Война — это часть тела.

Война – это часть тела. Война неизбежна, как ночь. Ночь – это тоже часть тела. И солнце не гаснет на войне, так же, как и не гаснет ночью. Солнце неизбежно вылепит из воздуха рой пчел, который облепит меня. За что это мне? Это и есть мое наказание? Неужели мое тело подвергнется разложению? Как это?

Бах! Ты убит! И Илья падает от ранения игрушечной пулей, притворившись мертвым. Ребенок – это орудие войны, младенец – ее субъект. Сейчас война происходит на моем теле. Это смертельное смешение моего нарциссизма и стремления к самоуничтожению. Но я – всего лишь часть толпы, мой диагноз ничтожен, по сравнению с масштабами той машины, что работает, как швейцарские часы, вокруг меня.

Эта машина – будильник для жестоких животных внутри нас. В сторону часового скачут всадники в устрашающих масках кроликов, которые на вид, как японские карнавальные костюмы, они стреляют лучами из глаз и мост, на котором стоял часовой, превращается в поле одуванчиков.  Кто это животное внутри меня?

Этот вопрос трагичнее страшного суда. Это и есть страшный суд, и обвиняемый на нем – это человек. Человек, свершивший страшный грех. А кто бы вы думали судья здесь? Это змей! Ибо законы придуманы судьей, чтоб судить, и власть первой преступает закон.

Когда думаешь об этом, в ухе раздается золотой звон – он говорит тебе, что ты на правильном пути. Это великий путь, путь, который гораздо длиннее Шелкового, гораздо дольше, чем от Варяг до Греков. Это путь всей нашей цивилизации, и эта цивилизация стоит у кабинета лоботомии, выстроившись в цепочку.

Красная лампочка загорается. Кто следующий в очереди на промывку мозгов? “Мы!” Кричат мальчики-зайчики в масках радости из “Ну, погоди!”. “МЫ!” кричат довольные духи, что погрязли в ругани дедов. Я!

“Ну заходите”, улыбаясь говорит сиськастая медсестра, одетая в маску абсолютной телезвезды. “Надеюсь, вам понравилось наше обслуживание”

“О да”, говорят все “Было очень приятно и совсем несложно”.

“О нет”, кричит безумец с полотна Босха ( Stone Oper­a­tion ), но его уже никто не слышит.

Мы! Спросите меня, где, кто это животное внутри нас? Везде, оглянитесь! Это тот же примат, но теперь он способен на романтику, теперь он способен на фашизм! На что еще он способен? Теперь это веселый примат! Он теперь меняет маски!

И все это не спроста. Все дела в том, что эта обезьяна скушала конкретное яблоко. А кто сказал, что это яблоко запретно? Неужто есть нечто, что первоначальней мысли? Ведь вряд ли сам примат нарядился змеей и начал читать проповеди. А если и так, то этот примат что? Он умнее других приматов?

Еще была Аня, Таня, Лера и Ксюша. Это тоже война. Я сказал, покажи мне зеленый, я увидел зеленый, покажи мне красный, я увидел красный, покажи мне Ксюшу, я увидел ее, зубы в ее верхней челюсти превратились в множество мелких и острых осколков, нижней челюсти не было, это была она, но она была в маске Кролика. Она улыбалась мне страшной улыбкой и смотрела на меня жестоким взглядом. Она начала войну, она сказала мне резать, я увидел ножи, окружающие её личину светящимся ореолом. Я Франц Фердинанд.

Сознание – вторично, материя – подавно. Первично лишь абсолютное, первичное сознание. Палец, который ударяет о костяшках, начиная бесконечную закономерность падений этих костяшек. Вот упала костяшка труд, следующая – рынок, а потом – капитал, как вам это? А затем начала падать костяшка “Папирус”, и палец обнаружил себя на папирусе, и палец понял, что он был на папирусе до папируса. Что палец этот – это слово, существовавшее отдельно от бумаги. Слово, которое случайно, совершенно того не зная, врезалось в бумагу, и врезалось в историю, и врезалось в примата, и это слово – Бог.

Бог – исключительно письменный, страшно нематериальный, невозможно невозможный. Он – это цикл сознания. Вопрос, который упирается сам в себя. Он курица и яйцо.

Я говорю тебе о метафизике, детка! Немного мета, и вся физика твоя! Видишь рукоплещущих тебе своим отсутствием и тишиной?

Люди всегда задавались вопросом о начале и абсолюте, но всегда упирались в идею о Боге, не раскрыв сам вопрос до конца. МЫ слепы от рождения. Сам этот вопрос раскрыл Мартин Хайдеггер в статье “Метафизический вопрос”. Ибо окунаясь в мистику и метафизику, мы забыли о другой стороне метафизики – эта сторона – Ничто. Так же абсолютна и первоочередна, как Бог. Представьте, как вы входите в книжный магазин, заглядываете в отдел философии и скупаете там новинку – книга Аристотеля “Ничто”, книга Сартра – “Ничто и бытие”. Это мир, в котором Ничто – есть, а Всего – нет. И неважно, насколько эти слова не точны, в конце концов и метафизика –

То лишь романтика, которая возобладала над приматом. Романтика – это фашизм, сказал Сергей Курехин. Я продолжу – романтизм – это война. Романтизм – это часть моего тела. Война – это часть моего тела. Хиросима раскинулась пучком небритости на лобке. Тоталитарные режимы избороздили мою кожу шрамами. А бог – вне меня, он нож, он плетка, которая хлещет меня, но не является мною.

Он звон золота в ухе, который наставляет тебя на путь истинный и вся твоя долгая и счастливая жизнь – это этот самый путь. Путь война. Никакого индульгирования, это я так, по приколу, индульгирнул тут малость. Но так, если серьезно, то Дон Хуан, конечно же не мудак, нет, что вы, никак.

На самом деле это очень просто. Сначала, перед тем, как идти на свидание, купите цветов, лучше – гвоздик, Федя их обожает. Потом купите немного корму, если ваш Федя шотландский, или, не дай бог, русский, то ему понадобится свой, уникальный корм. Если поискать – то этот корм можно найти, точнее он сам вас найдет.

В общем, вы оказываетесь в постели с Федей, выключаете свет и целуете Федю в его колючую бороду, и, вот он уже лежит в ваших объятьях и нервно курит, его отфигачило так, что он выдавливает из себя те слова, которые он только и может, что выдавить “Ну ты, Раскольников, крут, не ожидал от тебя” И ни о какой Золотой Заре, Берроузах и Спейрах речь не идет. Забыли, что ли, где живете, бляди?! ВЫ здесь духи бесплотные, а Федя вам отец и царь. Упор лежа принять! Встать! Автомат в руки и на передовую, а если струсили, то не надо из себя Хармсов корчить, не надо нам стишков и шуточек. Предателей к стенке! А Федя нервно курит, после жесточайшего анального проникновения от Раскольникова. Такого действительно не приходилось ждать.

Все это мерзко и темно. Война – часть наших тел и все мы мрази. Как жить дальше? Надо просто жить, радоваться тому, что не я, или вы – живы, а тому, что МЫ ЖИВЫ! Надо радоваться солнцу, а не тени. И мы, и наши проблемы, и наши шрамы и наша кровь – все это мелочи и бытовуха, пока мы живем. Не борись, не страдай, просто живи, живи и помни, что я стану твоим президентом еще на один срок.

(-“Не уходи! С тобой я забываю о своей ничтожности”

-“Тогда плати деньги еще за час”)

(“Этого ряпня нужно отложить в больническую психицу, он не Дроздов”

“А вы че, здесь, Дроздовых не держите?”

“Я говорю, он не вменяемый”)

Сорок процентов солдат, которые вернулись с войны – не реабилитируются, пять из них – суицидники, еще пятнадцать начинают пить, еще десять – уходят в криминал. Помимо этих сорока процентов, есть еще двадцать, двадцать процентов тех, кто возвращаются на войну.

Я не пытаюсь оспорить вашу волю и свободу воли. Я просто ставлю вполне логичный вопрос, вопрос о том, откуда эта воля, сила, истина, да и вообще все поступки, на которые мы идем? Откуда это берется? Почему мы это делаем? Вы скажете, что ответ в психологии, но я отвечу, а откуда взялась эта психологи? Неужто тотем и табу – начало всего нашего сознания, существа и нашей воли? А что стоит за этим? Как вообще появились эти Табу и Тотемы? Да и разве вы сами никогда не думали, что все то, что происходит вокруг нас – чудо?

К чему стремится человечество в ходе своего развития? Переварить запретный плод, чтобы от него отказаться. Это стало бы органическим решением всех наших проблем, от экзистенциальных кризисов, до глобальных. И природа возьмет свое, и потребление отпадет, и не будет больше комплексов, и миром снова станут править животные. И человек сгорбится и вернется на деревья, и не будет больше скотоводов, и не будет больше социальных неравенств, ибо не будет больше социума, социум – это секс, как и все вокруг, отталкиваясь от этого, я вижу, куда идет сексуальная революция. Все самые чистые наши стремления направлены на это. Это – межвидовой, почти космический гуманизм. И ход истории – это процесс переваривания золотого яблока, которое нас отравило, ибо нет лучшего человека, чем животное. И человек умрет, так как человеку никогда не стать человеком. И животное восстанет, так как животное не умирало.

“-Жизнь есть боль, жизнь есть страх, и человек несчастен. Теперь все боль и страх. Теперь человек жизнь любит, потому что боль и страх любит. И так сделали. Жизнь дается теперь за боль и страх, и тут весь обман. Теперь человек еще не тот человек. Будет новый человек, счастливый и гордый. Кому будет все равно жить или не жить, тот будет новый человек. Кто победит боль и страх, тот сам бог будет. А тот бог не будет.

-Стало быть, тот бог есть же, по вашему?

-Его нет, но он есть. В камне боли нет, но в страхе от камня есть боль. Бог есть боль страха смерти. Кто победит боль и страх, тот сам станет бог. Тогда новая жизнь, новый человек, все новое… Тогда историю будут делить на две части: от гориллы, до уничтожения бога, и от уничтожения бога до…

-До гориллы?”

Ф.М.Достоевский.

“Бесы”

“Странные видения возникли в моём воспалённом мозгу.

Целую вечность кружил я невесомо в бурных водоворотах, падал в бездну, боролся с потоками, корчился в распадающейся материи континуума — бесплотный дух, бегущий от космического Сейчас. Затем миллионы ярких точек пронзили тьму надо мной, осветив бесконечные пути пространства и времени, уходящие среди звёзд к краям галактики. Размеры моего «я» сжались до метафизической проекции астрального нуля, меня влекло к звёздам. Вокруг взрывались и раскалывались островки света. Я миновал Альдебаран, пронёсся над Бетельгейзе и Вегой и, наконец, остановился в сотне световых лет от короны Канопуса.

Перемещались эпохи. Время накапливалось и, вздыбившись, сталкивалось гигантскими фронтами изуродованных вселенных. Передо мной неожиданно разверзлись бесконечные миры будущего — десять тысяч лет, сто тысяч лет, неисчислимые эпохи проносились в единый миг, радужная череда звёзд и туманностей, пронизанная слепящими траекториями полётов и исследований.

Я вступил в поток времени.

1 000 000 мегалет. Я вижу Млечный Путь — вращающуюся карусель огня — и далёких потомков землян, бесчисленные расы, населяющие каждую звёздную систему в галактике. И за исключением редких тёмных пятен — постоянно мерцающее поле света, бескрайний фосфоресцирующий океан, насыщенный трассами электромагнитных сообщений.

Чтобы преодолеть космические бездны, потомки землян замедляют своё физиологическое время сперва в десять, потом в сто раз, тем самым ускорив бег звёздного и галактического времени. Пространство оживает роями комет и метеоров, созвездия снимаются с мест и плывут к далёкой цели — проявляется неспешное, величественное вращение самой Вселенной.

10 000 000 мегалет. Млечный Путь начинает распадаться, таять, и его покидают. Чтобы достичь иных галактик, потомки землян замедляют своё временное восприятие в десять тысяч раз, и таким образом на межгалактический контакт друг с другом требуется — в их восприятии — всего несколько лет. Уходя всё дальше в глубокий космос, они стали создавать электронные банки памяти, которые хранили информацию об атомарной и молекулярной структуре их тел, передавали её со скоростью света и затем восстанавливали себя во плоти и крови.

100 000 000 мегалет. Потомки землян занимают все соседние галактики, тысячи далёких туманностей. Их временное восприятие замедляется в миллион раз, а сами они становятся единственной постоянной структурой вечно изменяющегося мира. За один миг их жизни появлялись и исчезали звёзды, а Вселенная по-прежнему сияла и переливалась мириадами ярких точек возникающих и исчезающих созвездий.

Теперь они, наконец, отринули свою материальную оболочку и превратились в светящиеся магнитные поля — первичный энергетический субстрат Вселенной, — в сложнейшие многомерные комплексы, сотканные из бесчисленных импульсов информации, переносящей через пространство саму жизнь.

Они взнуздали целые галактики, чтобы обеспечить энергией эти магнитные поля, и оседлали взрывные волны, образующиеся при гибели звёзд, на своём пути к пределам Вселенной.

1 000 000 000 мегалет. Они уже начинают сами определять форму и размеры Вселенной. Преодолевая гигантские расстояния, потомки землян замедляют восприятие времени до одной стомиллионной прежнего уровня. Великие галактики и спиральные туманности, казавшиеся вечными, теперь существуют лишь краткий миг и более невидимы. Пространство заполняется некоей сущностью, способной создавать и воспринимать идеи, своего рода гигантским струнным инструментом, проявляющим себя лишь в волновой форме.

Вселенная медленно пульсирует, то расширяясь, то сужаясь, и в такт этому пульсируют силовые поля идеетворной сущности, постепенно увеличиваясь в размерах, словно эмбрион во чреве космоса, дитя, которое вскоре заполнит и поглотит взрастившее его чрево.

10 000 000 000 мегалет. Идеетворная сущность уже поглотила весь космос, изменив собственные динамические пространственные и временные координаты. Она поглотила первичные временные и энергетические поля. Стремясь к тому, чтобы окончательно заполнить Пространство, идеетворная сущность вновь уменьшает своё восприятие времени до 0,00000… n‑й степени прежнего уровня.

Наконец она достигает крайних пределов Пространства и Времени, вечности и безграничности, и застывает на абсолютном нуле. И взрывается в чудовищном катаклизме, не в состоянии более питать самоё себя. Огромные энергетические поля начинают сворачиваться, вся система извивается и бьётся в смертной агонии, извергая колоссальные потоки энергии. Вновь возникает время.

Из этого хаоса формируются первые протогалактические поля, потом появляются галактики и туманности, звёзды и планетные системы. В первичных морях на основе углерода зарождаются первые формы жизни.

Цикл повторяется…”

Д.Г.Баллард.

“Место ожидания”

© Aza­tot, 2012