PR и Пламя

В данный момент в Москве, в Бутырке, происходит одно из главных художественных событий нашего времени. Неизвестно, сколько оно будет продолжаться. Может быть, Павленского выпустят через месяц. Может быть, посадят, как он сам требует, на долгие десятилетия за терроризм. Ясно одно: цепь перфомансов, закончившаяся горящей дверью ФСБ и заявлением в суде, уже сейчас вошла в историю российского перфоманс-арта, во многом завершая и закрывая основную художественную стратегию последних десятилетий. Коллектив Катабазии с самого начала внимательно следил за действиями этого автора. Сейчас пришла пора объяснить, почему он – важнейший современный художник, и чем так важны его действия.

Но для этого нам сперва придётся сделать шаг назад и посмотреть на контекст, в котором  сформировался Павленский как художник.

Мы не будем углубляться в действительно далёкое прошлое, вроде выступлений русских футуристов. Московский концептуализм, вроде великих “Мухоморов”, тоже говорил на совершенно другом языке. Даже рассвет дикого и непричёсанного перфоманс-арта в России девяностых не подходит по причине принципиально других условий (Бренеру удалось привлечь внимание правоохранительных органов только отправившись в Голландию и добравшись там с краской до подлинника Малевича). В России государство тогда было занято собой и не обращало особого внимание на происходившее в художественной среде.

Всё изменилось в конце девяностых в результате эпического скандала вокруг Авдея Тер-Оганьяна и его акции “Юный Безбожник”. Впрочем, болевая точка, удар в которую вызывал ответную реакцию, была в этом случае связана с религией, а не политикой. Настоящие нулевые начались, когда вошедшая во вкус православная общественность устроила травлю Мавроматти, закончившуюся уголовным преследованием и эмиграцией. Дальнейшие годы отличало всё большее наступление государства и его добровольных помощников на культурную среду и гражданские свободы в целом. С другой стороны, это были годы политических АПД, которые зачастую выглядели как перфомансы, но оставались в чисто политическом поле. Эти две тенденции привели к определённому смешению, проявившемуся в арт-группе “Война”.

Классическая «Война», безусловно, была лучшей концептуальной арт-группой в России «нулевых». Они взяли технологии политического радикализма, конкретно «бархатного терроризма» с соответствующей работой с прессой, и объединили их с традиционным для перфоманс-арта театром абсурда. Получилась достаточно взрывоопасная смесь, сочетание личной смелости участников, достаточно эпатажного и спорного смысла акций и умелой работы с прессой и блогосферой. Лучшие акции «Войны» работали сразу на нескольких уровнях, задействуя своих оппонентов как часть перфоманса.

Прекрасный пример – знаменитая акция «Ебись за наследника медвежонка». Сперва активисты «Войны» появляются на политическом митинге «Молодой Гвардии Единой России» под растяжкой с абсурдным лозунгом «Ебись За Наследника Медвежонка». Затем провели оргию в Биологическом музее, фотографии которой выложили в сеть и получили огромное количество возмущённых и разъярённых комментариев от благодарных зрителей. Эти комментарии были объединены в коллективную «поэму» под названием «Современное искусство – гной, говно и блевотина» и выставлены на плакатах, на радость представителям этого самого современного искусства. В итоге даже возникла фотография Марата Гельмана, искренне радующегося плакату «Гельман – еврей!» И всё это пересказывалось через пресс-релиз, переполненный преувеличениями и написанный в стиле, который трудно назвать иначе, чем «бравурным идиотизмом». В качестве финала они появились уже на Марше Несогласных с лозунгом «Я Ебу Медвежонка». Действительно хорошая работа с медиа, превратившая разьярённые комментарии в часть перфоманса.

В процессе эволюции арт-группы «Война» политическое стало явно выходить на передний план вместо чистого абсурда. Причём это можно сказать как в серьёзном значении (группа позиционировала себя как антиавторитарная левая), так и в плане всё сильнее проявлявшейся склонности отдельных участников к циничному пиару по принципу обычных политических организаций. В итоге именно это и раскололо арт-группу. После киевской акции «Будь Ласка» одна часть группы обвинила другую часть в том, что те сознательно подставили независимого активиста под арест ради пиара группы.

Раскол сопровождался множеством личных оскорблений и обвинений, но суть его всё же можно свести к разнице между чисто художественными подходами. Если Воротников исходил из чисто романтического представления об искусстве и поведении художника, то Верзилов выбрал в качестве стратегии откровенно циничную манипуляцию медиа. В одном случае “быть, а не казаться”, в другом – “казаться, а не быть”.

После раскола Верзилов отказывается отдать бренд «Война» (что уже показывает, что он изначально воспринимал его именно как бренд), начинается конкуренция между двумя арт-группами с одним названием. Основной состав «Войны» переезжает в Санкт-Петербург, где начинает серию всё более и более жёстких акций. Верзилов и Толокно собирают новый состав «Войны» в Москве, и тоже приступают к перфомансам. Вскоре выясняется, что московский состав во всех отношениях уступает питерскому, так что после акции на Литейном мосту Верзилов даже даёт интервью, в котором пытается выдать себя за одного из организаторов той акции. Его собственные акции, очень немногочисленные, были гораздо мягче.

Самая крупная из акций «московской Войны», попытка выпустить тараканов на суде над организаторами выставки «Осторожно: Религия» оказалась, фактически, провалом. Человека с тараканами задержали перед судом, и вместо отчёта об акции «Война» была вынуждена выложить отчёт о подготовке к акции. К этому можно добавить чисто эстетические и этические вопросы, возникшие к этой акции. Для группы, по-прежнему позиционирующей себя леворадикальной, экологической и зоозащитной, официально состоящую из веганов, решение сознательно убить несколько сотен мадагаскарских тараканов выглядит, как минимум, спорно.

Основная проблема «московской Войны» заключалась в том, что Верзилову как художнику абсолютно не подходила агрессивная и боевая эстетика «Войны», слишком очевидна была разница между тем, кем он является, и тем, кого он был вынужден из себя изображать. Особенно на фоне «питерской Войны» с их совершенно отмороженным поведением, когда откровенно криминальные вещи делались с открытыми лицами.

Через некоторое время «питерская Война» тоже упрётся в естественный барьер. Постепенная радикализация их акций вытолкнула их из художественного поля, уже в «Дворцовом Перевороте» политики было больше, чем эстетики. Окончательно всё стало ясно после сожжённого во время новогодней акции  автозака. От стандартной акции радикальных автономов она отличалась только тем, что всё было сделано с «открытым забралом», лица участников на фотографиях не были заретушированы.

Продолжение деятельности в этом формате означало бы только гарантированную посадку участников с отправкой их детей в детдома. Подозреваю, что именно рождение в семье Воротникова и Натальи Сокол второго ребёнка привело к тому, что костяк «Войны» покинул пределы Российской Федерации и теперь кочует по Европе, выкладывая на свою официальную страницу только истории о своих детях и проявляя радикализм только в мутной истории с погромом на итальянском сквоте. На нелегальном положении остался Николаев, но он так и не смог продолжить эту работу в одиночку. Хотя всё говорит о том, что он реально готовился к некой акции незадолго до своей нелепой смерти. Но это будет потом. Тогда в соревновании двух “Войн” явно побеждал Питер.

И тут появляются “Pussy Riot”.

С самого момента появления “Pussy Riot” их самоопределение как «автономной феминистской панк-группы» вызывало определённые сомнения. В первую очередь в феминистической части. Текст их первой песни, «Освободи брусчатку», выглядел скорее подражанием общему представлению про феминистические лозунги, написанным человеком со стороны. Конечно, российский феминизм склонен к радикализму и «сепаратизму», зачастую доходящему до сексизма наоборот, однако фразы вроде «феминистский хлыст полезен России» выглядели довольно подозрительно.

Одновременно обращало на себя внимание то, что на фотографиях с акции одна из участниц выглядела переодетым мужчиной. В последствии противники “Pussy Riot” во время своей истеричной кампании нашли пост в фейсбуке молодого политика и журналиста либертарианского толка, в котором эта акция описывалась от имени участника. И сделали скриншоты. На фотографиях были отмечены другие участники, и один из них действительно оказался мужчиной. Однако всё это вполне могло оказаться очередной фальшивкой, в тот период их было сделано очень много.

В любом случае, с первой же акции возникли вопросы, и сразу же появился возможный ответ. Во время съёмок в метро сотрудниками центра «Э» были задержаны участники «московской фракции арт-группы Война». На словах они помогали независимой арт-группе, однако это позволяло предположить, что “Pussy Riot” на самом деле были сайд проектом «московской Войны».

В любом случае, появление в Москве анонимной арт-группы явно как-то связанной с «московской Войной«заставляло сравнить их концепции и технику. Было очевидно, что отчёты об акциях написаны в одном и том же стиле, что вполне могло быть сознательным подражанием. Однако было ключевое различие, бросавшееся в глаза. Балаклавы. Тотальная анонимность.

Не трудно догадаться, откуда могла взяться эта идея. Близкий к «Войне» киевский писатель Владимир «Адольфыч» Нестеренко появлялся на публике только в балаклавах, скрывая лицо от жертв своего криминального прошлого. Но в случае с «Pussy Riot» чисто практическая идея превратилась в важнейшую часть концепции. Второй частью концепции стал перенос основной активности в чисто виртуальное пространство, акции «Pussy Riot» на деле выглядели искусственными конструктами, собранными, если можно так выразиться «задним числом» при помощи монтажа.

Это всё вытекало из радикального отличия между концепциями «Войны» и «Pussy Riot». Если «Война» имитировала радикальную политическую ячейку, то «Pussy Riot» взяли за образец стандартную политизированную музыкальную группу, каких сотни в каждом крупном городе. Не создали новую музыкальную группу, а именно взяли за основу концепцию, музыкальная же составляющая с самого начала была второстепенной и неважной частью «Pussy Riot» как проекта.

Самой важной частью был визуальный ряд. Акции «Pussy Riot», объявленные в пресс-релизах «партизанскими концертами» на деле были партизанскими съёмками видеоклипов. Судя по всему, при акции возле СИЗО использовалась фонограма, но это вовсе не означает, что люди с гитарами были теми же людьми, которые играют на записи. Анонимность подразумевает взаимозаменяемость, люди на фотографиях и видео, объявленные музыкантами, на деле выглядят скорее танцорами в клипе. Даже если кто-то из них реально является музыкантом, играющим на записи, сама концепция проекта приводит к тому, что это утверждение оказывается неверифицируемым. Наиболее логичным итогом серии «концертов» был бы выпуск не музыкального альбома, а двд с сборником видеоклипов. Это имитация панк-группы созданная специально под эпоху видеохостингов.

В итоге получился проект, на каждом этапе которого ничего всерьёз не нарушалось. В случае задержания шоу группы ей нельзя было предьявить никаких серьёзных обвинений. Это чем-то похоже на финал фильма «Море Внутри», когда парализованный человек совершил самоубийство при помощи целой команды помощников, ни один из которых не сделал ничего, что позволило бы посадить его за убийство. То есть множество мелких действий с очень серьёзным финалом.

Из вышеперечисленного можно сделать один вывод: проект Pussy Riot должен был существовать только до первого задержания. Вся его структура была построена вокруг полной анонимности участников, без этой предпосылки он никак не мог работать в изначальном формате. Одно задержание, протокол за небольшое правонарушение и переписанные данные полностью уничтожали созданный миф. Более того, любое продолжение деятельности в формате Pussy Riot означало, что люди, которые уже засветились, могут оказаться перед серьёзной угрозой в случае, если созданное для медиа «событие» окажется действительно громким.

Поэтому я лично был полностью уверен в том, что задержание Толокно и компании на Красной Площади во время акции «Путин Зассал!» означало завершение всего проекта. Ключевая фигура московской «Войны», задержанная в балаклаве, полностью разрушала весь миф про автономную арт-группу и окончательно убеждала в том, что специфический почерк Верзилова в деятельности Pussy Riot вовсе не является совпадением. Казалось – всё, проект исчерпал себя и можно спокойно анализировать его сильные и слабые стороны.

У меня нет рационального объяснения тому, что произошло потом. Можно придумать множество гипотез, от романтических, вроде «сошествия духа святого», до циничных конспирологических. Ясно одно: проект не прекратился, и самая рискованная из акций прошла уже после деанонимизации участников. Я бы дорого отдал за возможность узнать правду о том, что привело к этому решению. Пока что моя рабочая гипотеза состоит в том, что они банально рискнули, не продумав возможных последствий. Возможно, акция была уже задумана и подготовлена, отказываться от такого шоу показалось глупым, а отсутствие реального состава преступления означало, что акция вполне может пройти без последствий. Повторяю, это просто моё личное предположение.

В любом случае, акция случилась, и всё, что произошло после неё стало историей. Pussy Riot ухитрились со всей силы ударить в самое болезненное место нынешней российской политической системы, в связь между РПЦ и государством. Ответная реакция оказалась сильной и познавательной.

Государственная пропаганда воспользовалась виртуальным событием так, словно оно было реальным. То же самое было и в зале суда, людей судили по пресс-релизу. Надо заметить, что это не первый случай в истории современного искусства, когда радикалы, пытавшиеся использовать в своих целях медиа-технологии, в итоге только давали оружие против себя своим оппонентам, куда более опытным в использовании этих самых медиа-технологий. 

В начале восьмидесятых всеми нами любимый радикальный художник, философ, музыкант и отец индустриальной культуры Дженезис Пи-Орридж решает радикально изменить формат деятельности. Он создаёт имитацию тоталитарной секты под названием TOPY (Thee Tem­ple ov Psy­chick Youth), призванную привести к тотальному освобождению её участников. Одной из связанных с этой концепцией идей было создание цикла очень радикальных фильмов, которые должны были транслироваться в ночное время по телевидению, вызывая шок и ломая представление о мире у своих случайных зрителей. Фильмы были действительно шокирующими и неприятными, включая имитацию сатанинских ритуалов, с жертвоприношениями и членовредительством. 

Естественно, никто такое мракобесие транслировать не дал, фильмы просто ходили на кассетах в кругу своих лет десять, пока одна из таких записей не попала в руки работников телевидения и радикальных христиан по совместительству, давно уже охотившихся за любыми доказательствами существования сатанинских сект и массовых человеческих жертвоприошений. Для них это видео оказалось просто сокровищем. Была найдена психически нестабильная «свидетельница», подтвердившая на камеру, что ритуал на видео подлинный и что её лично в ходе этого ритуала якобы заставили сделать аборт. Вышла телепередача, разоблачающая преступления мнимых сатанистов. Началась медиа-истерика эпических масштабов, было открыто уголовное дело, прошли обыски в штаб квартире TOPY и дома у Пи-Орриджа. Сам Пи-Орридж в это время находился с семьёй за границей и предпочёл не возвращаться на родину, оказавшись в вынужденной эмиграции.

Параллели с делом “Pussy Riot” очевидны, и там и там видео, снятое радикальными художниками, оказалось подарком для религиозных фанатиков и представителей правоохранительных органов. Разница же состоит в том, что российское государство куда агрессивнее Великобритании, ну а Верзилов и Толокно как художники объективно не сопоставимы с Пи-Орриджом ни по таланту, ни по маштабу личности. Пи-Орридж всё таки из тех, кто предпочитает не казаться, а быть.

Всё, что происходило после ареста и приговора, вывело Верзилова из тени. Проект “Pussy Riot” снова стал напоминать «Войну» периода расцвета. С одной стороны, арестованные девушки стали именно личностями, с открытыми лицами, ясными биографиями и действительно мужественным поведением в экстремальной ситуации. С другой – в деятельности Верзилова как «продюсера» наглядно проявились все его сильные и слабые стороны. Фарс в зале суда, направленный на удовлетворение жажды мести, умело раздуваемой среди российских избирателей пропагандой, в мировом масштабе вызвал обратную реакцию. Образ панк-группы, которую судят за песню, идеально наложился сразу на все романтические мифы, созданные западным шоу-бизнесом для раскрутки своих исполнителей. 

Каждое действие явно обезумевших правоохранителей вызывало волну возмущения на Западе. В первую очередь со стороны тех, кто подсознательно ставит себя на место “Pussy Riot”. То есть одна медиа-истерика породила вторую, потом вторая усиливает первую и так далее. Идеальная ситуация для хорошего, умного и циничного продюсера. Именно таким себя Верзилов и показал.

Сама ситуация, когда актуальный художник выступает в роли продюсера музыкальной группы, совсем не уникальна. Можно вспомнить первый альбом The Vel­vet Under­ground, спродюссированный Энди Уорхолом. Правда, The Vel­vet Under­ground были самостоятельной группой, возникшей естественным путём, и Уорхол был совершенно состоявшимся, успешным художником, просто поставившим своё имя на первый альбом и предложивший Нико в солистки на три песни. Если бы “Pussy Riot” действительно были реальной панк-группой с действительно существующим феминистским и антиавторитарным бэкграундом, то появление Верзилова в качестве продюсера было бы захватом бренда.

Проблема в том, что у нас нет ни одного доказательства того, что Pussy Riot хоть минуту существовали как самостоятельный проект. Да, есть прежний официальный ЖЖ с заголовком “Pussy riot is dead”, в котором пишут анонимные участницы, все как один феминистки, гендерные сепаратистки и левые активистки, очень недовольные комерциализацией проекта. Наверняка это пишут реальные люди, которые действительно верят во всё вышеперечисленное. Но сильно сомневаюсь в том, что именно эти люди придумали концепцию. Достаточно одного простого факта: вся реальная активность Pussy Riot происходит именно в формате «спродюсировано Верзиловым», идеологически чистые анонимные активистки оказались в состоянии только пламенные манифесты сочинять. О своей идеологической чистоте. Если не считать их последнюю песню “Акция! Акция! Пусси Райот ликвидация! Пусси Райот из дэд!”. К сожалению эту песню и эти манифесты практически никто не заметил.

Достаточно одного взгляда на историю взаимоотношения между актуальным искусством и популярной музыкой, чтобы найти прямую аналогию в истории панк-рока. Нынешние, откровенно коммерциализированные “Pussy Riot” никак не нарушают реальную панк-этику, поскольку являются прямыми наследниками “Sex Pis­tols”.

Реальным автором “Sex Pis­tols”, как известно, был их продюсер Малькольм Макларен, актуальный художник и член арт-группы “King Mob”, входившей в ситуационистский интернационал. Он совершенно не разбирался в музыке и презирал её. Зато блестяще разбирался в шоковой тактике современного искусства и работе с прессой. Он столкнулся с настоящим живым панк-роком, когда жил в Нью Йорке, где тогда эта субкультура развивалась естественным образом вдали от внимания прессы. Стал продюсером “New York Dolls” совершенно неудачно, поскольку не понимал ни самой группы, ни их стиля. Известно, что он решил их продюсировать услышав их дебютный альбом, объективно очень хороший. Только он сам счёл эту музыку самой бездарной, какую он когда либо слышал. И продюсировал их соответственно, одевая в красную кожу и увешивая портретами Мао, то есть доводя всё до полного идиотизма. С реальным панк-роком у него ничего не получилось, и он создал карманный панк-рок для рекламы собственного магазина одежды.

Вся история Sex Pis­tols – это история жёсткого, циничного и лицемерного продюсирования, с использованием шоковой тактики для продажи продукта. У него бы ничего не получилось, если бы не было британской жёлтой прессы, с пол-оборота впадающей в тотальную истерику, которой он очень умело воспользовался.

Для того, что бы понять произошедшее с “Pussy Riot” можно просто представить, что было бы, если бы Sex Pis­tols в 1977 посадили на два года за оскорбление Королевы, оставив продюсера на свободе.

На последнем концерт “Sex Pis­tols” окончательно разозлившийся от происходящего в группе Лайдон закончил выступление фразой «Ever get the feel­ing you’ve been cheat­ed?» Тем не менее свой бунт против кукловода он начал именно с позиции той маски, которую этот кукловод надел на марионеток. Разумеется, история “Pussy Riot” не является прямой аналогией, но некоторые моменты удивительно похожи.

В итоге к 2015 году русский политизированный перфоманс-арт явно исчерпал себя. Часть “Войны” ушла в эмиграцию, честный и наивный Николаев погиб работая на распилке деревьев, “Pussy Riot” превратились в международный бренд, к ярости своих анонимных участниц. Но именно во время суда над “Pussy Riot” появился петербургский художник, первой же акцией радикализировавший перфоманс-арт. Зашив свой рот, Павленский вернулся к радикальной телесности ранних перфомансов Мавроматти. Его заявление, соединявшее акцию “Pussy Riot” с погромом в храме, совершённым Иисусом можно назвать банальным, но кадр с зашитым ртом точно не являлся банальностью.

Главный вопрос идентификации, а именно “быть” или “казаться”, бывший камнем преткновения во всей вышеописанной истории, Павленский явно решил в пользу слова “быть”. Если искать в перфомансах зафиксированное для потомков произведение искусства, то в случае “Войны” это будут бравурные пресс-релизы с фото, в случае “Pussy Riot” – хорошо смонтированные видеоклипы. От акций Павленского остаются единичные, статичные кадры, каждый из которых выглядит шедевром. Можно критиковать его заявления, но трудно игнорировать безусловную визуальную силу его работ.

На данный момент похоже, что именно Павленский оказался тем, кто эту вот линию «актуальное искусство работающее с политическим материалом» довёл до логического конца. Если бы он просто поджёг дверь и убежал, это однозначно классифицировалось бы, как терроризм. Но он остался, сделал снимок, дождался ареста и потребовал судить себя не как художника, а как террориста, чем зацепил самое слабое и спорное звено во всей вышеописанной художественной стратегии.

Это слабое место было ясно ещё с поджогом автозака питерской “Войной”. Чисто этический вопрос, почему в случае ареста их надо защищать как художников, а не как политиков? Является ли помещение уголовно-политического преступления в символическом поле перфоманса смягчающим или отягощающим вину обстоятельством?

В итоге акция с “дверью ФСБ” является безусловно художественной именно по той причине, что он требует игнорировать её символическое наполнение и судить как реальный терроризм. Или признать АБТО/Сенцова тоже хулиганами, работающими в символическом поле.

Неизвестно, как закончится вся эта история. Мы можем только оценивать происходящее в этот момент. И в этот момент Павленский – самый талантливый художник вышеописанного арт-направления, сложившегося в путинской России. Пока что похоже, что он завершает гештальт, доходя то того края, перед которым остановились и “Война”, и “Pussy Riot”. За исключением Николаева, неудача которого тоже осталась в поле “быть”, а не “казаться”.

(с) Раймонд Крумгольд