Рябь: прогулки по изнаночному Томску

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Свет. Свет становится ярче. Я слышу нарастающее гудение лампочек. Речь замедляется, искажается, словно умирает, истекая собственным смыслом. Я перестаю воспринимать её. Это становится слишком трудно для меня. Я забываю о её важности – сейчас у меня другие приоритеты, более адекватные ситуации. Запускается механизм анализа экстренной ситуации, его мерное нарастающее гудение есть воплощение самообладания. Биомеханический Шива, вооружённый хронометром, зеркалом, увеличительным стеклом и лезвием Оккама, суперкомпьютер, время для которого – лишь условность. Я выхожу из тела, оставаясь в нём. Вокруг меня – молекулярно-тонкая прозрачная сфера.

– Это происходит? Я владею собой? Я воспринимаю себя?

Эти слова разносятся эхом по пустоте внутри меня, тонут в ней.

– Мне не страшно.

Страх бы окончательно выбил уздцы из моих рук. Страх рождает неуверенность и панику. Я не хочу терять над собой контроль.

– Я не двигаюсь. Кажется, я не двигаюсь. Это уже хорошо.

Живительное тепло этой мысли разливается… По телу? Неважно. В любом случае, я ощущаю его. Оно исходит от сферы. Головной мозг вытворяет странные штуки. Главное, чтобы его примеру не последовал спинной.

Я забыл, что обладаю зрением. Хрусталики глаз по-прежнему передают мозгу визуальную информацию, но её осмысления не происходит. Сбой. Я осмысленно вижу тёмную пустоту, сферу и тёмно-золотистый свет, исходящий от неё. То, что физически окружает меня, ушло на периферию.

Я вновь слышу мерное гудение механизма. Он тихо щёлкает. Каждая пара соотнесённых позиций – щелчок. Диссонанс между наваждением и физической реальностью постепенно сходит на нет. Все привычные чувства – слух, зрение, обоняние, осязание и определение себя в пространстве понемногу возвращаются в норму. Я поднимаю глаза и вижу копну густых каштановых волос, ниспадающих на потёртую джинсовую куртку. Шариковая ручка выкатилась из моих разомкнувшихся пальцев. Монотонный голос преподавателя напоминает несущую частоту. Я не могу понять, сколько времени я провёл в этом состоянии. Текст моего конспекта заканчивался причудливым узором длинных кривых линий, чередующихся с резкими изломами и образующих вместе с ними объёмные фигуры.

– Я кричал? Я привлекал внимание?

Взгляд огибает аудиторию. Белые стены создают общий фон со скучающими лицами. Ни намёка на излишнее внимание ко мне.

– Вряд ли.

Скорее всего, я просто смотрел в одну точку (скорее всего, на люминесцентную лампу над доской) и выводил узоры. Возможно, кто-то почувствовал лёгкое замешательство, а кто-то подумал о том, что часы под большим портретом какого-то деятеля науки идут в обратную сторону, не придав этому значения. Ничего. К счастью, ничего.

В углах зрения что-то ещё пытается наслоиться на привычную картину восприятия, но я уже не теряю контроль. Остаток лекции я провожу в сладкой безучастности ко всему.

*  *  *

Холодная брусчатка. Кажется, что каждый мой шаг немного подсвечивает пробелы между её кирпичами, едва заметно.

– Не кажется.

Восприятие на мгновение стало объёмным, пугающе многомерным.

– Что? Это сказал я?

Плоскость восприятия вернулась. От многомерности осталось лишь лёгкое замешательство. Странный спазм, светочуствительность глаз повысилась.

– Может быть, я сказал это мысленно?

Последнее слово разнеслось эхом внутри головы. Странный спазм, светочуствительность глаз повысилась. В спине и руках навязчивое ощущение резиновости. Усталость обволакивает ноги и давит на виски. Мир снова стал обычным, его законы снова собрались в огромный паззл без рисунка – лишь пустоты, ограничивающиеся собственными формами. Давлюсь водой и кашляю. Промозглый ветер стал намного ощутимее. Прижав руку к груди, я иду дальше, стараясь смотреть под ноги и больше прислушиваться к музыке в наушниках. Это быстро помогло заставить сознание не осмысливать текущий момент, а зрение – фокусироваться на как можно более приятных объектах. Ветер утих. Закуриваю сигарету, поглубже втянув шею в воротник свитера. Реальность приобретает некоторую плавность. Это малозаметно, но, всё же, не так утомляет. Процесс осмысления вплывает в ритм музыки. Из этого состояния меня выводит телефонный звонок.

*  *  *

– Да?

– Иду домой.

– Да, со мной всё в порядке. Просто я немного устал.

– Не думаю. У меня много дел, и, боюсь, до выходных точно не выйдет.

*щёлк*

– Нет, и ты прекрасно это знаешь.

– Я уже говорил.

*щёлк-щёлк*

– Я сам справлюсь, мне ничего не нужно.

*щёлк-щёлк*

– Хватит нести бред, я уже устал.

– Я уже знаю.

*щёлк-щёлк-щёлк-щёлк* *крррххх*

– Я не хочу объяснять тебе одно и то же сотый раз подряд. Если ты будешь перекладывать свои проблемы на других, ничего не изменится.

*кррррррррррхххххх*

– Нет, я не собираюсь тратить на это своё время.

*кккррррррррррррррххххх* *щёлкщёлкщёлкщёлкщёлк*

– Мне абсолютно всё равно. Я не виноват в том, что ты не можешь взять свои мысли под контроль. Ты не видишь и не хочешь видеть дальше своего носа, а потом строишь из себя жертву моего эгоизма.

*щёлкщёлкщёлкщёлкщёлкщёлк* *кррррхххкркрххххххх* *щёлкщёлкщёлкщёлк* *к кк крррррррррхххх*

– Хватит.

*к к к к к к к к к к к к к к к к* *кккккк*

– Чёрт возьми, хватит.

*щёлккрррхщёлкщёлкщёлкррррххххщёлккккккккрррхх*

– Прекрати. Прекррррхххкхххрати…

Кнопка завершения вызова. Экран дисплея вздрагивает и гаснет. Я чувствую злость и звон в ушах. Медленный глубокий вдох. Я закрываю глаза.

*  *  *

Супермаркет. Я открываю глаза и вижу перед собой стеллаж с бакалеей. Перед моим лицом стоит банка растворимого кофе. Над незамысловатым названием кофе изображена торговая марка – дымящаяся кружка на фоне большого кофейного зерна. Вглядываюсь в неё, пытаясь вспомнить, брал ли я такой раньше. Дымящаяся кружка с торговой марки заслоняла собой все мысли. Несколько секунд я смотрю на неё. Её детали настойчиво бросаются в глаза. Я беру первую попавшуюся банку, кроме этой и бросаю в корзинку.

– Не смотри на них так долго.

Верно, не стоит. Разворачиваюсь и двигаюсь к отделу молочных продуктов. К нему надо идти через отдел со сладостями, затем отдел бытовой химии, а затем – алкогольный ряд. В движении я не замечаю ни названий продуктов, ни даже рисунок на упаковке, однако их торговые марки, маленькие, словно десятикопеечная монетка, значки, отчётливо видны.

– И слышны.

Опять. Я оглядываюсь, в надежде увидеть людей, которые могли бы это сказать. Никого. Если бы я увидел хоть одного человека, я бы списал всё на него, даже если бы он очевидно ничего не говорил. Один мой друг зашёл в супермаркет под кислотой, а потом не разговаривал несколько часов. Я бы списал всё на друого человека, даже если бы у него был зашит рот.

– Чёрт.

Я понимаю, что имелось ввиду. За левым плечом я слышу голос, тихий, но насыщенный интонационными оборотами настолько, что в нём пропадал смысл сказанных слов. И ещё один. А затем – ещё несколько. Я не оглядываюсь, потому что это уже опасно и потому что знаю, что его издаёт. Банка кофе едва заметно завибрировала. Теперь один из голосов идёт от неё. Безумный хор завлекательных интонационных рисунков. Музыка в наушниках заглохла.

– Надо уходить.

Свой голос я тоже уже не слышу. И дыхание. Голоса всё громче и громче. Чем сильнее они хотят привлечь моё внимание, тем громче они кричат. Примитивная работающая схема. Алкогольный ряд. Идти совсем тяжело. Ноги заплетаются. Проход в алкогольный ряд. С каждым шагом отрывать подошвы всё труднее – они покрываются чем-то очень липким и вязким. Смотрю вниз, чтобы не провалиться. Шаг. Ещё шаг. Передо мной вырастает стеллаж. Бутылки разного пойла. На одних – учтивые лица, на других – хищно улыбающиеся. Между ними пестрят простые цветные этикетки с различными рисунками и тиснёными названиями.

– Нет.

Этого стеллажа тут не было. Стеллажей не было и сзади. Не было. Теперь я стоял посреди супермаркета, окружённый четырьмя стеллажами. С каждого стеллажа – несколько десятков голосов. Надо учиться быть осторожнее. За голосами начал отчётливо слышаться высокий писк.

– Я не дам этому произойти.

Отбрасываю сомнения. Счёт идёт на доли секунд. Веки захлопываются, за ними мерцают разноцветные торговые марки. Три. Два. Один. Вдох.

– Я! НЕ! ЗАИНТЕРЕСОВАН!

Два стеллажа, загораживающих проход, исчезли. Люди, которые появились также внезапно, как мысль, которую я только что озвучил. Они смотрят на меня с удивлением. В дело сразу же вступает хладнокровный механизм. Я подношу палец к оставшемуся в ухе наушнику и имитирую телефонный разговор. Вспомнив о том, что произошло, я направляюсь к кассам. Звук сканера штрих-кодов. Такой же безжизненный, как и голос рекламы. Кассирша кладёт на прилавок сигареты и сдачу с крупной купюры. Как можно скорее я направляюсь к выходу.

*  *  *

Надо двигаться. Кажется, что я провёл в супермаркете не меньше двух дней. Инстинктивно ощупываю кисти рук. Устойчивый запах дождевой воды, словно дождь прошёл совсем недавно. Асфальт, вроде, был сухим, когда я заходил в магазин. Сознание снова выплыло из режима поверхностного анализа.

– Был ли этот чёртов дождь?

Чувство интриги, похожее на голод. Уверенность в том, что дождя не было, начала обретать форму. Уличные огни цепью удивительных совпадений образовали перед моими глазами вопросительный знак. Любопытство сгубило кошку. Я не могу идти дальше. Прохожий задел меня плечом. Голова по инерции опустилось вперёд. Я вижу себя в отражении в луже и по воде пробегает мелкая рябь.

– Был ли дождь?..

Этот вопрос не даёт мне покоя. Я резко разворачиваюсь к супермаркету, стоящему позади.

– Хмм?

…зацикливается в голове. Супермаркета нет. Точнее, я его не вижу. Я повернулся, но картина перед моими глазами не поменялась. Мелкая рябь на поверхности грязной воды. Это работает не так. Я поворачиваюсь ещё раз. Сто восемьдесят градусов. Время практически остановилось. Доля секунды впитывает в себя вечность, а затем плёнку времени зажёвывает, и долю секунды сдавливает и выжимает некая рука. Супермаркет стоит на сухом асфальте, супермаркет стоит на мокром асфальте, супермаркет стоит в снегу, супермаркет осыпан листьями, несколько сотен тысяч вариантов того, как мог бы с равной степенью вероятности  выглядеть супермаркет, пронеслись у меня перед глазами. Они все одинаково истинны и фальшивы. Они все предстали передо мной и исчезли. Супермаркет стоит на своём месте. Асфальт мокрый, дождь даже ещё слегка накрапывает. Готов поспорить, что краем глаза я видел, что это не так.

*  *  *

Я не помню, как пошёл снег. Помню только что я чувствовал его приближение. Теперь он обильно падает с серого неба. За сегодняшний день цвет неба менялся где-то раз семь. Придумываю скандинавские кеннинги ко всему, что вижу – славно рассуждал над ними на лекции. Они ложатся на действительность пластами снега.

– Снега становится больше.

Действительно. Большие хлопья снега всё наглее лезут в глаза. Замедляю шаг, чтобы не так быстро идти навстречу снегопаду, начинаю прислушиваться. Улица стала заметно тише. Даже слишком тихо для раннего вечера. Контуры машин едва различимы – блёклые пятна чуть темнее падающего снега. Отчётливо видно только свет противотуманных фар и поворотных сигналов. Гудки. Они почти не прекращаются, чередуют тональность, высоту и источник, но сам звук не прерывается. Снова острое ощущение подозрительной ирреальности. Небольшая рябь в глазах и слабая щекотка в животе. Эта ирреальность слегка жива и слегка вибрирует. Слегка. – Слегка. Слегка. Слегка.

Повторяю, пока значение слова не рассеивается и не оседает на поверхности мозга тёмно-филетовой пылью. Поднимается сильный ветер. Он мечется в разные стороны, извиваясь и завывая. Пристальнее всматриваюсь в заслонённую метелью дорогу.

– Что-то изменилось.

Сознание воспроизводит звук перезарядки винтовки. Я оглядываюсь назад. Далеко на горизонте вырисовываются очертания чего-то похожего на полукруг из очень тёмных туч. Снегопад не ослабится. Не сейчас.

– Не изменилось. Меняется.

Гудки угасают. Вместе со светом фар и поворотников. Снег. Я отчаянно пытаюсь уцепиться хоть за какие-то их следы. Глаза залепляет снег, и они исчезают окончательно. Сметаю снег с ресниц. Виден зыбкий контур низкого забора. Стараюсь идти вдоль него. От пешеходов тоже остались только силуэты. Ни лиц, ни одежды. Один неуверенным шагом проходит, едва не задев меня плечом. Ещё двое слева. Около моих ног один из силуэтов лежит на земле. Механизм аккуратно стравливает напряжение. Вот ещё одна фигура: два силуэта тащат за спиной что-то большое. Начинаю вглядываться вперёд, чтобы не натолкнуться на кого-нибудь.

Приближается ещё одна фигура. Непропорционально длинное туловище, идеально прямые руки, расставленные в стороны, голова, кажется, имеет форму ромба. Дальше, больше. Теснее закутываюсь в плащ и туже затягиваю капюшон. Стараюсь идти быстрей, но чем дальше я иду, тем более гротескными становятся приближающиеся силуэты. Механизм удовлетворённо щёлкает. Я останавливаюсь на месте.

В спину ударяет порыв ветра. Замечаю все накопившиеся мысли. Переполняясь ими, я ощущаю себя слишком бесконечным. В снегопаде я не вижу собственных ног, но самого снега уже не чувствую. Силуэтов впереди больше нет. Забора тоже. И асфальта. Снегопад стал сплошным. Всё моё зрение заполнила матовая белая пустота. О теле стараюсь не думать. Чувствую вибрации. Очень сильные. Уши заполняет низкий гул. То, что хотело моего общества, судя по всему, не стало дожидаться принятия приглашения. Прятать взгляд, наверное, бесполезно. Собрав все силы, я разворачиваюс себя.

– Это были не тучи.

В пустоте, на неопределённом расстоянии от меня, висит огромное, едва обозримое чёрное колесо.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Открываю глаза и вижу относительно пустой салон автобуса. Сквозь забрызганные стёкла пробивается яркий солнечный свет. Должно быть, сейчас около двенадцати часов. Такое ощущение, будто я не спал трое суток. Под одежду периодически проскальзывает холодный воздух. Холод резонирует внутри тела, создавая довольно неприятное ощущение.

В сознании медленно всплывают картины произошедшей (?) схватки. Скучающие лица, замершие на автобусных сидениях, меняются, время от времени, не позволяя мне полностью провалиться в воспоминания. Вот, оно пытается наполнить мой разум изломанными мыслеформами. Наверное, так чувствует себя компьютер, перегруженный запросами. Мыслеформы, пожирая меня изнутри, превращаются в рекурсивные воронки мыслей, бесконечно переплетающиеся между собой и порождающие таким образом новые. Когда в моём сознании появляется словосочетание «рекурсивные воронки мыслей», они все одновременно исчезают. Прежде чем я осознаю, сколько пространства моего сознания освободилось, внутри происходит коллапс. Огромное количество высвободившейся энергии заставляет мой телесный образ исчезнуть, фактически превращая меня в чистую, самосознающую информацию.

Автобус притормаживает и поворачивает налево. Молодой парень с заострённым лицом на противоположном сиденье задумчиво крутит в руках свой телефон. Один оборот. Два. Три. Энергетическая информация, выброшенная из меня коллапсом, сталкивается с колесом, кристаллизуется и исчезает. Мы оба понимаем, что это заготовка будущего глифа — абсолютно полной образной картины.

С приглушенным хрустом колесо покрывается тонкой сетью маленьких трещин. Изнутри его озаряет что-то вроде молнии, и я вижу внутри него двух огромных змей. Вибрация нарастает. Снова ощущаю теснящие грани телесного образа. Девушка лет семнадцати в свободной зимней куртке серого цвета что-то усердно ищет у себя в рюкзаке. Разгоняясь, автобус минует перекрёсток прямо перед красным светом. Меня начинает клонить в сон. В антрацитовой поверхности колеса вспыхивают искры. Белизна вокруг нас начинает покрываться тёмными пятнами. Моё замешательство даёт ему сил, и пространство между нами приобретает форму коридора, ограниченного двумя матово-чёрными полуплоскостями.

Симплегады. Колесо, отчаявшись, строит из собственного пространства Симплегады, чтобы уничтожить меня вместе с собой. Автобус останавливается и распахивает двери. Я фокусирую взгляд на его центре, потому что на Симплегады лучше не обращать внимание. Теперь они приближаются. С обеих сторон я слышу чудовищный гул. Представляю этот звук треком, играющим в наушниках, чтобы полностью обратиться внутрь себя. Плоскость, которую я создал сам, со звуком впивающейся в тело пули втягивает меня. Я в безопасности. Колесо прекращает вибрировать. Симплегады бесшумно сталкиваются с ним и, мерцая, исчезают. Колесо рассыпается в невесомую пыль.

Пограничное состояние. Автобус останавливается и распахивает двери. Перед глазами всё ещё парят едва заметные частицы, отражающие солнечный свет.

- Что это было?

Парень напротив бросает на меня удивлённый взгляд, подумав, что вопрос был адресован ему. Показываю жестом, что всё в порядке, попутно ища, куда бы уткнуть лицо. Достаю из кармана телефон и обнаруживаю, что он полностью разрядился и не включается. Ладно. Кладу его обратно в карман и уставляюсь в окно. Перед моим лицом проплывает фигура ещё одного пассажира. Он садится на освободившееся место рядом с моим. Отметив это для себя, я продолжаю проваливаться в пустоту за окном. Двери закрываются и автобус плавно разгоняется. Шорох бумаги. Я чувствую характерный типографский запах. Сидящий рядом пассажир открыл толстый еженедельник. Беглый взгляд на газету не дал мне ничего, что я не мог бы ожидать от местной новостной газетёнки, однако громкие заголовки разносились в моей голове навязчивым мысленным эхом. Ещё не успев толком отвернуться, я подумал, что за всё это время я так и не сумел разглядеть лицо моего соседа.В то же мгновение он перевернул страницу и прямо перед моими глазами появилась криминальная колонка с фотографией обычного пассажирского автобуса с покрытыми инеем стёклами. Взгляд переключился на статью:

ПОЛИЦЕЙСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ НЕ ДАЁТ КОММЕНТАРИЕВ ПО ПОВОДУ НАЙДЕННОГО В ПРИГОРОДНОМ АВТОБУСЕ РАСЧЛЕНЁННОГО ТЕЛА.

Напоминаем, что несколько дней назад город потрясла новость о найденном в одном из пригородных посёлков автобусе, в котором находился труп молодого человека, чья личность не установлена до сих пор. Тело молодого человека было расчленено на сегменты по суставам, причём экспертиза установила, что большинство частей тела жертвы было ампутировано ещё при жизни. Возле тела молодого человека были найдены некоторые личные вещи, сломанный мобильный телефон и ряд предметов неизвестного происхождения. Полиции удалось установить личность постоянного водителя автобуса, однако он не мог быть причастен к убийству, так как в настоящее время находится в отпуске за пределами города.

Также вводит в заблуждение то, что вокруг автобуса отсутствуют какие-либо следы ходившего преступника, несмотря на продолжительную метель, которая покрыла местность обильным слоем снега. В крови молодого человека были обнаружены следы психоактивных веществ: тетрагидроканнабинола (психоактивный элемент марихуаны) и метоксетамина (психоактивного вещества, схожего с кетамином), однако отдел по борьбе с наркотиками сомневается в причастности молодого человека к наркобизнесу.

Начальник полицейского управления пока воздержался от комментариев, но призвал не создавать домыслов и не поднимать панику, а также добавил, что ТЕБЕ НЕ СТОИЛО ЧИТАТЬ ЭТОГО, ПАРЕНЬ.

Пробирает холодом. Автобус стоит на месте. Двери открыты. Краем глаза оглядываю салон. Все пассажиры как будто застыли. Медленно перевожу взгляд на туловище своего соседа. Обычное светло-коричневое пальто с большими тёмными пуговицами. Пуговицы.

- Сколько их?

Одна. Две. Пять. Шесть. Тело моего соседа уже представляется мне пугающе непропорциональным и, всё же, оно никак не заканчивается. После восьмой пуговицы я, не глядя вверх, медленно разворачиваюсь, встаю с сиденья и прыгаю в открытую дверь. На улице очень тихо. Слышно только шум деревьев на ветру. Я остервенело пялюсь на стоящую на остановке скамейку. В кармане вибрирует телефон. Не отводя взгляда, я беру трубку и слышу голос друга:

- Алло?

- Чувак, что там у тебя происходит?

- Сейчас трудно сказать.

- Не сомневаюсь. Те помехи до сих пор звучат у меня в голове. Где бы ты ни был, тебе нужно убираться оттуда.

- Боюсь, мне придётся идти пешком.

- Хрена-с-два тебе придётся идти пешком. Посмотри, что сзади тебя, но ни в коем случае не поднимай головы.

Хорошо. Аккуратно перевожу взгляд со скамейки на свои ботинки, а затем на стоящий позади автобус. Двери открыты до сих пор. Верхний край дверного проёма загораживает знакомое мне пальто, которое, извиваясь, тянется вверх, куда-то за угол моего зрения.

- Твою мать. Похоже, далеко я пешком не уйду.

- Я знаю. Ты можешь ещё раз провернуть ту штуку, как в прошлый раз, когда… Ну, ты помнишь.

- Ты рехнулся? Если я опять там застряну? Я не хочу опять дёргаться, как эпилептик, и пытаться вспомнить своё имя.

- Слушай, я не стал бы предлагать тебе это, если бы был другой выход.

- Твою же мать. Ладно. Приготовь мне что-нибудь, чтобы привести меня в чувство.

- Уже готово. Я буду за тебя молиться.

Я закрываю глаза. Непонятно, завершился звонок или нет. Абсолютно все звуки исчезают.

Даже с закрытыми глазами я понимаю, что нахожусь уже не в том месте. Глаза лучше не открывать. Нащупываю за спиной дверь – пока всё в порядке. Я должен найти ещё одну наощупь. Начинаю двигаться. Под ногами что-то рассыпчатое, скорее всего, маленькие камни. Раскидываю руки в стороны и дотрагиваюсь до обеих стен. Я в коридоре. Иду вдоль стен. Время от времени сбиваю ногой небольшие коробки и жестяные банки. Стены внезапно обрываются. Похоже, что я вошёл в более широкое помещение. Скольжу вдоль правой стены и быстро нащупываю ещё одну стену. Я в правом нижнем углу комнаты. На стене висит пара картин в рамках. Двигаюсь вдоль.

Рука натыкается на полку. Полка падает и что-то с шумом разбивается об пол. Продолжаю движение уже быстрее и нащупываю железную решётку, которая идет вертикальной спиралью. Винтовая лестница. Сверху раздался скрип деревянных досок. Это неправильно. Этого не должно быть, здесь НИЧЕГО не может существовать. Адреналин. Напрягаюсь в попытке увидеть дверь сквозь закрытые глаза. Кажется, что-то есть. Резко разворачиваюсь от лестницы и уверенно иду на половину девятого. Ближе. Выбрасываю руку и прикасаюсь к… Зеркалу. Жестокая ошибка. Сверху на лестнице раздались шаги. Разворачиваюсь на сто восемьдесят и бегу к противоположной стене. Шаги на лестнице учащаются. Врезаюсь в толстую деревянную дверь, судорожно нащупываю ручку и тяну на себя. За закрытыми глазами одна за другой зажигаются три красные лампочки. Резким рывком я всё-таки открываю дверь. Едва переступив порог, я падаю вниз.

Сверху слышен чей-то тяжёлый, затруднённый выдох. Вздрагиваю и обнаруживаю себя в мягком кресле, стоящем в прокуренном, слабо освещённом помещении.

 *  *  *

 Из тени выплывает лицо моего друга. Я отражаюсь в стёклах его солнцезащитных очков. Между сжатыми пальцами моей правой руки дымится косяк. На журнальном столе между мной и другом стоит чайник цветочного чая и две китайских миски. Отхлёбываю горячий, но не обжигающий чай и слышу вопрос:

- Ты не знаешь, почему на тебя в последнее время валится так много всего?

- Нет. Похоже, что-то всё-таки происходит.

- А раньше происходило?

- Было что-то, но суть в том, что оно не заставало меня врасплох.

- Ты всё также веришь в своё расширение?

- Да, я просто чаще задумываюсь об этом в последнее время.

- Пока ты шёл, я подумал, как это можно было бы объяснить.

- И как же?

- В общем, представь, что разум человека это антенна. Так вот, антенна ловит сигналы, у каждой антенны есть свой частотный диапазон. Чем шире частотный диапазон, тем больше ты сможешь получать сообщений с разных частот. Но кроме антенны есть что-то вроде ресивера, что как бы расшифровывает сообщения в доступную восприятию форму. Твоя антенна, похоже, разрослась до чертовски больших размеров и ловит сигналы из других миров, которые вытесняют собой частоты нашего, предметного мира, а твой ресивер расшифровывает их и проецирует на схему твоего познания. Грубо говоря, ты произвольно встраиваешь в своё сознание другие миры, понимаешь?

- То есть, я совмещаю в себе миры?

- Мне кажется да, но есть одно но.

- Какое?

- Ты не можешь это контролировать. Эти вещи очень и очень обширны и ты охватываешь их своим сознанием, но неподготовленное сознание может просто не выдержать этого. Если честно, я не знаю, что за этим обычно следует.

- Хмм…

(ненадолго зацикливается, пока друг не поднимает брови, побуждая меня развивать свою мысль)

Мне кажется, что здесь более сложная структура. Я думаю, что активность моей мысли неравномерна. Я контролирую это, ресивер не сошёл с ума, но я могу не осознавать это так, как я осознаю большинство вещей. Я могу контролировать эти миры и знаю, что мне с ними сделать. Друг затягивается и медленно выдыхает дым.

- Если это так, ты можешь называть себя богом, бодхидхармой и кем угодно.

- В чем тогда наш вопрос?

- В том, чтобы ты окончательно понял это.

Я падаю. Падаю с огромной высоты. Каждую долю секунды я осознаю, что я падаю. Это не пугает меня. И это меня пугает. Я забыл о том, что лечу вниз из-за страха перед самим собой. Яркий свет. Просыпаюсь в холодном поту. Бледно-фиолетовый свет. Глаза не фокусируются. Выпадаю из сознания ещё на какое-то время. Просыпаюсь снова. Тот же свет. Я в комнате квартиры, в которой никогда не был. Судя по звукам, она пустая. Как и весь дом. Скромная мебель вокруг. Не слышу собственных шагов. Полумрак перед глазами ещё не рассеялся. Кажется, квартира обжита. Я определённо вижу чьи-то вещи. Плевать на них, я не из-за них тут. Выхожу в коридор. Двери в туалет и ванну закрыты, ручки перемотаны желто-чёрным скотчем.

- Оставлю их в покое.

Голос ещё довольно хриплый. Прокашливаюсь, чтобы размять связки. Захожу в большую, светлую комнату. Цвет на стенах принимает очень нежные, умеренные оттенки. Я подхожу к окну. Оно покрыто изморозью по углам. За узором изморози я вижу ярко-фиолетовый рассвет. Я никогда не видел небо таких цветов. Я очень спокойно отреагировал на это. Странно.

- …

- Твою мать.

Стекло растрескалось. Это был сон.

Открыв глаза, я всё ещё вижу перед собой линии трещины.

Медленно оглядываю стены своей маленькой квартиры. Должно быть, сейчас ещё раннее утро. Обе руки онемели во сне. Дёргаю плечами, чтобы вернуть им чувствительность. Теперь по ним разливается живительное, щекочущее тепло. Во рту отвратительный привкус застоявшейся слюны. К счастью, у кровати стоит недопитая кружка зеленого чая, которую я тут же осушаю. Чай стоял всю ночь и потерял весь вкус, но утренней жажды и дурного привкуса уже нет. Спускаю с кровати ноги, всё ещё оглядывая комнату, будто заново знакомясь с ней.

Такое ощущение, будто сейчас должно что-то произойти. Такое странное предвкушение, кажущееся еще более странным в полусонном недоумении.

- Кто-то хочет мне что-то показать.

К моему удивлению, я воспринимаю спонтанно произнесённое мной с трансцендентным спокойствием, за которым проглядывает чувство смутной радости.

Медленно подхожу к окну и раздвигаю шторы. Палитра кремовых оттенков рассвета подёрнута тонкой завесью утреннего тумана. Зелень листьев растущего под окном дерева потемнела от влаги.

- Сейчас пять тридцать две утра. Снаружи никого. Иди.

За всё это время я не смотрел на часы, но у меня нет оснований сомневаться в произнесённом.

- Меня ждёт необычное утро.

Лениво одеваясь, я напеваю под нос старую песню времен Гражданской Войны в США. «We were camped in Mis­sisipi, Gen­er­al John­son at the hand. We were eat­ing hay for break­fast and we used it for our bed». Строчки выплывают из головы, уносятся за окно и растворяются в тумане. Надев поношенную кофту с капюшоном, я выхожу из квартиры, тихо закрываю за собой дверь и иду к лифту под мерное гудение подъездных ламп. Двери лифта открываются передо мной сами собой, и я еду на последний этаж, где расположен люк на крышу. Лифт едет довольно долго. Странно.

Подъездное окно на последнем этаже открывает вид на чистый кусок неба,  смешивающий в себе оттенки бежевого, оранжевого и голубого. В пепельнице наподоконнике всё ещё тлеет оставленная кем-то сигарета. Прислушиваюсь. Никого. Лестница на крышу даже не скрипнула, пока я поднимался наверх. Люк плавно поднялся и я пролез в узкий коридор, который вёл на крышу и в машинное отделение лифта. Из машинного отделения также не доносилось никаких звуков, хотя, обычно, оно постоянно гудит и щёлкает. В голове бесшумно проносится воспоминание о Колесе. Его никогда не существовало. С этой мыслью я протискиваюсь в узкий проход на крышу, где меня встречает необъятная панорама рассвета.

Сажусь в позу лотоса и закуриваю сигарету, которую, одеваясь, просунул в серьгу в ухе. Огромное, мягкое небо словно прижимает город к земле. Спящий город. Трубы заводов не дымятся, дороги абсолютно пусты. Там, где заканчивается город, начинается бесконечная полоса густых хвойных лесов, которые простираются во всех направлениях на сотни километров, прежде чем слиться с горизонтом.

Я всматриваюсь в идеально прямую линию, которая отделяет тёмно-зелёное пространство леса от кремового, лениво переливающегося нежными оттенками неба. Это заставляет меня испытать множество сильных, превышающих человеческую природу чувств, но, одновременно с этим, мой разум абсолютно свободен от любых эмоций и ассоциаций, полон кристаллического спокойствия. Я испытываю то, что чувствует травинка, по которой стекает капля утренней росы. Что чувствует путник, забывший себя в бесконечных странствиях, видя, наконец, вдали силуэт своего дома. Что чувствует высокий кедр, обдуваемый летним ветерком. Моё тело остаётся на крыше в приятной утренней прохладе. Я медленно приближаюсь к линии слияния леса с горизонтом, видя всё, что сверху и снизу. Ковёр деревьев и безоблачную даль. Могучие ветви и угасающие звёзды. Дрожание кедровой иголки и смутные очертание Млечного Пути. Превращение старой листвы в минералы и рождение сверхновой в нескольких тысячах световых лет отсюда.

- Отсюда?

Я выхожу из всех существующих категорий и парадигм.

- Ниоткуда. Ты – везде.

Эти слова были одновременно воспоминанием, озарением и эхом извне. Я навсегда запомню их звук. Их ощущение.

Разум плавно вернулся в тело. Я делаю вдох. Сигарета истлела и потухла, но я всё ещё держу её в губах. Подняв взгляд, я вижу сизого голубя, застывшего в воздухе с разведёнными крыльями.

- Сейчас ровно пять тридцать две.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

– Что происходит?

Туман, кажется, только сгущается. Ночью он был почти таким же густым, ближе к утру начал рассеиваться, а с рассветом стал почти непроглядным. Бессонная ночь на смене сглаживает одни аспекты восприятия и заостряет другие. В голове глухо отдаются навязчивые мысли, обрывки фраз и прочий ненужный бред. Глухо потому, что я отчётливо ощущаю их безотносительность к себе. Чувствую влагу тумана своей ступнёй через дыру в кроссовке. Левый глаз немного дёргается. Это создаёт интересный эффект – кажется, что туман подрагивает. В ногах собирается тупая, ноющая боль. Безуспешно пытаюсь от неё отделаться, тихо ругаюсь и достаю сигарету. Кажется, у меня развязался шнурок. Нет, просто показалось. Резко приходит понимание того, что я смотрел на свои шнурки где-то полминуты. Запрокидываю голову и выдыхаю дым. Вокруг – никого. Прямо над головой проплывает разорванное ночной грозой облако. Медленно кручу головой, пока облако не становится отдалённо похоже на тибетскую букву А. Теперь я понимаю, что к чему, и можно идти даль…

– Стоп.

Опускаю голову и смотрю на туман. Дрожит. Прикасаюсь подушечками пальцев к левому глазу.

– Странно.

Я понимаю, что не ощущаю сокращения мышц, и едва ли потому, что у меня что-то не то с нервами. Глаз не дёргается.

– А вот туман действительно дрожит.

Это, наверное, был уже не мой голос. Или не совсем мой. Сонливость и боль в ногах исчезают. Вместо них появляется тремор. Туман кто-то трясёт. Не стану даже пытаться представить, кто. Теперь, когда я это знаю, я должен найти его, пока я не замёрз. Уверен, он понятия не имеет о том, что я выключил музыку в наушниках и быстрым, но осторожным шагом свернул с длинной узкой улицы, по которой я хожу домой.

Спонтанно переходя с улицы на улицу, постепенно вхожу в медитацию. Рыбак рыбака видит издалека. Выхожу на главную улицу города, сейчас абсолютно пустую. Солнце только что полностью вышло из-за горизонта. Туман рассеивает его лучи. Рассеивает. Ещё кое-что прояснилось для меня. Иду вниз по главной улице, к набережной. Туман густеет. Воздух становится теплее. Надо передохнуть и подумать. Сажусь на асфальт и облокачиваюсь на стену старого здания с облупившейся штукатуркой. Закрываю глаза. Яркие фосфеновые картины. Мелькают несколько слов, которые несколько объясняют то, что происходит, но не имеют к этому прямого отношения. Медленно встаю и иду к набережной. До ушей долетает шум реки. Площадь пуста. Подхожу к чёрным железным перилам. Река уже не так высоко, как была пару недель назад. Пологие бетонные стены канала уже успели высохнуть. Мне нужно в канал, под набережную. Перелезаю через ограждение и аккуратно спускаюсь вниз, на горизонтальную часть стены. В тумане периодически пробегают бледные искры.

В туннеле под набережной я вижу силуэт. Он стоит с вытянутыми руками и напряжённо скрюченными пальцами. Его руки дрожат. Шум реки исчез. Мы оба это заметили. Он открывает глаза и поворачивает ко мне голову.

Мы медленно подходим друг к другу.

*  *  *

Его глаза выглядят стеклянными. Они неподвижны, зрачок – в точку. В бледном лысом черепе. Радужки странного болотного цвета. Хочу взглянуть на свои руки, но не могу повернуть глаз. Его глаза поглотили меня почти на треть. Компьютер очнулся и я на время аннулировал идею собственного существования. Образовавшийся внутри его глаз коллапс оттолкнул его и едва не сбил с ног. Он издаёт гулкий металлический скрежет и раскидывает руки в стороны. Мощная струя тёплого воздуха опрокидывает меня с ног. Парень подпрыгивает, и струя с лёгкостью подхватывает его и швыряет в канал. Он всплывает вниз животом, его несёт течение. Я прищуриваюсь и вслушиваюсь в звуки, пытаясь концентрировать сознание на трещинах в пространстве. Наконец, сквозь одну из них я вижу невообразимо огромный механизм, который иногда выручал меня из неловких ситуаций – Перводвигатель, который приводит в движение время. Едва заметив его, я отразился в одной из его шестерёнок и заставил её замереть. Теперь я разбегаюсь, а шестерёнка всё сильнее скручивается, накапливая чудовищные объемы невысвободившейся энергии. Поровнявшись со своим новым знакомым, я тоже прыгаю в канал и отпускаю шестерёнку. Скорость, достигнутая мной, создаёт в пространстве ламповидную нишу. Успеваю схватить его за локоть. Теперь мы оба в плаваем в этом пространственном пузыре. Он выплёвывает ответ на мой вопрос.

– Я живу в канале. Этот туман сделал я. Я ещё не закончил, когда ты застал меня. Я не собирался причинять тебе вред.

Голос доносится эхом от уголков пустоты. Его губы не двигаются.

– Я не просто так оказался в это время на улице.

– Дай мне уйти.

– Мы пытались уничтожить друг друга.

– Вроде того. Вряд ли мы действительно собирались это сделать..

– Кто сейчас это говорит?

– Ты об этих сбоях?

– Когда это началось?

– Это бесполезно.

– Не нужно.

– Ты ещё видишь смерч на горизонте?

– Смерть на горизонте, серп на гори-зонте, сеть на горе Зонди, сеть-спред-стресс-ссссссс…

– Блядь, да какого хуя.

– Натуральное свежее молоко.

– Ты когда-нибудь поднимал ковёр на кухне? Твою мать, что ЭТОТ ковёр вообще делает на твоей кухне?

– И, в общем, от этой дряни, которая проросла в бетоне, семьдесят человек…

– КТО ИЗ НАС ЭТО ГОВОРИТ?!

– Его машину сожгли и бросили в озеро.

– Смерч на горизонте.

Я уже не могу сосчитать, сколько здесь голосов. Перестаю пытаться соотносить высказывания с тем, что происходит. Из реальности опять выпадают куски. В одном из кусков вывалиливается и парень из канала. Он смыкает руки, закрывает глаза и исчезает в провале. Я тоже закрываю глаза. Не стоит долго смотреть на дыры в пространстве. Кажется, я отклоняюсь назад и падаю. Борюсь с этим ощущением и пытаюсь привести себя в баланс. Кажется, получилось. Открываю глаза у себя дома возле раковины.

*  *  *

Дёргаю кран вверх и поворачиваю вправо до упора. Нужна холодная вода. Опускаю руки под струю. Вода уже ледяная. Какое-то время просто держу руки под водой, чтобы помёрзли. Ополаскиваю водой до локтей. Становится немного легче. Расслабленно выдыхаю, набираю воду в ладони, подношу к лицу… Чья-то рука хватает меня за волосы, тянет вверх и сразу же вниз. Сильно ударяюсь виском об раковину. В месте удара – тепло и тупая боль. Рука поднимает меня вверх и поворачивает мне голову. Я вижу мужчину в тёмном фраке и шляпе-котелке. Аккуратно уложенные усы. Во взгляде – безумие, злоба и страх. Размашистым ударом кулака в перчатке с металлическими вставками он дробит мне челюсть. Ещё два удара кулаком в висок. Сверху течёт кровь. Я падаю. Сверху льётся что-то ещё, оно жжётся. Видимо, это отбеливатель. Oн, присев на одно колено, начинает отрывать от меня зубами куски.

Теперь я смотрю на это из-за его плеча. Как легко и спокойно. Руки расслаблены, глаза открыты, в голове тихо и прохладно. Он жрет мою руку и колет меня ножом в живот. У меня в руке лежит молоток.

– Вряд ли, господин Бирс.

Он поворачивается и молоток прилетает прямо в его скулу. Он удивлённо вскрикивает. Удар отбрасывает его назад. В его глазах полопались сосуды. Втыкаю в другой его глаз свою старую зубную щётку (я недавно купил новую). Слегка подпрыгиваю и с силой наступаю ногой ему на живот. Его лицо мгновенно покраснело. Разрыв брыжейки, наверное, приносит ему сильную боль. Нагибаюсь над ним.

– Можно уничтожать друг друга сколько угодно. Вы видите, к чему это приводит.

Хруст. Я сворачиваю ему шею, подхватываю, выношу из туалета и тащу через всю комнату на балкон. У балконной двери с его головы падает шляпа. С трудом я перекидываю его туловище через перила, он повисает на них. Перекидываю ноги, кидаю вдогонку шляпу и облокачиваюсь на перила, переводя дыхание. Труп лежит внизу. Шляпа падает недалеко от него. В кустах сквера под окном что-то шевелится. Ещё один. Ещё один перелезает через забор. Двое выходят из-за угла соседнего дома и ещё один – из-за угла электрощитовой. Они довольно медленно идут к трупу, периодически поглядывая на меня на балконе. Подойдя к нему и пощупав пульс, один даёт знак остальным. Они подходят, двое берут его за руки и тащат. Один подбирает шляпу. Уходят.

*  *  *

Просыпаюсь ночью в комнате. Лежу на диване, глаза полуприкрыты. Комната, кажется, своя. Старый телевизор, оставшийся включённым, показывает вечерние новости. Переворачиваюсь на другой бок и одним ухом начинаю разбирать голос телеведущей. В голове прозрачный туман.

– «Серийный убийца появился на записи одной из камер наблюдения. В кадре отчётливо видно, как молодой человек среднего роста в капюшоне с лицом, закрытым шарфом, резко появляется из-за угла магазина и резко бьёт одного из молодых людей, стоящих около входа, молотком в затылок, а затем убивает остальных двоих точными выстрелами в голову из пистолета. Личности убитых и возможные мотивы преступления будут в ближайшее время представлены полицией. Убийство совершено совершенно с поражающей воображение хладнокровностью и техникой профессионала. Обратите внимание, как искуссно убийца закрутил молоток рукой перед ударом. Это даёт основания подозревать, что убийца является тренированным специалистов спецслужб».

В голове слегка темнеет, перестаю понимать.

*  *  *

Прогулка через город до автобусной остановки длилась очень долго. По дороге сюда я так глубоко проваливался в мысли, что мне не сразу удалось вспомнить, каким именно путём я шёл. Сажусь на скамейку и скручиваю самокрутку. Кроме меня здесь сидит ещё два человека, оба в годах. Сидят молча, как и я. Медленно падает снег. Автобус подошёл почти пустым. Захожу и сажусь на своё любимое место возле окна, включаю музыку. Автобус выезжает на трассу и с каждой секундой отдаляется от города. Прислонив голову к окну и наблюдая за его отдалением я, наконец, ощущаю облегчение. Остальные пассажиры также уставились в окна, автобус едет в безмолвии. Мы поворачиваем в сторону деревни, на дорогу, полностью окружённую лесом. Окна автобуса подрагивают, когда мы проезжаем по трещинам в асфальте. Ехать ещё около пяти минут. Пытаюсь вспомнить, что мне сегодня снилось. В памяти всплывают отдельные фрагменты сна. В одном я выхожу из супермаркета, а на улице накрапывает дождь. Откуда-то или куда-то иду, встречаю знакомого, который со странным видом рассказывает мне про какое-то граффити, которое он увидел на своём доме…

Есть. Я ехал на поезде. Я вспоминаю полутьму в вагоне и лица пассажиров в свете лампочек. Они о чём-то меня спрашивали, но я не понимал их и почему-то не хотел им отвечать. Некоторые из них устраивали какие-то непонятные пантомимы, корчили гримасы. Последний фрагмент сна я просто какое-то время наблюдаю за уходящим поездом, пытаясь вспомнить какое-то слово. Автобус подходит к конечной остановке. Над деревней висит лёгкий туман. Я рассчитываюсь, выхожу из автобуса и перехожу через дорогу. Машин почти нет. Где-то слышен лай собак. Иду мимо домиков, окружённых нелепыми заборами. Деревня погружена в густой утренний туман. В воздухе ощущается запах дыма из труб.

Пока я иду через деревню, я ощущаю в своих движениях некоторую неловкость. Между дыханием, ходьбой и побочными движениями тела нет единства, я словно дёргаю самого себя за ниточки.

– Это спросонья.

Я напрягаю слух поднимаю взгляд к облакам. Кучевые. Обрывками размётаны по всему небу. Через пару часов их не будет. По мере того, как я последние домики вдоль дороги начинают сменяться высокими соснами и елями, я ощущаю, что воздух становится более терпким. Лая собак уже почти не слышно. Сбавляю шаг, чтобы не было так жарко от напряжённой быстрой ходьбы (мне хотелось пройти деревню как можно быстрее) и понемногу восстанавливаю дыхание. Грунтовая дорога переходит в гравийную насыпь, и я уже вижу затаившуюся в придорожной траве тропинку, ведущую через лес.

Снега в лесу больше, чем вне его. Снежинки видны более отчётливо в пробивающихся через кроны деревьев лучах утреннего солнца. Они падают настолько медленно, что, кажется, замирают в утреннем тумане. Они потрясающе красивы. Время от времени раздаётся глухой треск раскачивающихся на ветру деревьев. Птицы практически не поют. Навязчивые мысли, которые терзали меня всю ночь, постепенно уходят. Исчезает боль в висках и шее. Я чувствую быстрое, но плавное замедление пульса и приятное покалывание по телу. Замечаю, что едва переставляю ноги. Я могу считать это место своим убежищем. Я слышу последние звуки снаружи. Его яростное безумие издалека доносится до моих ушей приглушённым звуком идущего поезда. Здесь оно слепо и лишено плоти. Лес окружает меня как минимум на полтора километра.

Сквозь деревья подул холодный ветер. Я закрываю глаза и слышу приглушённый звук. Приближаясь, он полнится высокими частотами, становится более чётким. Я понимаю, что это – журчание ручья. Тихое, даже когда приблизилось. Земля уходит одновременно из под пяток и носков, перенося тяжесть моего тела на середины ступней. Стоять становится несколько труднее. Такое ощущение бывало у меня во время сильных простуд, когда я в полубреду лежал на кровати, чувствуя, что она начинает быстро вращаться, и не мог понять, кажется это мне или она вращаетя на самом деле. Ощущение приближающегося падения заставляет меня открыть глаза. Я стою на упавшем дереве, перекинувшемся через овраг. По дну оврага течёт небольшой ручей с прозрачной водой. Я помню, он не замерзает даже зимой. Снег на упавшем дереве по обеим сторонам от меня нетронут. Ни с той, ни с другой стороны оврага нет следов. Над оврагом – свободная от деревьев полоса затянутого серыми тучами неба. На одной линии со мной в сплошной завесе туч зияет брешь, где облака белоснежны. Я всматриваюсь в неё, медленно теряя из поля зрения всё вокруг.

Края бреши почти доходят до края моего зрения. В её белизне я вижу что-то более тёмное. Напрягая зрение, я пытаюсь угадать его очертания. Из чего-то напоминающего узел, оно постепенно, сглаживая неровности, преобразуется в сферу. Затем, оно вытягивается по полюсам, образуя внутри себя едва различимые очертания чего-то другого. Внезапно оно резко начинает сдвигаться назад до того, что почти исчезает. Я осознаю величину расстояния между нами. По нерву в левой ноге проходит электрический импульс, и она подгибается. Я, едва начав падать, застываю в воздухе. Пятно внутри бреши начинает с невообразимой скоростью снова приближается ко мне. Через долю секунды я, всё ещё застывший в воздухе, чувствую невероятной силы толчок в грудь. Время замедляется перед тем, как вернуться в прежнее течение. С огромной скоростью я лечу, и, снижаясь, врезаюсь в поверхность ручья. Полоска неба начинает рябить и замыкается чёрной пустотой.

*  *  *

Некоторое время требуется мне на то, чтобы примерно понять, что произошло. Я вижу себя в каком-то пространстве, осязаемом, как будто вязком. Звуков абсолютно нет. Судя по всему, здесь они не могут распространяться в той же форме, что и по ту сторону поверхности ручья. Ощущать это пространство на себе тяжело даже при том, что никаких тактильных, физических ощущений я не испытываю. Оно словно поглотило меня. Пространство.

Инстинктивно я пытаюсь подвигать рукой или ногой и понимаю, что я ими абсолютно не владею. Видимо, в ответ на это по поверхности моего тела проходит какое-то возмущение, которое ближе всего сравнимо с вибрацией, если переводить это на язык ощущений. Гнёт, который я испытываю от нахождения здесь, усиливается. Это возмущение не было моим ощущением. Это было нечто внешнее по отношению ко мне, точно не относящееся к миру, который я оставил за поверхностью ручья. Быть источником этого импульса не могло ничего в этом пространстве, кроме самого пространства. Здесь мысль о том, каковы масштабы того, с чем я столкнулся. Ещё один импульс, уже немного другой, но достаточно явственно дающий мне понять, что в нём скрыто нечто большее, чем атака. Это сообщение, которое это пространство передаёт мне единственными доступными ему способами.

Возмущениями оно заставляет меня понять, что оно враждебно. Продолжая «вибрировать», оно преобразуется, постепенно становясь из вязкого невыносимо острым. Это погружает меня в глубокий диссонанс. Мне хочется, хотя бы для себя, назвать это страшной, невыносимой болью, но я понимаю, что такое определение ему не подойдёт. Всё же, в этом пространстве я продолжаю существовать по чуждым ему законам. Для восприятия каждого его изменения мне невольно приходится до невозможного напрягать разум. Пожалуй, это первый раз, когда что-то действительно застало меня врасплох.

В ушах нарастает гул. Ускоряя амплитуды колебания, он растёт и в громкости. Теперь он становится совсем невыносимым. За полупрозрачной тканью грани этого пространства, всё ещё покрытой едва заметной рябью, я вижу, как с той стороны темнеет и на небо всплывает луна. Задрожав, она резко дёргается вперёд, преодолева за долю секунды расстояние, которое она проходит по небу за четыре-пять часов, потом ещё раз где-то на два с половиной. За полторы минуты перед моими глазами проходят два с половиной дня. Я вспоминаю какой-то звук. Я не слышу его, но моё сознание воспроизводит реакцию на него. Это звук стука пальцев по клавишам. Я вижу себя со стороны сидящим у себя на кухне. На столе стоит ноутбук. Я печатаю какой-то текст.

Эти две сцены разворачиваются одновременно. Существуют одновременно. Я чувствую, что между этими сценами есть некая непрямая связь. Пытаюсь различить черты лица. Кажется, моё лицо, как и всегда, когда я что-то увлечённо делаю, ничего не выражает, кроме, может быть, сосредоточенности. Разглядеть текст на экране никакими усилиями не получается. В стене, у которой стоит стол, зияет пробоина в форме ручья, за которым едва начинает вставать солнце. Я, сидящий за столом, продолжает печатать. Какое-то время он усиленно стучит пальцами. Вдруг замирает. Недолго держит руки над клавиатурой, потом опускает их и отхлёбывает чай. В лице появляется особенное выражение, которое я могу в себе узнать, даже не вглядываясь в зеркало. Задумчивая стоическая улыбка и полуприкрытые глаза.

– Это ведь я! Я смотрю вдаль!

В этом пространстве эти слова претерпевают чудовищные метаморфозы, но всё равно воодушевляют меня. Мне кажется, у меня получается слегка поднять голову. И слегка вытянуть шею. Сквозь боль в глазах я поворачиваю взгляд на него и настолько громко, насколько способен, кричу:

«ЭЙ!»

Слово мгновенно раздаётся в каждом сегменте пространства, резонирует и искажается. Теперь я со всех сторон слышу какофонический хор искажённых голосов, которые, если вольно перевести на русский язык, говорят мне: «ДАЙ СЕБ////////////СЕBb.… | | ••◘nga==se.. . себЕЕЕ– – ЕЕ○○///♀○У◘○Πλημ_↓μύραААА..уме+РЕ(РЕ[РЕ])♦тЬ». Я по ту сторону поднимает глаза. Мы смотрим в глаза друг другу. Один и тот же человек. Из разных измерений.

– «Дай мне спастись».

Я взываю к нему со всей силой, начинаю чувствовать ноги. Он резко поворачивается к монитору и начинает печатать. Я расслабляю шею, замолкаю и закрываю глаза. Сейчас всё будет делаться за меня. Внезапно я ощущаю резкий, глубокий вдох. Внутри вспыхивает подавляющая сознание боль. Я погружаюсь в агонию, моё тело исторгает ослепительный свет, который, становясь всё ярче и ярче, словно разъедает это пространство. Заменяет его собой. Больше не могу выносить боль. Всё.

Я открываю глаза в белой пустоте.

(с) Михаил Найбороденко