode of Infec­tion”, хотя оно было достигнуто другим образом.

Вы случайно не делали так в “Fire In The Organ­ism”?

Бойд Райс: “Fire In The Organ­ism”, дайте подумаю… Не-не-не, в “Fire In The «Organ­ism” это на самом деле взлетающий реактивный самолёт! На нескольких дорожках. Было такое место, аэропорт в Сан-Диего, там можно было попасть прямо к взлетающим самолётам, а я как-то раз слышал, что это самый громкий из существующих известных звуков. Он такой громкий, что если находиться вблизи, он уничтожает человеческую плоть. И я подумал: «Вот этот звук мне нужно заполучить!» . И вот там было место, где припарковаться, там была ограда из волнистого металла, и прямо под ней было место, куда можно было типа пропихнуть магнитофон и включить его, когда самолёты взлетали.

Вы проводите много времени с самолётами? Мне известна история про то, как, когда вы дописывали альбом с  Death In June, между вами двумя пролетел самолёт (имеется в виду, между ним и Дугласом П. из  Death In June), и тут вы осознали, что вот оно, это лучшее, что было или будет вами сделано (вместе). Вы много времени проводите рядом с самолётами в поисках звука?

Бойд Райс: Нет, я провожу слишком много времени в самолётах, путешествуя туда-сюда. Но, ага, даже тут в Денвере есть местечко, где можно припарковаться и наблюдать, как в старом аэропорту садятся самолёты. Но, ага, у меня раньше был один из ранних «уокменов» с конденсаторным стереомикрофоном, так что я записывал всё и везде. В поезде я ходил из вагона в вагон, там, между вагонами такой громкий ритмичный звук. Раньше я записывал звуки строек. Раньше, в семидесятых, я никогда никуда не выходил без магнитофона, и я мог брать эти записи и делать из них лупы, изымая их из контекста, в большинстве случаев не определишь, что это было такое. И я хочу сказать, я всегда стремился к этому. Я не хотел использовать ничего звучащего как отбойный молоток. У отбойного молотка нет… Отбойный молоток не выражает никаких чувств. Гитара не выражает никаких чувств. Если вы используете гитару и можете при этом распознать её по звуку, это просто клише. Я хотел использовать нечто, что люди услышат и скажут «Что это такое? Я никогда раньше такого не слышал».

Забавно, что вы говорите об этом, я хочу сказать, в предыдущих интервью вы много раз упоминали, что вы любите «неподытоженные» вещи, и я тоже, вы мне только что подсказали вопрос. Я знаю, что Энди Уорхол тоже был одержим этим, он записывал всё, то есть всё вплоть до того, что даже когда он спал, у него был включен записывающий магнитофон, если я правильно помню то, что читал.

Бойд Райс: Ага, и вот всё то, что у меня есть, у меня есть подборки некоторых из этих записей Энди Уорхола, и среди них есть записи, где он отпускает серебряные воздушные шарики, и он такой «Ух ты, посмотрите-ка на них, о, они превосходны!» И ты как будто присутствуешь при  этом историческом моменте, и таких записей тысячи и тысячи часов в музее Энди Уорхола в Питтсбурге.

Ух ты.

Бойд Райс: Ага, мне это нравится, мне бы хотелось, когда я начал делать это, я собирался написать книгу, в которой, я думал – сколько интересных людей я знаю, и у меня было столько интересных разговоров –  я просто начну записывать, когда соберусь поужинать с кем-нибудь или типа того, или когда я разговариваю с кем-нибудь по телефону, я буду записывать на плёнку всё это. И я так делал около года или типа того, и во многих случаях, это весьма забавно, знаете, если вы ужинаете с кем-то,  разговариваете с ним и включили запись на магнитофоне, знаете, очень быстро все умолкают.

Ага, это практически проклятье такого рода занятий, по-моему. Но, ага, мне нравится… особенно в случае с плёночной записью, я использую и кассеты мини-формата, потому что, я хочу сказать, верность воспроизведения звука определённо ниже, когда имеешь дело с мини-кассетами, а в особенности это касается голосов и того, как воздух оказывается взаимосвязан с реверберацией, оно по-настоящему принимает другую форму, знаете, когда слушаете что-нибудь и тут типа «мне не было грустно, когда  я это сказал, но это звучит так, как будто мне грустно».

Бойд Райс: (смеётся) Ага, я люблю запись на плёнку, одно из решающих мгновений моей юности – однажды на мой день рождения родители подарили мне такой маленький синий пластмассовый бобинный записывающий магнитофон из Японии, и я просто записывал всё, что угодно. А ещё у него было несколько скоростей, так что я мог записывать что-нибудь, прослушивать это в замедленном воспроизведении, прослушивать в ускоренном воспроизведении, и я подумал: «Это просто чудо! Можно навечно запечатлеть что-то, что происходит в данный момент!» а потом, когда я начал делать свой эмбиент, у моего друга был по-настоящему хороший магнитофон, а его сажали в тюрьму и он сказал: «Бойд, можешь пользоваться моим магнитофоном, пока я в тюрьме», и вот тогда я записал всё, что вошло в «Чёрный Альбом».

Он так и сказал? Без обиняков? Вы, возможно, уже выражали интерес к магнитофону, но прямо фраза: «Бойд, можешь пользоваться моим магнитофоном, меня сажают в тюрьму»?

Бойд Райс: Ага, пожалуй, так оно и было, я долгое время планировать запись музыки, и я знал, как это должен сделать, а тот случай, что его посадили в тюрьму, предоставил мне возможность записать все те ранние вещи.

Это изумительные вещи, я думаю, мне больше всего нравится то, про что я читал. Где… ой, чей там голос? В самом конце записи,  там женский голос, повторяющийся снова и снова, она пела слово, я не помню, какое…

Бойд Райс: Люди из  «RE/search» (журнала) разместили это у себя, и эта запись не была издана, я даже не знаю, что случилось с этой записью, но вот первый альбом Лесли Гор был связан со словом «плач». Это потому, что её главным хитом была песня под названием «Это моя вечеринка, и я буду плакать, если захочу», у этой песни был большой успех, они подумали «Ладно, пусть она запишет все когда-либо написанные песни, у которых в названии есть что-нибудь про плач. » Типа«Сейчас расплачусь», «Плачь, я не заплачу», так что я прослушал весь альбом и просто держал запись на паузе, записывая только то, как она каждый раз поёт «плачь». На выходе получились очень странные ритмы, но на самом деле это никогда нигде не издавалось. Почему-то люди из  «RE/search» придали этому большое значение, и это ещё живёт, возможно, про это ещё написано на моей страничке в Википедии, я хочу сказать, люди до сих пор об этом говорят. Это, типа, одна странная вещь, которую я сделал 33 года назад, которая никогда даже не издавалась.

Я старательно слушал, пытаясь это услышать, и в самом конце стороны Б, по-моему, есть что-то, что с натяжкой можно назвать звучащим подобным образом, я думаю. Но, ага, это просто интересный артефакт для прослушивания, даже в наши дни, его чувственность просто неземная.

Бойд Райс: Чего, «Чёрного Альбома»?

Ага.

Бойд Райс: Ага, скажем, я не могу поверить, что никто не уделил этому особого внимания, но я фактически делал музыку, основанную на сэмплах, за несколько лет до того, как изобрели «Fairlight» или первые сэмплеры. Так всё было сделано на «Чёрном Альбоме».

Вот о чём ещё я хотел бы спросить: с вашим подходом к созданию музыки вы до сих пор ничего не знаете о музыке, а ваши способности к созданию музыки, похоже, становятся всё более и более совершенными; но вы ведь не делаете всё из сэмплов, вы по меньшей мере должны использовать перкуссию или что-то вроде того. Есть ли какие-либо секреты или идеи, которыми вы могли бы поделиться относительно того, как вы создаёте музыку? То есть я знаю, что вы делаете кавер на Дэвида Боуи…

Бойд Райс: Ну, для него я только записал вокал, это делал Брайин Далл, у него есть группа под названием Hir­sute Per­suit. Я как-то раз был в студии, и я этого даже не помню. Он сказал: «Слушай, Бойд, ты споёшь эту песню Дэвида Боуи?» – и я сказал: «Я вообще-то не умею петь», – а он сказал: «Что ж, просто прочитай вслух слова». Я прочитал, и когда я был в последний раз в Нью-Йорке, он поставил мне эту запись и  я подумал: «Это я? Вот это странная вещь». Так вот, он хотел сделать альбом ремиксов на этот его Hir­sute Per­suit и попросить всех участвующих выбрать разные песни, а все захотели сделать ремикс на “Boys Keep Swing­ing” с моим голосом, так что он выпускает пластинку, это сингл-двенадцатидюймовка, на котором будут шесть ремиксов на то, как я исполняю “Boys Keep Swing­ing”.

Я знаю, что вы засэмплировали для вашего кавера на “Rock­et USA” (группы Sui­cide), это одна из самых моих любимых вещей из тех, которые вы делали, этот кавер на “Rock­et USA” с сэмплом из “1969” группы The Stooges…

Бойд Райс: Спасибо! Спасибо, ведь я подумал, что это было так смешно, и забавно, потому что я слушал The Stooges и подумал: «Погоди-ка, “1969” и “Rock­et USA” – одна и та же песня!” Знаете, типа, было бы круто зациклить «1969» и превратить её в  «Rock­et USA», так что я рад, что вы это заметили.

Альбом «Gid­dle & Boyd» когда-нибудь увидит свет?  В начале 2010 года вы объявили о том, что ваши пути расходятся, но похоже, что ещё можно надеяться на что-то.  Вы помирились?

Бойд Райс:  Отнюдь нет.  Я начал запись в студии в 2006 году, по-моему, и записал 14 песен с её вокалом; хватит на альбом.  Она приезжала в Денвер раз в год и записывала одну-две песни в год.  Я несколько раз просил её приехать в Денвер на неделю или две, исключительно чтобы закончить этот проект, и она так и не приехала.  С ума сойти, ведь вроде бы у нас была пара занимавших первое место синглов в Южной Америке, а альбома на продажу не было.

Я вообще-то очень мягко выразился, когда сказал, что наше расставание было вызвано нехваткой профессионализма с её стороны.  На самом деле я решил, что она была в определённой степени душевнобольной и патологической лгуньей.  Недавно она убедила Поли Перретт (актрису из сериала «N.C.I.S.»), что её муж Дэн избивал её, и Поли дала ей три тысячи долларов, чтобы та смогла скрыться от насилия.  Джидл потратила эту сумму за день или два в голливудском бутике и так и не съехала из дома её мужа.  Жалкая и грустная история, ведь Поли такая добрая душа и такой заботливый человек, и видеть, как Джидл выжулила у неё тысячи долларов – ужас.

Люди, кажется, считают, что то, что я разрываю отношения с разными людьми с течением времени, говорит не в мою  пользу.  На самом деле, это полностью соотносится с тем, что я всегда отстаивал.  Я говорил, что если среди ваших знакомых есть лузеры или лжецы, вы должны вырезать их из своей жизни, как раковую опухоль.  И я делаю это постоянно на протяжении многих лет.

Некоторые мои друзья – миллионеры, некоторые живут очень скромно, но между ними общее то, что они делают дело,вместо того чтобы говорить о нём.  Нет разрыва между тем, что они говорят, и что делают. Вот эти люди для меня важны.  Все остальные ничего не стоят.  В жизни полно людей, которые ничего в неё не привносят.  Если вам повезёт, они будут просто скучными и нудными, но даже это представляет собой нечто такое, что вам в вашей жизни не нужно.  Зачем любому разумному человеку это терпеть?  Я никогда этого не терпел и не буду.

Когда вы создаёте музыку, например, как минимум, в случае с  “Soli­tude” (один из наиболее мелодичных – хоть и в широком смысле –  треков NON), вы играете на фортепиано, или используете сэмплы?

Бойд Райс: Это сэмпл из песни малоизвестной британской девичьей группы, которая называется “Dark Shad­ows and Emp­ty Hall­ways”. Я зациклил его, но потом я добавил дорожку так, чтобы проигрывалось два сэмпла, и это создаёт эти странные обертоны, так что вы слышите там что-то, чего на самом деле в сэмпле не было. Я так делаю многие вещи, когда я зацикливаю что-то, а потом ставлю это же на другой дорожке с небольшим сдвигом, или делаю это немного короче или длиннее, так, чтобы, когда оба сэмпла будут проигрываться, они шли бы в разном ритме относительно друг друга, или, если они одинаковой длительности, они создавали бы этакий «муаровый узор», если вы знаете, что это такое.

Вы человек, который отстаивает то, что можно назвать «жестокой действительностью», и вы определённо призываете к самосознанию, но ваша наивность или ваш синдром Питера Пэна, и то, что вы от природы анахронистичны, могут быть ключом к вашему успеху в достижении того, к чему, как вы сами заявили, вы ни в коей мере не пригодны. Как вы сопоставляете эти данные? Есть ли в чём-то из этого рациональный самообман? Или существует разумное объяснение, которое я не смог уловить?

Бойд Райс: Не уверен, я считаю себя прагматиком, но я думаю, многое…  когда я говорю о наивности, я думаю, когда ты молод, ты вроде как представляешь, что можешь сделать что угодно. Так что ты можешь вкладываться в то, что делаешь. На этом этапе моей жизни, люди говорят: «Слушай! Как бы мне сделать то-то?», – а я просто говорю: «Брось, это безнадёжно. Забудь об этом, тебе совершенно ничего не светит.» К счастью, когда я был молод, я не знал, что мне совершенно ничего не светило, так что я продвигался в тех направлениях, от которых меня все отсоветовывали, и в конечном итоге у меня всё получилось. Возможно, это сработало только потому, что я не говорил себе, что это невозможно. Но если посмотреть на это сейчас, каковы были шансы? На то, чтобы кто-то смог издать такую запись, как «Чёрный Альбом», и она попала бы к каждому важному критику в Лондоне, и ко всем этим влиятельным людям, в результате чего я бы стал подписан на лейбл, который сейчас – самая большая независимая звукозаписывающая компания в мире. В то время Mute Records выпустили всего одну пластинку, я поехал в Лондон, и меня попросили перевыпустить мою запись у них.

Ага, это весьма удивительная история.

Бойд Райс: Ага, и то, это удивительно потому что я только что купил эту выпущенную ими пластинку, и пять минут спустя в магазин зашёл Дэниэл Миллер с  Mute Records, и они сказали «Вот этот парень только что купил вашу пластинку!», и мы завели разговор, и я как бы мог зайти в магазин «Rough Trade» в Лондоне за день до этого, день спустя, часом позже, часом раньше, и так вышло, что я оказался там точно в то время, когда там был этот парень, и я был первым музыкантом, подписанным на Mute Records, что на некоем уровне определило мою последующую жизнь.

Всего тридцать копий, вы сказали, они просто попали к невероятно влиятельным людям. Я предположу, что одним из них был Стивен Стэплтон, потому что он поместил вас в свой список («Список Nurse With Wound», перечень из 292 малоизвестных музыкантов, который прилагался к  альбому “Chance Meet­ing on a Dis­sect­ing Table of a Sewing Machine and an Umbrel­la” (1979), что затем распостранилось и на “To the Qui­et Men from a Tiny Girl”  1980 года) в одном из ранних лонгплеев, а это вообще сама по себе легендарная вещь, уже сам этот список.

Бойд Райс: Правда? Ага, он правда это сделал. Rough Trade каким-то образом отправило копии записи в аптеку, как будто бы это был аптечный товар или что-то такое. Обычная лондонская аптека, и тут зашёл Стивен Стэплтон, а он всегда просматривал коробку «за 99 центов»… то есть «за 99 пенсов», и эта запись была уценена до 99 пенсов, и он увидел это и подумал: «Это альбом с полностью чёрной обложкой! Что же на нём может быть?», так что он почувствовал, что стоило потратить 99 пенсов на покупку, чтобы узнать, что это такое. И он принёс его домой и был ошеломлён. Знаете, он такой подумал: «О боже мой, что это?» И вот он немедленно вернулся в аптеку и купил все копии, которые у них были. И он раздавал их некоторым людям на протяжении нескольких лет.

Ух ты.

Бойд Райс: (смеётся)

Я видел ваш вебсайт, и знаете, очевидно, я писал вам письма. Как вы думаете, вы когда-нибудь сделаете книгу или что-то такое, посвящённое вопросам из интервью, которые люди присылали вам по почте? (по информации с boydrice.com, последнее печатное интервью с Бойдом Райсом было опубликовано в 2006 году. А в 2008 году Бойд объявил, что единственные интервью, которые он будет с этого момента давать, будут ответы по почте тем поклонникам, которые зададут ему лучшие вопросы из подлинного любопытства).

Бойд Райс: Знаете что, я собирался сделать из этого подборку, но в какой-то момент… у меня было много действительно хороших вопросов, но в какой-то момент я просто решил, что нет, я не буду этого делать, потому что если бы я издал это, это было бы всё равно, что я сказал бы, что это уже не дополнить, а я не думаю, что на этом можно было бы остановиться. Что я хочу сказать, я не давал интервью уже годы и годы и годы, за исключением тех редких случаев, когда я выступаю на радио или что-то вроде того. Я думаю, я снова готов говорить, происходит много нового. И вышел документальный фильм, так что у людей будет гораздо больше информации, и они не не будут заострять внимание на «…скажите нам ещё раз, что вы сделали в 1987 году».

Что ж, ещё раз благодарю! Как вышло так, что вас интервьюировал Том Метцгер в своей телепрограмме? (Метцгер – известный расист, который в восьмидесятых вёл транслировавшееся на всю страну телевизионное ток-шоу «Раса и Разум» – “Race and Rea­son”).

Бойд Райс: Ну, за год или два до этого я повстречал Антона Ла Вея, я работал над книгой под названием «The Out­siders» («Аутсайдеры»), и я хотел сделать серию интервью с людьми, которые стали иконами поп-культуры не вопреки тому, что они были аутсайдерами, но благодаря тому, что они были аутсайдерами. Я хотел выбрать двадцать очень общих вопросов, чтобы задать их им и посмотреть, насколько их ответы будут разниться или насколько будут совпадать. Так что я разослал десять или двенадцать писем этаким «первым лицам» из тех, чьи воззрения  в те времена считались экстремистскими. Я послал письмо Антону Ла Вею, ещё одно – мормону-многожёнцу Алексу Джозефу, у которого было 13 жён, а ещё мне было бы интересно взять интервью у радикального сиониста Меира Кахане, чьи взгляды считались настолько экстремистскими, что его прозвали «еврейским Гитлером». Так что я разослал все эти письма, и единственный человек, который связался со мной, был Том Метцгер.

И вот Метцгер позвонил мне и сказал, что я могу взять у него интервью, если я приду на его передачу для широкой общественности, чтобы он смог взять интервью у меня. В 1986 году меня не звали на телевидение наперебой, так что я ухватился за эту возможность. Я думаю, любому, кто смотрел эту передачу, было абсолютно очевидно, что Метцгер не имел ни малейшего понятия о том, кто я такой и чем я занимался.

Были такие сферы, по которым у вас совпадали взгляды, или такие, насчёт которых ваши мнения расходились?

Бойд Райс: Мне был больше свойственен обобщённый шпенглеровский настрой, признание «упадка Запада», а он был очень чётко настроен против правительства США. Он ненавидел «федералов», так он называл правительство. Мы оба были поклонниками Джека Лондона, но ему больше всего нравились социалистские произведения Лондона вроде «Железной пяты», которые меня никогда особо не интересовали.

В вашем интервью есть место, где вы, как мне показалось, утверждаете, что индастриал – расистская музыка или музыка белых.

Бойд Райс: Индастриал – не расистская музыка. По-моему, я сказал, что какой-то европеец написал статью, в которой он заявил, что индастриал – единственная форма музыки двадцатого века, корни которой не лежат в музыке чёрных или негритянском спиричуэлсе или что-то подобное. И даже это не совсем правда. Есть сёрф, хэви-метал, лаундж, экзотика, и так далее до бесконечности. Даже мотаун не происходит от негритянских спиричуэлсов. Я думаю, автор хотел подчеркнуть, что индастриал – это музыка по большей части не связанная ни с какой существовавшей до неё традицией, и ни в коей мере не связанная с рок-н-роллом. Я и сам много раз отмечал это. Сегодня в рок-музыке пользуются всё теми же тремя или четырьмя аккордами, которые Чак Берри играл в «Louie Louie». И большинство рок-музыки – фигня. Хотя 95 процентов чего угодно – фигня.

Какое впечатление на вас произвёл Том Метцгер?

Бойд Райс: Не буду вам врать, он был очень умён, очень хорошо начитан и производил очень приятное впечатление. Другими словами, он был классическим примером самца с высокой доминантностью. Я встречал многих подобных людей за свою жизнь, к примеру, Чарли Мэнсона. Вам не нужно одобрять или соглашаться со всем, что они думают и делают, чтобы придти от них в восхищение. И, к добру ли, к худу ли, меня восхищают бросающиеся в крайности отщепенцы буквально на протяжении всей моей взрослой жизни, а может, и моего детства. Для меня Сталин – более притягательная личность, чем Мать Тереза, а Эва Перон – более притягательная, чем Хиллари Клинтон. Как и для большинства людей. Если бы вы попали в тюрьму, и у вас был выбор – читать биографию леди Ди или биографию маркиза Де Сада, что бы вы выбрали? Ответ на этот вопрос очевиден.

Ну, у людей может появляться поверхностный интерес к таким вещам, но мало кто будет держать дома бюст Гитлера или флаг со свастикой. Я просто не могу не спросить, выходило ли когда-нибудь дело за пределы поверхностного интереса.

Бойд Райс: В семидесятых вышла книга, которая называлась, по-моему, «Утро магов», и это была первая книга, в основу которой легла идея о том, что Гитлер, в сущности, был оккультистом, который хотел завершить эпоху христианства и открыть эру возрождения язычества. Это довольно интересно. В последующее десятилетие вышло с десять или двенадцать других книг, которые развивали эту тему. Я  был погружён в мир оккультизма с тринадцати лет, естественно, мне было это любопытно. Как и Антону Ла Вею и Майклу Аквино. Мой круг общения в восьмидесятых состоял из людей вроде Дэвида Тибета, Дженезиса Пи-Орриджа и группы Coil;  все эти люди в первую очередь были оккультистами, а уже потом музыкантами –  и все они разделяли тот же подлинный интерес. Это никоим образом не относилось к консервативной политике, потому что мы были дальше некуда от консерватизма, и, конечно же, никоим образом не относилось к расизму. Нас привлекали оккультные аспекты этого феномена. Собственно,  Дуглас Пирс  [из неофолк-группы Death In June] достаточно резко высказывался против Гитлера, говоря, что сам феномен был интересным, а Гитлер – не был.

Остальным из нас, я думаю, не терпелось узнать, как неизвестный бездомный художник стал за несколько недолгих лет вождём могучей страны, которая была (какое-то время) самой значительной силой в Европе. Я упоминал об этом примерно 30 лет назад в книге «Indus­tri­al Cul­ture Hand­book» от RE/Search.

Я вынес из всего этого то, что люди, которые знают, как манипулировать архетипами, могут, в сущности, придти к тому, чтобы превратиться в образ, в котором воплощаются эти архетипы. Должно быть, я удачно справился, потому что до сих пор есть люди, которые воображают, что я тождественен Гитлеру. Меня это довольно сильно утомило, потому что мне никогда не было интересно стать чьим-нибудь вождём. Мне предлагали возглавить Церковь Сатаны, а я отказался.

В настоящее время моя жизнь сводится к следующему:  каждый день моя девушка будит меня в два часа ночи, чтобы я мог посмотреть пару эпизодов «Par­tridge Fam­i­ly» по телевизору. Я не сплю всю ночь, смотря малоизвестные, старые фильмы или серии «The High­way Patrol» или «Мистера Эда», затем отправляют спать на рассвете. Тем из вас, кто считает это зловещим или угрожающим, стоит сходить на приём к хорошему психиатру. А может и нет. Если бы Гитлер был жив, он бы смотрел «Мистера Эда» ночи напролёт. А Чарли Мэнсон сказал мне, что «Мистер Эд» был одной из любимых передач и у него. Чарли говорил так: «Люблю этого ебучего коня! Мужик, он же блядский битник!»

Кое-кто говорит, что анархисты и антифа – новые фашисты, потому что они пытаются задушить всё, что им не нравится или с чем они несогласны, прикрываясь «свободой» или «свободой слова» и тому подобным. Но в то же время, в Европе есть страны, где нацисты и расисты, прибегающие к насилию – это реальность и люди до сих пор выступают против этого. Я знаю, что в ближайшее время не будет нового фашистского режима, но нацисты в некоторых местах – это до сих пор угроза. Все ли они – заблудшие люди? Я хочу сказать, если бы вы жили в такой обстановке, где сталкивались бы  с настоящим придирчивым вниманием и угнетением со стороны бандитов или полиции из-за выбранного вами образа жизни, вы бы стали активистом? Что бы вы сделали?

Бойд Райс: Столько ложного в этом вопросе, и по существу я уже ответил на него и обращался к нему в моих книгах, кстати. Если, как вы утверждаете, нацисты это «реальность» или угроза в каких-то уголках Европы, пожалуйста, оповестите новостные СМИ и уведомите их об этом факте. Я уверен, они будут очень рады узнать. И главное, дайте знать антифашистским группировкам! Я уверен, они скорее будут протестовать против настоящих нацистов, чем против нескольких злополучных готических тусовок, так называемой «неофолковой угрозы».

А что насчёт того, чтобы пожить в ситуации, в которой я бы столкнулся с настоящим придирчивым вниманием и попытками угнетения со стороны бандитов и полиции, последние двадцать с чем-то лет я так и жил. К несчастью, внимание не было особенно пристальным и шло со стороны не очень сведущих людей, и к счастью, угнетение по большей части не срабатывало. Это было утомительно, но весело.

И я бы поспорил с заявлением насчёт того, что анархисты и антифашисты – это «новые фашисты». Это брехня. Конечно, они бы хотели подвергнуть цензуре всё, с чем они не согласны, но этого хотело бы большинство живущих в нашем мире людей сегодня. Если записать всех этих людей в «фашисты», то мы бы прямо сейчас уже жили в Четвёртом Рейхе! В недалёком прошлом люди называли всех, от Никсона до Рейгана и Джорджа Буша-младшего «фашистами», но дело обстоит совсем не так. Когда вы подменяете значение такого конкретного слова, как это, потому что это удобный способ замарать тех, с кем ты несогласен, слово со временем теряет значение и начинает опошлять большинство тех событий, которые происходили во время Второй Мировой Войны.

Когда я слушаю ваши более человеконенавистнические записи, на меня вы производите впечатление гуманиста, человека, который хотел бы, чтобы ценностные ориентиры почитались бы так же, как это было в вашей юности. И в то же время есть некоторые люди, которые сказали бы, что ваше творчество или то, что вы пишете, ведёт к ослаблению этих ценностей, в то время как мы живём в мире, где большинство популярных телепрограмм существуют благодаря ослаблению уважения людей к друг к другу и ценностных ориентиров на протяжении уже по меньшей мере пятнадцати лет. Что бы вы сказали людям, которые считают, что вы – часть привилегированного общества, которое насмехается над тем, кому повезло меньше? Я думаю, хорошим примером здесь будет пластинка Тhe Tards или «Vio­lence Towards Women» («Жестокое обращение с женщинами») в журнале «Answer Me!» или альбом «Hatesville». Какова ваша позиция по этому вопросу? Вы насмехаетесь над умственно отсталыми, жертвами изнасилований или жертвами домашнего насилия? Или вы просто нацелены против политкорректности?

Бойд Райс: Если вы читали мою книгу «NO», я ясно даю понять, что отвергаю многие из особенно сильно лелеемых западной цивилизацией ценностей. Во мне нет сильной ностальгии по преобладающим ценностям эпохи моей юности, хотя они были более действенны для управления хорошо организованным обществом, чем то, что в моде сегодня. Я считаю, что большинство тех ценностных ориентиров, которые сейчас в большом почёте – неубедительны, порочны и почти не имеют отношения к реальному миру. Поэтому я отвергаю их. Для меня это работает, и это всё, что мне важно. Если кто-то думает, что проповедовать любовь лучше подойдёт для их целей, удачи им. Но я бы на это не надеялся. Что насчёт насмешек над людьми, я буду насмехаться над любым, кого сочту смешным, когда мне заблагорассудится. Без извинений. Это – часть моей работы. Люди хоть чуточку искушённые, или люди с мозгами, работающими на половину мощности, поймут мой юмор и то, о чём я толкую. Тем же, кто слишком туп, чтобы меня понять, я не буду ничего объяснять. Это не моя работа.

Что до того, что я – член какого-то привилегированного сословия, кто в это поверит? Я родился в семье, принадлежащей к нижней прослойке среднего класса, вырос в трейлерном парке и не доучился в старших классах. Какую степень моей «привилегированности» можно вывести из этого уравнения? Я был знаком с кучей людей, имевших на порядок большие преимущества, которые в жизни не достигли вообще ничего, в то время как я сумел заработать на жизнь своим умом, создав, помимо всего прочего, приличное количество произведений. Я горжусь тем, что я начал с нуля и всё же смог жить такой жизнью, какой хотел, исключительно по тем правилам, которые я установил для себя сам. Я знаю очень много людей, более умных, чем я, и куда более одарённых, у которых это не получилось.

А тридцать лет назад я был бездомным, и продавал плазму просто чтобы было что есть. Я спал на кладбищах и в заброшенных домах в Финиксе, штат Аризона. Готов поспорить, что никто из тех парней, кто утверждает, что у меня есть какие-то «привилегии» не прожили и сотой доли того, что со мной происходило. И мне была по нраву каждая секунда такой жизни. Я хочу сказать, если у вас был бы выбор: прожить жизнь на своих условиях или обладать комфортом и безопасностью, которую обеспечивает работа от звонка до звонка, что бы вы выбрали? Для меня это был не такой выбор, над которым долго думают.

Что за статья была у вас с Бобом Хейком? Я не нашёл её сканов или копии, и я уверен, что она была интересной.

Бойд Райс: Не особенно, нет. Это было интервью с Бобом, и это было более или менее то, что от него ожидалось, может быть, чуть поумнее. Я надел ту рубашку и галстук и пришёл туда в основном из-за того, потому что я хотел появиться в журнале моды для девочек-подростков и из-за того, что журнал должен был оплатить счёт за целую ночь пьяного загула по самым лучшим забегаловкам Сан-Франциско. Этот костюм на самом-то деле был формой, которую я носил, будучи агентом аварийной сигнализации в фирме Twi­light Secu­ri­ty, я просто добавил к ней нашивку для фотосессии. Боб сказал, что ему нужно столько «классно выглядящих людей», сколько возможно. Должно было придти шестьдесят ребят, но из-за неприветливой погоды я был единственным, кто пришёл! Эти ребята были арийские воины, готовые умереть за свою расу, но, видимо, не в дождливую погоду.

Мои взаимоотношения с Бобом были такие же, как с Джелло Биафрой, наши взгляды на политику никогда не совпадали, но с ними обоими было весело общаться. И мне глубоко насрать на политику, так что мне на самом деле было всё равно. Некоторые люди переполошились из-за фото, на котором я позирую с ножом, но Сан-Франциско восьмидесятых был жестоким городом. И у меня, и у Ла Вея были такие ножи «Harpy» компании Spy­der­co, и мы никогда без них из дома не выходили. Вообще-то и я и Антон оба всегда носили с собой пистолеты, когда появлялись на публике. Тогда всё было настолько плохо. Я никогда не стрелял из своего пистолета на протяжении этих лет кроме одного раза. Бликса Баргельд не верил, что мой пистолет был настоящим, и я прострелил дыру в стене его гостиничного номера. Добро пожаловать в Америку, Бликса!

Какое впечатление на вас произвели тогдашние скинхэды?

Бойд Райс: В их культуре я видел эквивалент того, чем в 1969 году были «Ангелы Ада». И не я один так считал. И Ла Вей, и Мэнсон говорили практически то же самое. И оба – и Ла Вей, и Мэнсон – пытались привлечь «Ангелов» на свою сторону в шестьдесят девятом, но у обоих ничего не вышло. Оба хотели привлечь на свою сторону скинхедов в 1987 году, и оба видели меня как средство этого достичь. Естественно, подобным начинаниям было суждено провалиться. Пусть Боб Хейк и мог постичь философию Ла Вея, подавляющее большинство скинхэдов ни во что не ставила Ла Вея, потому что он был евреем. А Мэнсон им не подходил, потому что предполагалось, что он срежиссировал убийство женщины, бывшей на девятом месяце беременности.

Я мог понять, что думают об этом Антон и Чарли единственно потому, что в детстве лучшими друзьями моего отца были «Ангелы Ада» и «Железные Всадники». Байкеры-нарушители закона. В детстве образцами для подражания для меня были эти парни, а не мой отец. Я хотел быть таким как они. Вследствие этого я всегда чаще отождествлял себя с киношными негодяями, а не героями. А в ужастиках я всегда желал, чтобы победило чудовище. Так что жребий был брошен в очень раннем возрасте.

В то время я придерживался правила: «находясь в Риме, не веди себя как римлянин». А Сан-Франциско восьмидесятых выглядел для меня как древний Рим в период упадка. Я хотел быть раздражителем, той песчинкой, которая попадает раковину моллюска и становится жемчужиной. Я и был таким раздражителем. Но это не была ни на чём не основанная реакция противления, иначе я бы никого не задел так за живое. Теперь, по прошествии времени, я могу сказать, что я очень хорошо осознавал, что делаю, и у меня очень хорошо получалось то, что я делал. Большинство людей никогда этого не поймут, и они не заслуживают того, чтобы понять. Я делаю то, что делаю, для небольшой группы избранных людей, которые по-настоящему понимают то, что я делаю, и так было всегда. С остальными я не считаюсь. Ничего из того, что я сделал когда-либо, не было предназначено для массового потребления.

Однажды ваш туровый автобус подожгли, когда вы были в туре, из-за неправильного понимания таких вещей. Что было у вас на уме? Вы нашли другой автобус и вы продолжили свой тур, но что вами двигало? Вы сели и подумали: «Что ж, это моё искусство и я за него умру» или подумали, что ещё сильнее подставите себя под удар, если поедете дальше на другом автобусе? Мне просто интересно, о чём вы думали в этой ситуации.

Бойд Райс: Знаете, мне на ум пришло вот что: люди никогда не обращаются ко мне. Ведь если вы можете уничтожить какую-нибудь вещь либо докопаться до кого-то, кто может вас жестоко избить, что вы сделаете? Я хочу сказать, для того, чтобы бросить коктейль под туровый автобус, особенной смелости не нужно. Мы услышали об этом и подумали: «Ну ладно, этот автобус мы брали в аренду, он застрахован, так что мы ничего не потеряли, просто доедем до аэропорта, возьмём другой автобус от той же компании и поедем дальше», И это задержало нас на пятнадцать минут или около того. Ничего страшного. Но таковы уж эти люди, люди, которые кричат тебе что-то, когда они едут в машине, а ты идёшь по тротуару, и они могут кричать всё что угодно – они знают, что им ничего не будет, потому что ты на тротуаре, а они в машине. Это то же самое. Но знаете, люди, которые делают такие вещи – трусы, они мало в чём разбираются, они хотят как-нибудь навредить кому-то, но при этом хотят ощущать свою моральную правоту, и потому придумывают оправдания.

Ага, я, наверно, соглашусь со всем сказанным, хотя не то чтобы я попадал в такие ситуации.

Бойд Райс: Ага, но это один из редких случаев, когда кто-то реально что-то сделал. Мы получали угрозы, мы приехали в Вену, и там на станции метро стояли полицейские с автоматами. Перед зданием, где проходил концерт, стояли полицейские с автоматами. По кварталу кругами ездил автозак на тот случай, если бы случились бунты. Обо мне писали в газетах каждый день на протяжении недели. Что-то вроде: «Эти ужасные люди, Death In June и Бойд Райс, приезжают в наш город, и будут вспышки насилия, и будут бунты». Очевидно, ничего не произошло, но люди, пришедшие на то выступление, получили дополнительный опыт, представьте себе, как приходите на концерт, и вам нужно сначала пройти между двух полицейских с автоматами. (смеётся) Я бы делал такое на каждом выступлении! Люди, стоящие с автоматами перед клубом, что может быть круче? А когда мы приехали в другое место, там должны были быть протестующие, поэтому они привлекли военных и тех ребят со сторожевыми собаками, а явилось где-то семь замотанных в шарфы протестующих с двумя собаками, И протестовали против нас белые парни с дредами, итак – целая армия, снова с автоматами, чтобы сдержать семерых бесполезных веганков? И их собак?

Я хорошо знаю, с каким количеством неприятностей вы столкнулись, я имею в виду, я, естественно, живу в Чикаго, так что не то чтобы я когда-нибудь увижу, как вы тут останавливаетесь!

Бойд Райс: Ну, это единственный другой раз – то, что случилось в Чикаго с Death In June, эти люди – самые настоящие ТРУСЫ до мозга костей. Они не подошли к Дугу Пирсу, который ростом в два метра и может им навалять, они подбежали к девчонкам ростом метра в полтора и ударили их. Это тоже редкость, такие вещи никогда не случаются с нами самими. У меня не было никаких неприятностей на протяжении многих-многих лет. И у Дуга тоже. Но есть люди, которые думают: «Я панк-анархист, и чтобы быть анархистом, мне нужен противник, а вообще, чтобы быть настоящим анархистом, я должен похулиганить во имя своих убеждений». Поэтому они не вступают в интеллектуальный, знаете, сократический диалог с человеком, чтобы выяснить, какие у того убеждения, потому что они не хотят знать, какие убеждения у них самих. Куда легче придти куда-нибудь с железной трубой, подбежать к маленькой девчушке, пока та смотрит в другую сторону и ударить её по голове.

Ох, блин, я даже не знал об этом…

Бойд Райс: Ага, я хочу сказать, чикагская полиция очень этим заинтересовалась, потому это в сущности террористический акт, когда звонят в клубы и говорят: «Мы выбьем у вас все стёкла, если вы дадите Death In June выступить» или «Мы взорвём или сожжём ваш клуб, если вы дадите им выступить», вследствие чего концерт переносили из одного места в другое и  наконец объявились эти люди, они были в масках и избили нескольких девушек. Дуг (вокалист Death In June) стоял совсем рядом, они могли бы подойти к Дугу, но не стали.

Ух ты. Я думал, это были такие же неудачники, которых показывают в документалке, меня там не было, поэтому у меня сложилось такое впечатление по рассказам людей.

Бойд Райс: Нет.

Спасибо за ваши ответы на мои вопросы, я очень многое узнаю.

Бойд Райс: Конечно, на здоровье.

Что вы думаете о людях, которые протестуют против ваших выступлений?

Бойд Райс: Меня поражает то, что люди, которые считают себя политически сознательными или стремятся к активным действиям и всякие активисты – в политическом смысле самые наивные люди на Земле. В Англии геи и феминистки проводили марши в поддержку радикального ислама, видимо, не осознавая того факта, что в большинстве исламских стран геев казнят или сажают в тюрьму – или того, что женщинам в таких странах не дадут выйти на марш за или против чего бы то ни было. И всё же они хотели продемонстрировать свою солидарность с бедными гонимыми джихадистами. Они умственно неполноценные? Я думаю, да. А если кто-то хочет попротестовать против антисемитизма, далеко ходить не надо. В мире есть такие люди, которые взрывают бомбы и отрезают другим головы не понарошку. На Ближнем Востоке есть государство, которое трудится над ядерной бомбой, которую обещает сбросить на Израиль. Стоят ли эти же протестующие напротив посольства Ирана? Неа. Отворачивается весь мир, включая президента Соединённых Штатов. И эти умственные карлики считают, что стоит протестовать против меня. Не то чтобы это меня задевало, просто я иногда задумываюсь, с какой планеты эти люди родом. Мы живём в мире, где резня, восстания и политические кризисы не сходят со страниц газет и где немало обстоятельств, которые могут привести к третьей мировой войне. И в нём находятся люди, которым не даю покоя я? Мне это льстит. Я это люблю! Мне нравится наблюдать, как люди до сих пор спорят по поводу политических систем, которые прекратили существовать шестьдесят с лишним лет назад, даже когда мир вокруг них трещит по швам. Это словно новая Веймарская республика – но со всем фанатизмом и без декаданса, веселья и гламура.

Люди пишут в интернете, что вы «били жену» из-за того, что написала в книге Лиза Сакдог. Что вы скажете на это?

Бойд Райс: Ну, для начала, я никогда не был настолько больной на голову, чтобы жениться на Лизе, так что она никогда не была моей женой. Потом, её ложные обвинения в насилии на бытовой почве с треском провалились в суде. Все обвинения были сняты, и это юридически зафиксированный факт. Правда заключается в том, что Лиза Карвер – патологическая лгунья, и девять десятых её «автобиографической» писанины – собственно, не правда, а способ воплотить свои фантазии. И у неё была эта фантазия про «белую шваль», про мужчин-скотин, которым подружка служит боксёрской грушей. Хорошо это или плохо, но я никогда не был таким парнем.

Я не читал её книгу, но если судить по тому, что мне рассказывали, она даже не описывает никакого домашнего насилия, она просто намекает на него или подразумевает, что оно было. Почему? Потому что у издателей есть свои адвокаты, и адвокаты не хотят, чтобы в печать попало то, что не было бы подкреплено доказательствами или что-то, что может оказаться клеветой. Поэтому она даже не описывает того, что я с ней предположительно сделал, хотя это скорее всего оказалось бы самым интересным абзацем или парой абзацев во всей её книжке. Очевидно, она написала что-то вроде такого: «Бойд двинулся на меня и…» Так что она просто оставила пропуск в тексте, предположив, что её идиоты-читатели предположат худшее. И конечно же, они это сделали.

В суде дело развалилось, потому что не было ни единого вещественного доказательства в пользу её обвинений. В подобных случаях полиция всё время делает снимки порезов, ушибов, синяков под глазами и тому подобного. Но в случае с Лизой фотографировать было нечего, потому что ничего не было. Лиза лгунья, и точка. Когда она продала две тысячи экземпляров своего журнала «Rollerder­by», она сказала рекламодателям, что продала десять тысяч. Когда Адам Парфрей издал компиляцию номеров журнала «Rollerder­by» в виде книги, он напечатал слишком большой тираж, потому что она сказала, что у неё аудитория в двадцать тысяч читателей. Это было примерно пятнадцать или шестнадцать лет назад, и у Парфрея хранятся кучи коробок с этими книгами, потому что Лиза ему наврала.

Не то чтобы я придирался к мелочам, но вообще-то ближе к концу Лизиной книги есть одно или два предложения, где она пишет, что вы душили её и тыкали лицом в стену. Она об этом пишет.

Бойд Райс: Ну, это то, о чём она рассказывала в полиции. Один из копов отошёл со мной в сторонку и сказал: «Слушай, раз ты обвиняешься в домашнем насилии, мы по закону обязаны арестовать тебя, но мы знаем, что это херня, потому что мы видели эту девушку и на ней не было никаких следов. Если это дело не развалится в суде, тебе точно дадут пойти на сделку со следствием. Окружной прокурор не любит проигранные дела в послужном списке и он не может вести дело без доказательств. Так что не парься, ты проведёшь ночь в тюрьме, выйдешь меньше чем через 24  часа и заживёшь по-прежнему».

И вот в день моего процесса мне предлагали пойти на сделку со следствием примерно шесть раз, и все шесть раз я отказывался, потому что я хотел, чтобы дело дошло до суда. Лиза прилетела в Денвер с восточного побережья только для того, чтобы дать показания на моём процессе. Я упорствовал в желании довести это до судебного разбирательства, и поэтому после того, как я в последний раз отказался идти на сделку со следствием, помощник окружного прокурора вызвала Лизу и попросил её рассказать, что она собирается говорить в суде. А Лиза сказала ей, что я рычал как дикий зверь или одержимый демоном и что я поднял оторвал её от земли, схватив за шею, душил и тряс её, затем раз за разом ударял её лицом в кирпичную стену, всё ещё удерживая её в воздухе. И как только она подумала, что потеряет сознание от ужасной боли, я швырнул её через всю комнату и она ударилась о жёсткий бетонный пол.

Помощник окружного прокурора отослала Лизу, потом повернулась к своему помощнику и сказала: «Я не могу пустить эту женщину в суд. Присяжные решат, что она свихнулась, а судья решит, что свихнулась я.» Несколько мгновений спустя помощник окружного прокурора подошла ко мне и известила меня о том, что я мог идти, что они решили не выдвигать против меня обвинения. Она даже извинилась за «все, возможно, причинённые мне неудобства».

Предпосылкой к этому инциденту было то, что я сказал Лизе, что она до смерти мне надоела и что я не могу больше терпеть совместное проживание с ней. Она возражала, говоря, что всё ещё любит меня, что она может измениться, и что всё улучшилось бы, если бы мы поженились и завели ещё одного ребёнка. Я сказал ей, что этого не будет. Так что она нашла квартиру неподалёку и должна была подписать договор аренды на следующий день после того, как произошёл так называемый «инцидент». По правде говоря, она всегда хотела уехать обратно в Нью-Гемпшир, чтобы остаться рядом со своим неудачником отцом. Это был выбор озлобленной, мстительной женщины. Я отверг её, и она хотела уничтожить меня и засадить меня в тюрьму. И это могло сработать, если бы она врала поискусней. Мне рассказали, что не так давно она дала интервью, в котором она сказала, что написала эту книгу, чтобы разрушить мою карьеру. Вот это да, приятно знать, что даже патологические лжецы иногда могут быть честными.

На протяжении многих лет люди спрашивают меня, почему я не ответил на выдвинутые ей обвинения. Простая причина в том, что мне всё равно, так же как и всем остальным. А кроме того, никто никогда не спрашивал о Лизе во время интервью. За пятнадцать лет, насколько я могу припомнить, ни один человек не спрашивал о Лизе, пока вы не задали этот вопрос. Так что вы спросили и я отвечаю. Предлагаю любому, кто думает, что я говорю неправду, сходить в суд и проверить записи.

Это первые мои слова о Лизе, сказанные на публику, и они, без сомнения, будут последними. Если бы я писал о своей жизни автобиографию, не думаю, что она удостоилась бы места даже в примечаниях, потому что она – кусочек головоломки, который не вставишь в целую картину. Большую часть времени моя жизнь была весёлой и интересной, но время, проведённое с ней, было мрачным, унылым и утомительным. Лживые обвинения, выдвинутые ей против меня, были на самом деле даром небес, потому что они унесли её из Денвера и из моей жизни. Даже когда из-за них я находился в тюрьме, я чувствовал совершенную свободу и чувство веселья; ведь я знал, что когда наконец приду домой, там её не будет.

Вас беспокоит то, что есть люди, которые верят в те обвинения, которые она выдвинула?

Бойд Райс: Не особенно. Люди, которым я не по нраву, захотят поверить в то, что это правда, каким бы ни было истинное положение дел. Они идиоты. Люди, которые знают меня, будут знать, что ничего из этого не является правдой. И, взглянем реальности в глаза, как много людей вообще прочитало эту книгу? Очень немного. То, что те очень немногие люди, кто помнят, кто она такая, потеряли интерес к её штучкам десять лет назад, а то и больше – это факт. Раздеваться на сцене – это вряд ли может служить основой настоящей карьеры. Когда ты молода, это может привлечь внимание, но когда ты пятнадцать лет как не в лучшей форме, всем уже наплевать. По какой бы ещё причине, как вы думаете, пятьдесят процентов её биографии, истории её жизни и карьеры связаны со мной – хотя мы были вместе всего несколько лет? Говорят, что экземпляры моей книги «NO» продаются на Ebay больше чем за сотню долларов. Книгу Лизы можно купить за три бакса. Я думаю, это говорит само за себя.

Есть ли причина, по которой вы никогда не опровергали эти обвинения?

Бойд Райс: Конечно. Потому что никто никогда меня о них не спрашивал и потому что мне плевать. Я бы предположил, что никто не читал эту книгу, и я сомневаюсь, что помимо моих и её знакомых её много кто читал. Целевая аудитория Лизы – мальчики-подростки, живущие в подвале в доме своих родителей, которые никогда ни с кем не спали, и их двадцати-с-чем-то-летние женские аналоги. Мнения или отношение подобных людей никоим образом не влияют на мою жизнь, так нахуй мне волноваться об этом? В конечном итоге я и не волнуюсь. Мне начхать.

В предыдущем интервью, вы дали слову «любовь» такое определение: нечто, к чему бы вы не притронулись и багром, за исключением вашего истолкования. Вы могли бы больше рассказать об этом истолковании?

Бойд Райс: Я незнаю, бывает, типа, говоришь какие-то вещи в какой-то период своей жизни, и я думаю, что когда  это сказал, для меня это было сущей правдой, но теперь я влюблён, сижу здесь, а напротив меня на другой стороне комнаты сидит моя прелестная девушка, и у меня две премилых кошки, и  жизнь прекрасна. Любовь не ладилась очень много лет, всё, что ты делаешь вместе с другими людьми будет трудным.

Ага. Что ж, поздравляю!

Бойд Райс: Что ж, спасибо! Я очень счастлив (смеётся).

Похоже, многое изменилось с времён, по меньшей мере, странички «об авторе» в книге «NO» (сборнике статей о том, во что Бойд не верит), или по крайней мере в первом её издании. Там, знаете, было написано, что у вас нет никаких кошек и никаких подружек…

Бойд Райс: (искренне смеётся) Ага, знаю, им придётся убрать это из следующего издания. Но как скучно было бы написать: «Бойд доволен жизнью, каждый день есть вкусные блюда и у него две премилых кошки»! Знаете, это не звучит, это не то, чего люди хотят от деятелей андеграунда. (смеётся)

Ну, хорошо это или плохо, но мне кажется, что вы честно разговариваете со мной, я имею в виду, если это не так, вы меня очень искусно дурачите, а я считаю себя весьма скептичным человеком. Учитывая то, в чём вас обвиняли люди, они могли бы легко взглянуть на те вещи, которые вы сказали напрямую, и сравнить их с тем, что вы отрицаете. Не могу представить, что кто-нибудь может подумать, что вы будете что-то отрицать, принимая во внимание то, как вы стремитесь высказать своё мнение.

Бойд Райс: Вот этого я всегд а не понимаю, это ведь, на секундочку, причина, по которой я не в ладах с разными людьми и организациями – то, что я честен, я скажу то, что думаю, я скажу вам то, что я думаю о чём-то, так зачем мне о чём-то умалчивать? Вроде бы все мои мысли, если я действительно думал по какому-то поводу, к сегодняшнему дню уже сто раз опубликованы, поэтому если вы посмотрите на всё, что я сказал, чтобы вывести из этого какое-то мировоззрение, его, наверно, не получится.

В документальном фильме («ICONOCLAST») есть момент, где говорится, что «мужчина должен быть сразу и наставником, и отцом, и любовником», что-то такое (здесь отсылка к тому моменту в фильме, где Бойд говорит, что люди, на которых он в какой-то степени равнялся – Тайни Тим, Антон Ла Вей и Чарльз Мэнсон все разделяли одну точку зрения: что лучше всего доминировать/брать контроль над женщинами, когда они в юном возрасте, до того, как это сделает кто-то другой), и мне просто интересно, стоит ли за этим что-нибудь или есть ли в этом глубокий смысл, который вы могли бы явить на свет.

Бойд Райс: Я помню, как говорил про мужчин старше меня, которые давали мне советы насчёт женщин.

Когда я вас об этом спросил, я имел в виду «отца» с возлюбленной, при чём они вели бы себя как наставник или как дочь. Я знаю, что вы не сторонник нынешней морали или морали прошедших дней, что мораль – определённо лишь отражение исторического периода. Но мне интересно, есть ли ещё какое-то… не обязательно оправдание, потому что мне не кажется, что кто-то должен оправдывать какой-то свой поступок, но мне интересно, есть ли более глубокая… не могу сказать «философия», потому что вы скажете, что у вас нет философии, а более глубокий взгляд на это, за этим должен стоять некий метод или что-то такое.

Бойд Райс: За чем?

Ну, когда встречаются с девушками младше себя и ведут себя как, знаете, наставник и отец…

Бойд Райс: Хорошо, ну, знаете, я думаю, много лет я встречался с женщинами… младше себя, потому что по сути я задержался в подростковом возрасте. Я как бы старел по количеству прожитых лет, но на самом деле не ощущал этого. Так что я на самом деле чувствовал себя подростком. Даже когда мне было 40 лет или около того. Я и не знаю, что со мной случилось, что это изменилось, но теперь всё не так. Так что, знаете, я думаю, когда я встречался с девятнадцатилетними девушками, это было потому, что когда мне было девятнадцать, я встречался с девятнадцатилетними. И я всё продолжал ощущать себя подростком, и мне это казалось уместным. А теперь я даже не могу себе это представить.

Это бросалось в глаза, поэтому я действительно хотел задать вопрос. Я имею в виду, что вы человек, который следит за тем, с кем проводит своё время, я вот чаще всего не могу понять тех, кому меньше двадцати трёх. А мне всего 29 лет, так что я должен был задать этот вопрос.

Бойд Райс: Ага, ну, я вообще не могу ощутить родство с молодыми людьми. Любого пола, очень редко среди них есть кто-то действительно стоящий. А я снисходительно отношусь к людям, потому что по-моему, мои лучшие идеи приходили ко мне, когда мне было 17 или 18 лет. Я до сих пор живу с тех идей, которые у меня были в подростковом возрасте. Так что я знаю, что можно быть молодым и оправдывать надежды, но говоря в общем, большинство молодых людей не оправдывает их. Я ценю время, проведённое с людьми, которые делают настоящие дела в реальном мире и обладают знаниями о рельном мире. У вас есть общая основа для некой дискуссии.

Похоже, вы очень ясно всё видите. Вы никогда не сомневались в том, что хотите делать, вы, по-видимому, всегда знали, чем хотите заниматься. Я задаю вам вопросы, и вы, похоже, всегда отвечаете в точку, без сомнений.

Бойд Райс: Я думаю, был такой период, когда я точно не знал, что хочу делать, но я точно знал, чего делать не хочу. И возможно, иногда это куда важнее.

Я думаю, это была весьма проникновенная часть вашей книги “NO”. Та мысль, что две вещи, которые [первым делом] узнаёт ребёнок, это понятие «нет» и понятие «зачем». Вы могли бы рассказать что-нибудь о следующем издании? Я знаю, что вы собираетесь добавить 13 глав…

Бойд Райс: Ага, 13, 13 новых глав. И я написал их и выслал так давно, что я на самом деле не помню, что там было написано по большей части. Но, знаете, они были по существу, как и другие главы, такие короткие и по делу.

Это в них и непросто, я рад, что тираж быстро разошёлся, но многие люди сказали, знаете, он просто занимается самолюбованием и разглагольствует о том, как он видит мир, и я просто… даже в вашем отношении, вы сказали, что у вас нет философии, нет убеждений (прим.изд: «NO» сейчас входит в учебный план занятий по сравнительному литературоведению в Нью-йоркском Университете, ведёт их преподаватель-выпускник Оксфорда), но через все главы книги проходит действительно проникновенное послание. Вам решать, скажете ли вы, в чём заключалась задумка книги, но я просто удивлён тому, что многие люди её не уловили. Я читал некоторые отзывы, на интернет-форумах, в блогах и тому подобном. Но люди говорят, что вы всего лишь любуетесь собой, а я не заметил всего этого (самолюбования), не понимаю, как так произошло.

Бойд Райс: Я не согласен с этим, по-моему, в этой книге настолько мало самолюбования, насколько возможно представить. Многие люди, ведущие речь об идеях, не излагают по сути, не подытоживают сказанное, они просто треплются, треплются, треплются, как будто чем больше красивых слов они могут написать, тем лучше им от этого и тем сильнее будут впечатлены читатели, я такое не переношу. Я хотел записать всё, о чём я вроде как размышлял, в такой форме, чтобы люди могли сесть и прочитать это за час-полтора. Потому что у нас нет времени, чтобы прочитать «Закат Европы» Шпенглера. Знаете, взять и прочесть 800 страниц или около того. ВОТ что такое самолюбование. А книга в 120 или сколько там страниц…

Тем более для многих людей, которые тратят кучу времени всего лишь на чтение маленьких статеек в Интернете, в которых обычно больше самолюбования, поскольку обычно автор в них берёт количеством, а не качеством.

Бойд Райс: Ага, обычно это так. Многие люди выходят в Интернет и пишут своё мнение, я не выкладываю своё мнение в Интернете. Для того, чтобы написать книгу и издать её, нужна самодисциплина. И никакой самодисциплины не нужно, чтобы разместить своё мнение в Интернете и похоже, что большинству людей, которые это делают, не терпится с кем-то поспорить. Знаете, я кое-что видел, мне показали кое-какой сайт пару недель назад, и я никогда такого не видел. Все эти люди там постили своё мнение и писали: «Насколько мне известно, Бойд Райс – человек небольшого ума». Знаете, «это ерунда, и это ерунда», и я вот думаю, если всем этим людям я не нравлюсь, зачем вообще обо мне что-то писать в Интернете? Если мне кто-то не нравится, я веду себя так, как будто их не существует, я игнорирую их. Я не захожу на публичный форум, чтобы объяснить, почему они мне не нравятся, потому что это излишне.

Ага, во многих случаях это выдаётся за обсуждение, знаете, то, над чем стоит подумать, но  [по большей части] это просто сплетни. Что ж, в любом случае это превосходная книга. Я рад, что её собираются перевыпустить. Мне очень жаль, что я так и не смог достать экземпляр книги “The Ves­sel of God” («Сосуд Божий», книга об исследовании Бойдом генеалогии Священного Грааля), её будут вообще переиздавать?

Бойд Райс: В той версии, которая вышла в свет, это была просто подборка статей, это не была действительно книга «Сосуд Божий». Это была подборка статей, частью на английском, частью переведённая на португальский. Но я бы хотел издать все эти статьи, потому что я их просматривал неделю или две назад, и некоторые из них были правда хороши. Там много фактов, и много того, что я увязал друг с другом. Я перечитал статью и подумал: » Нельзя дать этому пропасть, надо опубликовать это». Так что, хочу сказать, я уверен, что когда-нибудь это произойдёт.

Вы до сих пор исследуете этот вопрос, да?

Бойд Райс: На самом деле нет, несколько лет я активно занимался исследованиями в этом направлении, но я чувствую, что как бы просто слегка сунулся в это дело. Есть люди, которые посвятили этому всю свою жизнь. Очень умные люди, они хорошо с этого кормятся и издавали книги, но я почувствовал, что просто у меня есть добыча покрупней. Я не могу зациклиться на чудной теории заговора на всю жизнь, даже если благодаря ей я узнал много полезного и обнаружил много важных фактов, на которые до меня никто не обращал внимания. Есть миллион с лишним вещей, которые я хотел бы сделать в жизни. Я ещё многого не сделал.

Я по-настоящему жду книгу о лавках старьёвщиков (иллюстрированное издание о живописи, найденной в лавках старьёвщиков)

Бойд Райс: Это вы ещё её не видели! Она классная! Она ТАКАЯ КЛАССНАЯ! Я хочу сказать, не могу дождаться, когда она выйдет в печать, потому что люди с ума сойдут. Она просто превосходна. Невозможно выдумать что-то подобное.

Я уже уверен, что вы собираетесь меня ошарашть, потому что я в лавках старьёвщиков видел за всю жизнь только нарисованных клоунов. И мне кажется, что если бы я жил не в Чикаго, мне было бы о чём рассказать, кроме этого, о лавках старьёвщиков, больше, чем о картинах с клоунами. А особенно некоторые лавки пытаются продать их где-то за сотню долларов, просто картины с клоунами.

Бойд Райс: (смеётся) Я знаю. Это не всегда так было. Но теперь это «это настоящая картина, её кто-то по-настоящему нарисовал».

Ладно, пожалуй, оставим это сюрпризом, не буду просить вас об описаниях того, что там внутри…

Бойд Райс: Ну, вообще там картины с клоунами, картины с домашними питомцами, картины со знаменитостями вроде Брижит Бардо, Джона Кеннеди, Джеки Кеннеди, картины с дикими зверьми, готовящимися напасть, подделки под «современное искусство», знаете, всё подряд. Любая художественная категория, которую вы можете себе представить. Натюрморты, прекрасные и гротескные натюрморты, но нарисованные настоящими людьми, у которых страсть к рисованию преобладала над талантом.

Напомнило мне, что в четверг я пошёл в бар и услышал, как мужчина поёт (это был Тайк Сантос – Taike San­tos) У него болезнь Аспергера или аутизм, но до какой-то степени он владеет собой. Вот уже несколько лет он играет на акустической гитаре и поёт. Когда он допел песню, он просто её обрывает, никакого затухания, или иногда он пытается как будто выкрутить громкость самому себе. В этом что-то есть. Это не просто аутсайдер, по мне, я лично… мне нравится, что происходит, когда у человека инвалидность или дисфункция или что-то типа того. Иногда это становится даром, за который пришлось заплатить. Этот парень, например, он мог… он был в какой-то степени ясновидящим. Туда зашёл один мужик, как мне рассказывал мой друг, и он был в плохом настроении, такой мачо, и ему совсем не нравилось такое, он начал гундеть: «Э, это херня», – и тут тот парень начал петь песню, которую тому мужику пела мать, когда он был ещё маленьким ребёнком. И у этого мужика на глаза навернулись слёзы. Пока я там сидел, мой друг рассказывал мне эту историю, а потом он сказал: «Единственное, чего мне не хватило – это того, что он не сыграл мою любимую песню». Ну вот, он нас определённо не мог услышать, и вдруг ни с того ни с сего этот парень начинает играть на гитаре его (любимую) песню. Песню, о которой шла речь.

Бойд Райс: Ух ты.

Ага, не знаю, как вы относитесь к подобным вещам, хотя это имеет отношение к аутсайдерскому искусству, но такие вещи меня увлекают. То, что случается, когда человек реально маниакально-депрессивный или настоящий шизофреник. Тот парень, я забыл, как его зовут, тот парень, который рисовал котов и вдруг (постепенно) перешёл к тем безумным психоделическим картинам (имеется в виду Луис Вэйн и его картины, на которых его кот превращается в параноидальные психоделические каракули).

Бойд Райс: Ага, я тоже не припоминаю, как его зовут, Дэвид Тибет собирал его картины. В шестидесятых были книги издательства «Time-Life», там была целая последовательность этих картин с кошками, по-моему, книга называлась “The Mind” или как-то так.

Как вы думаете, есть там (в книге о лавках старьёвщиков) картины, нарисованные шизофрениками, или что-то вроде того? Или что-нибудь такого же уровня?

Бойд Райс: У меня были рисунки парня, который был явным шизофреником, рисунки и записи, и они были наклеены на ящик рядом со светофором у биологического музея. Музея Науки в Лос-Анджелесе. И там было много-много слоёв, как будто он каждый день рисовал что-то разное и приклеивал это поверх старого, и было много приклеенных слоёв, я оторвал несколько, а там были отличные истории про то, как в какой-то больнице доктора крадут новорождённых младенцев, а когда возвращают обратно, у младенцев уже вставлены медные зубы, и эти младенцы откусывают у матерей соски, когда их кормят. Очень странные вещи.

Ага. Ух ты…

Бойд Райс: Хотел бы я знать, где лежат эти рисунки. Невероятный документ. И знаете, это как когда действительно сумасшедшие люди пишут таким малюсеньким почерком, исписывая целые страницы, и ты с трудом можешь это прочитать, такой этот почерк мелкий.

Ага. Я кое-что читал относительно графологии, и вот шизофреника почти всегда можно распознать по почерку, потому что они никогда не сбиваются. Они пишут букву «В» каждый раз одинаково. И они подобным образом исписывают целые страницы, ни разу не сбиваясь. Так что это что-то означает (Это не всегда верно, но в целом признак невменяемого шизофреника или расстройства личности – повторяющееся письмо с большим нажимом).

Бойд Райс: Однажды я видел женщину у Центрального Вокзала в Нью-Йорке, это было в восьмидесятых, у неё вся сумка была забита жёлтыми блокнотами в линейку, и она что-то ожесточённо записывала. Я подумал: «что эта женщина пишет?» и когда я подошёл достаточно близко, я опустил глаза, она писала одно и то же слово раз за разом, заполняя им целые страницы, и у неё было полдюжины целиком исписанных жёлтых блокнотов в сумке.

Вы разобрали это слово?

Бойд Райс: (смеётся) Нет, нет, не разобрал.

Ух ты! Как вы находите подобные вещи? Я представить себе не могу, как вы могли найти все эти фотографии, валявшиеся на земле, которые вы показывали.

Бойд Райс: Я начал собирать их в середине семидесятых. Время от времени попадается такая, а иногда ты проходишь мимо чьего-то дома, а жильцов оттуда выселили, и в мусорных баках целые жизни в фотографиях. Я хочу в конце концов опубликовать эти снимки, потому что когда я делал выставку найденных фотографий, люди думали, что это трюк с моей стороны, что они придут в галерею и увидят фотографии, которые я сделал, полил водой и растёр по ним грязь. Когда они приходили и видели, что у меня действительно громадная коллекция этих фотографий, это было значительное чувство. Это что-то вроде незаписанной истории Соединённых Штатов Америки или типа того. Очень своеобразная вещь, очень классная вещь.

Ага, я надеюсь, однажды это увидит свет.

Бойд Райс: Ну, они все хранятся у меня, так что, я думаю, когда-нибудь я отсканирую лучшие снимки и выставлю их на моём вебсайте. Потому что я 20 лет пытаюсь заставить кого-нибудь опубликовать всё это. Когда люди их видят, на них это производит впечатление, но задумка в том, чтобы заставить людей это увидеть.

Надеюсь, что это случится!

Бойд Райс: (смеётся)

Есть много неизвестных вещей, на которые, по моему мнению, вы оказали влияние и намекнули, но я думаю, мало внимания обращают на то, какое влияние за последние 20 лет вы оказали именно на мейнстримовую культуру и я думаю, один из самых выдающихся примеров здесь – это Квентин Тарантино. Я читал, что вы дали ему микстейп, который почти целиком составил саундтрек к «Криминальной Истории» (фильм помог возродить интерес к музыке в стиле сёрф) Это правда?

Бойд Райс: Ну, тут такое дело, я дружу с Эллисон Андерс, а она когда-то была в очень близких отношениях с Квентином Тарантино, и она позвонила и сказала: «Слушай, Бойд, Квентин хочет, чтобы в саундтреке к его следующему фильму был только сёрф, единственная проблема в том, что он не особо в нём разбирается. У него нет глубоких познаний в сёрфе, ты мог бы что-нибудь записать и послать ему?» Так вот, в какой-то период у меня было очень много сёрфа, но было и так, что люди приезжали из Германии, я ставил им его, и они начинали делать так: (кричит с карикатурным немецким акцентом) «Мы никогда не слышали этого в Дойчланде! Где я могу достать эту запись!?» Я говорил: «Просто возьми эту, я всегда смогу достать себе новую». Так что в тот раз я на самом деле позвонил такому Майку Лукасу из Phan­tom Surfers и сказал: «Слушай, Квентин Тарантино тут делает кое-что с сёрфом, он озвучит фильм одним сёрфом, ты можешь записать ему подборку лучшего сёрфа, и обязательно включи туда «Bustin” Surf­boards» and «Miser­lou», ля-ля-ля-ля-ля…» И вот Лукас записал эту кассету и послал её мне, а я переслал её Квентину Тарантино, и знаете, “Bustin” Surf­boards” – достаточно малоизвестная песня. Это не такая песня, которую кто-то, кто не разбирается в сёрфе, включил бы в саундтрек. Итак, она попала в фильм, и ещё, конечно, “Miser­lou”, очень успешная песня Дика Дейла. Но мне это нравится, мне нравится, когда я что-нибудь проникает в поп-культуру и я знаю, что в какой-то степени вроде как за это несу ответственность я. И мне всё равно, отметят ли, что это я сделал, если всем вдруг начинает нравиться Мартин Дэнни или Серж Гинзбур или любой другой музыкант, который мне нравится, я не начинаю ревновать (и говорить): «Они не должны слушать Сержа Гинзбура!» По мне, всем стоит слушать Сержа Гинзбура, и Мартина Дэнни, и так далее по списку.

Как-то раз я нашёл в уценёнке The Pop­py Fam­i­ly (одну чудную группу из шестидесятых), но я никогда не слушал больше ничего, кроме этого сингла, купленного со уценкой, пока я не прочитал то, что вы о них писали. Это было просто невероятно. Мне попался “Shad­ows On The Wall” и…

Бойд Райс: О, это классика! И по-моему, это может быть песня, которую они включили в “Best of Pop­py Fam­i­ly”, сборник, который выпустила одна местная компания, из Колорадо, и мне кажется, что его, возможно, выпустили, потому что я подсадил всех в Денвере на  The Pop­py Fam­i­ly Я ставил их записи, когда диджеил в одном местном баре, и люди подходили, молодые девчонки подходили и говорили: «Вы слышали про группу под названием The Pop­py Fam­i­ly»? Вообще-то вы знаете про The Pop­py Fam­i­ly потому, что я раздавал кассеты The Pop­py Fam­i­ly всем законодателям моды в городе, а они подсадили на них всех остальных. Так что мне кажется, что в каком-то смысле, возможно, это я сделал так, что «Лучшие песни The Pop­py Fam­i­ly» переиздали. Но по-моему, “Shad­ows On The Wall” – песня с первого альбома, который на самом деле не найти.

Не могу точно сказать, но не удивлюсь, если это так (она есть на сборнике лучших хитов). Ну, наверно, я спрошу вас про «Lion’s Lair» («Львиное Логово», бар, в котором Бойд диджеил каждую ночь по четвергам на протяжении большей части девяностых, его ночь называлась “The In Sound From Way Out”, и он, по рассказам, ставил в основном малоизвестные, необычные пластинки из шестидесятых). Когда я слушал, как вы это описываете, это казалось дикой солянкой, но вот слова “Mon­ster A‑Go Go” меня реально заинтересовали. Я раньше о таком не слышал, я часто слушаю «Mon­ster Mash» и производные от этого. Что такое, по-вашему, “Mon­ster A Go Go”?

Бойд Райс: Была такая группа, которая называлась Frankie Stein & His Ghouls, и они играли музыку «Mon­ster A Go Go». И они выпустили, по-моему, три альбома. И это обычный рок-энд-ролл, но на заднем плане пущены звуки выстрелов, крики людей, скрип дверей, вой волков, в общем, каждая песня на каждом альбоме хороша, но их очень трудно найти. В конце концов  я раздобыл все три экземпляра.

Это классная вещь! Я почти уверен, что их переиздавали на компакт-дисках (это так). Очень классная вещь!

Бойд Райс: У меня был один долгое время, а ещё я был знаком с девицей, которая работала в одном чудном магазине пластинок где-то посреди Америки, и у них был любой альбом, который только можно представить. Вот только они все… (просит подождать, пока он уговаривает свою кошку прекратить гоняться за второй кошкой) У них были сотни альбомов, но хранящихся без какой-либо системы, так что я говорил «если тебе когда-нибудь попадётся альбом ‘Moonat­ics’…», и она в конце концов его находила, и в конце концов она нашла оба других альбома Frankie Stein & His Ghouls. Да, это были весёлые времена в «Львином Логове», потому что это была как бы классное маленькое сообщество, куда люди могли придти и услышать вещи, которые они бы никогда не услышали в другом месте.

Что, как вы думаете, заставляло людей бегать туда-сюда и раздеваться? Уж точно не Нэнси Уокер (певица в стиле лаундж, которая записала альбом под названием “I Hate Men”).

Бойд Райс: Нет, на самом деле в первый раз это было, когда я и те девицы устраивали фотосессию в одной из комнат подвального этажа, где я жил, и они обе были раздеты, тогда я сказал, что должен подиджеить. Они сказали: «Ой блин, знаешь, мы не хотим одеваться, было так весело!» Я сказал: «Нет проблем! Когда мы доберёмся до «Львиного Логова», вы можете раздеться.» Мы добрались до «Львиного Логова», они выпили по несколько коктейлей, и я сказал: «Слушайте! Что за дела? Вы, девчонки, собирались раздеться, когда мы сюда прибудем!» – и они обе сняли одежду. (смеётся) К радости всех, кто был в баре. Знаете, после этого, как только вы устроили подобный прецедент, всем это нравится, всем весело. Несколько недель спустя…

«Помнишь девиц, которые тут раздевались?» «Спорим, что у тебя не хватит духу зайти в женский туалет и выйти полностью голой». И она вышла. Так что это просто один из тех случаев, когда вы, знаете, должны убедить людей, что это нормально, всем нравится, это весело. И это было весело.

Ага, это здорово. Когда вы закончили делать это?

Бойд Райс: Может, десять лет назад? Я не знаю. Я помню, что в 1997 году я ещё это делал, и я стал немного…

Я видел выпуск передачи «Good After­noon Col­orado», где были вы, и мне вот интересно, я совершенно ничего не смог найти о Wish­niks, вишниковской пластинке (Вишники были ранней версией игрушечных троллей, и был выпущен лонгплей с чирикающими голосами, вроде как у The Chip­munks)

Бойд Райс: Её трудно достать…

Я имею в виду, в интернете сейчас есть почти всё, можно хотя бы прочитать о чём-то, но это единственное упоминание (о пластинке Вишников), которое я обнаружил, даже в интернете. Не только в магазинах пластинок. Интересно, собирались ли вы переиздать эту запись.

Бойд Райс: О‑о, я бы хотел это сделать. Ну, я знаю, что та песня, которую ставили в выпуске «Good After­noon Col­orado», называлась “Mom­my, Where Is My Wish­nik?”, и мы на самом деле… мой друг Фрэнк Белл сейчас диджеит в «Львином Логове», первое выступление у него было днём в субботу, у него есть компьютер и он может скачивать что-нибудь с ютюба или вроде того, и эту песню можно скачать – “Mom­my, Where Is My Wish­nik?” Я не думаю, что это переиздавали, и единственный раз, когда я ещё раз видел этот альбом был, когда я зашёл к парню, которого звали Кристиан Хоффман, он писал музыку для Клауса Номи и группы The Mumps. Я зашёл к нему в комнату, где у него вдоль стены стояли пластинки, и тут я такой  подумал: «Боже мой! Единственный человек, у которого я ещё видел Вишниковский альбом».

Что ж, надо будет поискать. Вы нашли его в лавке старьёвщика? Или купили, когда запись вышла?

Бойд Райс: Нет, я нашёл его в лавке старьёвщика. У меня были тролли, когда я был ребёнком, а потом, когда я сюда переехал, я начал снова собирать их, старых троллей. У меня есть… двухголовый тролль, тролль-слон, и тут я увидел альбом и подумал: «Превосходно!» Музыка Вишников. (смеётся)

Ага, песня куда сильнее любой песни Chip­munks. Хотя мне очень нравится то, что делает Росс Багдасарян.

Бойд Райс: Нравится кто?

Я не могу вспомнить, как его ещё звали. Он придумал «Бурундуков».

Бойд Райс: А, Дэйв Севилл?

Ага, это был псевдоним Росса Багдасаряна.

Бойд Райс: О, ага, был такой парень в Германии, я не помню, как его звали, но он делал версии песен бурундуков на немецком. Он, знаете, делал то же самое (начинает кричать: «Элвин! Элвин! Элвин!» с сильным немецким акцентом). Это был всего один человек, не помню, как его звали, возможно, Гус Бакус.

Вы говорили о людях, руководствующихся в своих действиях чувствами, или, возможно, чувствами, как тем же самым, что и эмоциями, в несколько негативном ключе, словно это иррациональный поступок, а когда вы говорите о тонком голоске у себя в голове (об инстинкте), как это соотнести – что бы вы сказали по поводу того, как это соотносится с «инстинктом против чувства»? Я задаю этот вопрос, потому что есть люди, которые пишут обзоры на нойз (особенно на харш-нойз). Они описывают, как разведены стереканалы, насколько запись «жёсткая» и всё такое прочее. Они описывают это настолько объективно, будто препарируют, что я думаю, что они не понимают, в чём соль, поэтому, когда говорю о «чувствах», я имею в виду что-то вроде этого. Когда вы слушаете нойз, вы не сидите над ним, изучая его, вы просто чувствуете его. Но поступки, диктуемые чувствами, как вы думаете, поступки, диктуемые чувствами отличаются от поступков, диктуемых эмоциями.

Бойд Райс: Ну, чувства и эмоции вроде как очень похожи, но многие чувства основаны на абстрактных умственных представлениях, поэтому у таких людей просто естественным образом возникает чувство, что какие-то вещи – это плохо. Если вы зададите мне вопрос, почему я чувствую себя таким-то образом или действую (таким-то образом), я буду способен озвучить это, я буду способен объяснить это с помощью слов, и я думаю, что большинство людей, у которых что-то вызывает сильные чувства, не знают, почему они думают именно так, это всего лишь что-то, что они впитали, как губка; они были в университете и нахватались либеральных идей. Так что я думаю, что в мире много людей, жизнями которых управляют их чувства, но они на самом деле не понимают, почему они чувствуют то, что чувствуют. Я имею в виду, это не инстинктивно, как какой-нибудь процесс в мозге рептилии, реакция «борьба или бегство».

Это программа, заложенная в сознание.

Бойд Райс: Ага, точно. Если вы видите кого-то на улице, и его дубасят люди, вам не по себе, или вы хотите побежать в другую сторону, это инстинктивная реакция организма, здесь нет ничего отвлечённого.

Хорошо, мне нравится этот ответ. В вашей книге «Stand­ing In Two Cir­cles» вы рассказываете об опыте, который связан с призраками или по меньшей мере призраком. Как вы относитесь к сверхъестественному? Вы верите в привидений?

Бойд Райс: Ну, сейчас да. Я не понимаю, что это такое; скажем, если что-то с тобой происходит, так всегда было в моей жизни, если со мной что-то происходит и я понимаю, что это происходит на самом деле, мне вроде как приходится принять это, не важно, понимаю ли я, что это такое или нет. Мне остаётся только сказать, что такова реальность, с которой я имею дело. Я не знаю, что это значит, но я знаю, что это было, знаю, что это было со мной и…

Ну, я знаю, как вы относитесь к теоретизированию, но  вас есть какие-нибудь гипотезы о природе этого?

Бойд Райс: Нет. Никаких. Потому что даже если я начну описывать, что со мной случилось, я знаю, что это со мной случилось, и ничего из этого с точки зрения здравомыслящего человека не имеет объяснения. В этом как бы слишком много парадоксов и несовместимого. Это невозможно понять никаким образом.

У меня был подобный опыт на кладбище, где появлялись призраки, и все другие люди, они видели всё то же самое, и я даже не читал об этом, я видел всё то же самое. Так что вы можете считать, что это коллективная галлюцинация или психическая манифестация, есть много терминов. Именно ваше отношение к этому приводит меня к моему следующему вопросу. Я читал в вашем интерью, вы говорили про парня, который создал старинную радиопередачу, «The Shad­ow» – как многие годы (после его смерти) люди видели тень в окне (его бывшей) квартиры или что-то вроде того. Вы говорили, что это нечто, воплотившееся в коллективном бессознательном…

Бойд Райс: На самом деле это не было коллективное бессознательное, есть теория о таких вещах, называемых «тульпы», которая предполагает, что когда мыслеформа особенно сильна, она буквально начинает проявляться в реальности. Я забываю, как звали того, кто написал «The Moth­man Prophe­cies», его звали Джон Кил, по-моему. Он написал «Dis­ney­land of The Gods», но по-моему, это он обсуждал эту историю с тенью, «The Shad­ow».

Это уже что-то, нельзя отрицать это, если это происходит так долго. Но перейдём к следующему вопросу. Я слышал рассказ про карлика, который спустился по стене больницы до земли, как Спайдермен, это будет в вашей готовящейся к выходу книге “Twi­light Man” (история из короткого интервью на другой радиопередаче, в которой Бойда по работе агентом аварийной сигнализации вызвали в больницу, и на крыше он обнаружил бездомного карлика, который искал лекарства и мог лазать по стенам). Есть ещё подобные истории? Ваши приключения в Сан-Франциско в качестве агента аварийной сигнализации?

Бойд Райс: Боже мой, ага, конечно, вся книга составлена из таких историй, так что… Ну, сразу на ум приходит то, как мы патрулировали китайский квартал, а там полно крыс, потому что в давние времена весь крупный бизнес контролировала китайская мафия, и мафия прорыла под китайским кварталом тоннели для контрабанды опиума и белых рабов и всё такое, и когда я был в китайском квартале, эти тоннели никто не использовал, но они были забиты крысами, десятками тысяч крыс. Я в основном работал агентом аварийной сигнализации в китайском квартале. Во всех больших магазинах там стояла наша сигнализация, и очень часто она срабатывала на крыс. И вот я приходил куда-нибудь и там было следующее:  я светил внутрь моим фонарём и видел там сотни и сотни и сотни крыс. Большинство наших клиентов были в китайском квартале, но некоторые занимались импортом, и у них были огромные склады в складской части Сан-Франциско. Некоторым складам было под сто лет, и они были построены из дерева. В длину они были как футбольное поле. Я как-то раз шёл по такому ночью и светил фонариком по сторонам, я не смотрел, куда иду, поставил ногу и провалился в яму метра на три. Я попал в такую странную круглую выемку с цементными стенами, и мой фонарик упал мне под ноги, и я поднялся – мне повезло, что я не сломал себе шею – поднялся и огляделся, и вся эта яма кишела крысами, и они перепугались оттого, что я среди них стоял. Я стал их топтать, пытаясь убить, мне было тесно, и я раздавил нескольких. Они не сразу умирали, надо было стукнуть их куском дерева, а потом додавить каблуком ботинка.

В конце концов там была какая-то маленькая странная решётка с одной стороны и некоторые крысы испугались и сбежали через неё, но одна из последних остававшихся крыс, которую я пытался затоптать, взобралась по моих штанам наверх и укусила меня в голень (смеётся). Когда она карабкается вверх и когти цепляются за твою ногу, чувство просто умопомрачительного веселья. Это пугающе, но очень щекотно! Так вот, я подхватил фонарь и стукнул им эту тварь, сначала я её не убил, и между первым и вторым ударом засранка укусила меня за ногу (искренне смеётся). Ну, тут я тряхнул ногой и стряхнул её в сторону, а в конце концов явились копы, вы знаете, как бывает с копами – они могут оказаться классными ребятами, а могут оказаться мудаками, и эти оказались мудаками. Они мне говорили: «Ой, мужик, а знаешь, как лечат от крысиного укуса? Заражают бешенством. Им надо будет каждый раз вкалывать по семь длинных игл тебе в пупок каждый день на протяжении недели». А другой парень сказал: «Не, это делают только чтобы выяснить, заразился ли ты бешенством», А я думал только «Ах ты ж..!» Мне всегда нравились крысы, но в тот момент я думал, что может, лучше бы они мне не нравились, может, они отвратительные твари.

Ух ты. Вас в итоге проверяли на бешенство?

Бойд Райс: Нет, потому что у меня быль приятель – медбрат на неотложке, я позвонил ему и сказал: «Слушай, Билл, меня тут укусила крыса, и копы говорят мне, что я заражусь бешенством». Он сказал: «Нет, они пиздят, ты не схватишь никакое бешенство», Он сказал, что если бы в городе было бешенство, эпидемия, в новостях бы об этом трубили и власти постарались бы извести всех крыс. «Эта крыса укусила тебя, потому что ты забрался к ней в дом! Конечно, крыса разозлится от такого и нападёт на тебя! Если бы так близко подобрался к дикой собаке, наверно, дикая собака бы тебя укусила». И он сказал: «Не парься». Тут я подумал: «Ну и ладно!»

Что ж, я рад, что вам не пришлось напихать 17 иголок в живот или что-нибудь типа того.

Бойд Райс: Ну, знаете, позднее тем вечером другой коп мне сказал… я им рассказывал это, и у них глаза на лоб лезли, а я был в пышечной, где зависают копы и агенты аварийной сигнализации, и тот парень сказал мне: «Знаешь, я слышал, что ты рассказывал и я знаю тех мудил, которые выехали на твой вызов, они говна куски. Уже сто лет как не втыкают иглы иглы людям в пупок, чтобы проверить на бешенство».

Ага, я тоже подумал, что это какая-то устаревшая вещь, когда вы это сказали.

Бойд Райс: Ага, ну, когда я был маленьким, так делали, и эта была страшная вещь, которой все боялись, типа, если укусит собака, семь дней будут втыкать длинные иглы в живот. А теперь это просто анализ крови или что-то такое.

(тут слышится шум, и я спрашиваю, не пожарная ли это сигнализация. Бойд говорит, что это его девушка. Когда она слышит, как люди кидают бутылки в урну для перерабатываемого мусора, она включает автомобильную сигнализацию из дома. Он говорит, что когда они слышат, как кто-то ходит рядом с мусорными баками, они включают сигнализацию в машине и иногда их соседи отпрыгивают где-то на полметра).

(долго смеётся)

В 2003 году вы сказали что-то вроде «Великое Делание Есть Сотворение Нового Человека». Вы до сих пор так думаете, вы до сих пор считаете себя «семенем»?

Бойд Райс: В каком контексте? В каком интервью я это говорил?

Ну, у меня записано, что это был 2003 год. Я могу быстренько поискать…

Бойд Райс: Это странно, потому что это звучит как что-то, что я скорее сказал бы в восьмидесятых. Как я писал в (книге) «NO», я на самом деле не думаю, что какой-то «новый человек» или ницшеанский сверхчеловек возможен. Мне надо будет поискать это и узнать, откуда это взято.

Я знаю, как вы относитесь к Ницше (который писал, что мужчина не должен входить в спальню без хлыста, хотя сам, скорее всего, не очень-то много спал с женщинами, а может, и вовсе не спал), но отвлечённое представление о «новом человеке» – это интересно. Я знаю, что – вы об этом уже упоминали – гены человека значительно изменяются в течение жизни, и это можно соотнести с понятием «нового человека», то, как вы это сказали, можно отнести к вашему творчеству. Я, конечно, не думал, что вы работали над чем-то вроде «сверхчеловека» (я читаю The Decay of Lying Уайльда и представлял себе что-то более близкое к этому).

Бойд Райс: Ага, ну, это звучит как что-то, что я мог сказать в середине восьмидесятых, такие вещи увлекательны, когда ты молод, а потом, чем старше ты становишься, тем скорее думаешь «тьфу!» потому что одна из вещей, которые мне по-настоящему не нравятся – это идеализм. Я думаю, даже многие люди с очень жёсткими идеями – в своей жёсткости идеалисты. Я думаю, прагматизм лучше, чем идеализм. Идея о том, что ты изменишь человечество на уровне генов или изменишь мир – я думаю, это всё для молодёжи. Это не то, о чём я много размышляю.

Это не способствует выживанию в большинстве случаев (имеются в виду попытки изменить мир). Мне кажется, я должен спросить вас о магии. Я слышал, что вы говорили, что не верите в убеждения и у вас нет своей философии. Но вы мистик. Так вот, вы можете отрицать, что вы духовный человек, но где для вас проходит граница, как это соотносится с философией или отсутствием философии? Есть люди, которые могут сказать, что нигилизм – это философия, но по сути это вера в ничто, так что это что-то вроде игры в слова. Как вы совмещаете это?

Бойд Райс: Ну, это ещё одна такая область, насчёт которой мне неизвестно, как это работает, я не понимаю этого, но я пережил это, так что я должен признать, что на определённом уровне это существует. Это существует на самом основополагающем уровне. В каком-то смысле это как бы ядро, которое определило и сформировало всю мою жизнь. Вы думаете о чём-то, вы заставляете это случиться и всё меняется в соответствии с этим. Магия – это заставлять что-то происходить согласно твоей воле. Есть прямые способы это сделать, и есть отвлечённые, и я не знаю, как это работает, я не понимаю их, но я вижу, как это происходит раз за разом. Я хочу сказать, я сталкивался с невероятными, чудесными случаями, о которых я даже не рассказываю, потому что мне никто не поверит.

(Здесь я ударяюсь в долгие рассуждения о том, что есть нечто общее между некоторыми вещами, о которых говорил Кроули и другими вещами необязательно оккультной природы, к примеру, трактатами о медитации, нелинейным мышлением, техникой image stream­ing, и очень старой книгой, которую я читал, о том, как разбогатеть, которая упирала на ежедневные ритуалы. Я также упоминаю, что то, что я читал об «Истинной Воле» Кроули, не отражалось на людях, с которыми я был знаком или переписывался, которые «следовали» ей или не стесняясь рассуждали о том, как хорошо знают его труды.)

Бойд Райс: Это сложная тема для разговора, потому что когда я был очень молод, я читал много его биографий, и я нахожу, что в случае с многими людьми их жизни куда интереснее, чем то, что они сотворили. Вот я могу прочитать жизнеописание какого-нибудь действительно посредственного художника, может, он и прожил поразительную жизнь, а потом смотришь на то, какое у него было творчество, и оно оказывается несоизмеримо с самим человеком. У меня был интерес к Кроули по молодости, но когда начинаешь вращаться в определённых кругах и встречаешь людей, которые увлекаются им, они как бы тебя от него отталкивают. Ты видишь кучку идиотов, которые поклоняются этому человеку, который на деле-то неплох, они тебя как бы отпугивают от этого. Но всё-таки они идиоты, они не воплощают собой ничто из того, что сделал он, ни в каком аспекте их жизней. И как я писал в «NO», это как судить о Джине Родденберри по сходке фанатов «Стар Трека». Джин Родденберри был, очевидно, талантливым, блестящим человеком, и он привлекал к себе людей по определённым причинам, потому что он совершил нечто легендарное, но когда ты встречаешь этих людей, у них как будто вся жизнь крутится вокруг этого. И ты просто думаешь: «Ох, если бы ты встретил фанатов «Стар Трека» перед тем, как посмотреть серию из первого сезона, ты бы никогда не захотел смотреть этот сериал». Вы будете считать, что это, наверно, говно, из-за этих придурков. Вы никогда не захотите посмотреть этот сериал потому, что эти дурачки от него без ума.

Вы упомянули о том, что предполагаете, что Леонарда Нимоя всегда будут звать Споком (а к Гиллигану всегда будут обращаться “lit­tle bud­dy”, сами люди же не будут известны благодаря любой другой их роли). Как вы думаете, застанете ли вы окончание колыханий, вызванных всей этой неоднозначной историей с нацизмом/сатанизмом, которая происходила 20 лет назад?

Бойд Райс: Я думаю, большинство людей, которые помнят те времена, на самом деле слишком стары, чтобы до сих пор переживать из-за меня, у них уже должны быть жёны, семьи и хорошие работы. Если кто-то из тех людей из того времени до сих пор пишет про меня всякое в Интернете, они настолько же конченые неудачники, как люди, которые ходят на сходки любителей фантастических фильмов. Я думаю, у кого-то это застряло навсегда, но теперь у меня совершенно новая аудитория, вышел этот документальный фильм, вышли эти книги… Может быть, застану (смеётся). Кто знает? Но у людей есть свои поп-культурные бабайки, на кого ещё им показывать и говорить: «Мы хорошие ребята, потому что вот он – злодей»? Таких людей не так-то много, с Джелло Биафра это теперь не получится сделать.

Как вы думаете, что-то из вашего грядущих творений будет провокационным? Как вы думаете, что-то из  этого шокирует людей на каком-либо уровне?

Бойд Райс: Я как бы никогда не предполагаю, что что-то кого-то шокирует, потому что я думаю, что я достаточно здравомыслящий человек. Я думаю, если на мой взгляд что-то резонно, что ж… Но неправильно проецировать свои ценности на других людей, потому что они часто не достойны этого, у них часто такие ценности, которые в корне отличаются от твоих.

© Автор перевода – Мидветь Севирный