Про голод и мускусных мальчиков

— Потому что я,— мастер голодания чуть приподнял голову и, вытягивая, словно для поцелуя, губы, проговорил, направляя слова прямо в ухо смотрителю, чтобы ни одно не пропало,— потому что я не смог найти такую пищу, которая бы мне понравилась. Если бы я нашел такую, поверь мне, я бы не будоражил умы, а наедался до отвала, как ты и как все остальные.

Франц Кафка

Голод тела. Другой голод я люблю.

I

Нужен.
Голод обнажает Эрос и Танатос, их маскирующийся под холокост танец страсти. Растворяет мясной ковер будней, врываясь прозрачными саблями, взрываясь спелым кустом катарсиса, превращая взгляд в образец породы, слюдяную пластинку.

Голод удовлетворяет естественный мазохизм (вкупе с плетьми и кулачным боем эффект усиливается — синергетика скажем мы и улыбнемся). Есть специальный термин для наименования людей, получающих сексуальное удовлетворение от укуса.

Пища для ума. Голодать головой — несравнимо труднее.

Отсутствие внешних раздражителей, чужих мыслей, мнений, мелодий и книг, даже если съежиться клубочком на берегу океана — это не приведет к какой-то «истинной», чистой картине мира. Помочь в чем-то может.
Для людей, о которых никогда не задумывалась смерть /не наоборот/ это только слова. Только пиздеж и ничего больше. Можно играть в поддавки со смертью, закрываясь словами 2 года как Иэн Кертис или 20 лет как Егор Летов, надеясь что-то изменить.

Да ничего не изменится. Или все — что, конечно, одно и то же.
Можно немного развлечься искусством и сексом, правда.

Голод — чтобы не увязнуть во сне.
Float up from dream, my small sanc­tu­ary.

Не то чтобы отсутствие продвигающегося по трубам дерьма стопорило и убивало организм, однако происходит подготовка к подобному, что позволяет выйти за пределы системы и вычиститься до дна. Если есть желание.

Распространенная патология — психологическая цепочка, где еда связывается с домом, комфортом и отсутствием энергии, а голод — с худобой, движением и прогрессом (подсознательно это усиливается рок-звездами, актерами и актрисами, доводящими себя до неестественных габаритов).

На голодный желудок хорошо смотреть фильмы — нутром смотреть фильмы, особые фильмы, разгерметизированные, простирающиеся в обе стороны за экран. Как «Мертвец» или «Бегущий».

Пить при этом не воспрещается. Jame­son, хороший, пахнущий красной пустыней, что мне снилась. Лошадьми, сердцем земли и ветром, собирающим осколки глаз, стопы, ключицы, брелки, лингвистический мусор, цифровой скрежет, медовые соты, намеки. Пища для ума.

Когда я всерьез занимался йогой, то голодал раз в неделю по схеме «три недели подряд один день — одну неделю три дня подряд» и доходил до весьма впечатляющих результатов.

Голод — ветер, проникающий под коряги кишок, вместе с кровью бегущий по мясному лабиринту без Минотавра.

Просто сознательный отказ от пищи, из интереса чем это кончится, кажется, в наиболее продолжительном случае доходил у меня до недели. Это не предел, явно не предел.

Голод — грань перфекционизма, то самое зовущее вдаль, под стук колес, репетиция ощущения смерти в себе, ощущения пустоты в пустом теле.
Способ разъединиться с собой, чтобы слиться обновленным — собственно, в этом был и есть изначальный смысл религиозного и мистического поста.

Мне всегда было интересно сознательно умереть от голода — или хотя бы попробовать это сделать.

Я видел тогда в небе точку, бездвижную и тяжелую всей тяжестью скорбного мира — как дно моря, покрытое плавленым золотом. И было то не точка, но огненный круг, око солнца, что вращается и наполняет землю. И решил я спеть гимн в честь высочайшего.

Эта песнь — о вас.

Мальчики с короткой стрижкой, в тяжелых ботинках, рассерженные, резко шагающие, засунув руки в карманы джинсов. Играющие в свои циничные справедливые игры, наблюдающие животных вокруг. Стонущие от неименуемой ярости, разбивающие бутылки и лица.

Накачанные наркотиками, окаменевшие и невинные, ждущие в слабости, нерожденные человеческие кирпичи, зарытые в грунт, раздраженные, носящие костюмы из пожилой кожи. Плавающие в глубине, описывающие иероглифы в водном колодце, словно ища Демокритову истину, вкруг бьющего из верхнего мира золотой колоннады света и пыли.

Мальчики, истязающие себя, изнуряют душными мыслями; поднимают черный шум внутри черепа, читают свои стихи под позвякивающий рояль, сражаются с янтарным дождем и волнами, захлестывающими всех и каждого — до конца, до легенды, до пряничной осени, до коробка спичек и салюта для сельского кладбища.

Мальчики курчавые и любознательные, мускусно пахнущие, под капюшонами общей тайны, сверкают зубами и сыплют задорной бранью силы на площади у дворцов любви, под солнечной твердью Греции или России. Они пускают по кругу косяк и говорят о том, чего не может быть, и о чистой радости.

Мальчики смеющиеся и безжалостные, наклонившие головы в чертогах под солнцем перед фигурой сияющего огненного Мальчика с крыльями и головой сокола. Члены великого братства освобожденных и освобождающих — по рождению.
Мальчики-трубачи и пианисты, серьезные и восхитительные, игравшие на вечерах и в барах, где вы теперь? Жуки музыки все еще в ваших глазах, задумчивых и жестоких.

Мальчики, улыбаясь, шагают, потертые и черно-белые — рядом с портретом Вождя в исторической хронике. Они видят, они предвкушают огненный шторм, великий штурм в небе над Рейном и черные ряды кораблей, и последнюю битву — последний подъем на волшебную гору, где горит и горит — никогда не переставая — Голубой Пламень Смерти.

Мальчики грустные, взъерошенные, с ищущим взглядом, в бархатном карнавале ночи, несущиеся и разбивающиеся об ничто в родительских автомобилях. Невидимо пепельная рука ласкает вывернутые позвонки, шею, пока камера — медленно-медленно покачивается и оранжерея звезд расступается, рождая проход в форме черного силуэта.

Мальчики с обращенными внутрь глазами, рассыпавшиеся по степи цепью, идут к Туату, Великой реке. Непреклонные, отчаявшиеся, избитые и избивающие, сквозь всю многомерную топографию они рвутся куда-то и прорываются.

Мальчики, влекомые свистом гибели, узнавшие и забывшие очень важное. С алхимическими котлами вместо голов, бронированы мышцами от косых взглядов, они недоступны познанию — но познают.

Мальчики с одним общим именем и паролем для прохода за карту:

There is a light that nev­er goes out

© Роман Унгерн, 2009