DISABLED LANDSCAPES: Эссе о музыкальной психогеографии Coil

Карта не предупреждает о том, что ощутимая часть Уэстон-сьюпер-Мэр находится на склоне большого холма. Сразу после центра городка сворачиваю на нужную узкую улочку, и она резко идёт вверх, почти вертикально. Северная Башня, дом-студия Coil, оказалась на самой вершине, недалеко от церкви. Которую — в своё время — явно поставили на самую заметную точку в округе.

Сейчас в этом помещении дом престарелых. Название тоже сменилось, теперь это снова «Oak Bank». Сразу за воротами — тропа, ведущая дальше вверх: здание стоит достаточно высоко. Из его окон наверняка можно увидеть море. Скорее всего, и лес.

Есть домашнее видео, снятое в Северной Башне итальянцами из Black Sun Pro­duc­tions, они потом использовали его для клипа на «A List Of Wish­es». В какой-то момент камера даёт широкую панораму леса на склоне холма, ведущего к деревне Кьюсток, и моря, точнее, Бристольского залива. В принципе, они могли пройтись за город для этого кадра, но остальное видео снято внутри двора и сада. В той части леса находится кельтский форт, на месте которого Бэланс и Кристоферсон провели ритуал приветствия местных духов вскоре после переезда на север.

На самом деле мне совсем не хочется следовать навязшим в зубах буколическим стереотипам формата «уставший художник из столицы уезжает в провинцию и находит источник нового вдохновения в идиллическом блеянии ягнят». Понятно, что «лунная» фаза в истории Coil радикально отличается от «солнечной», но из этого факта совсем не следует, что именно переезд из Лондона привёл к началу концертной деятельности с обязательным посвящением исполняемой вживую музыки Луне. Вынесенное в заголовок этого эссе стихотворение Бэланса про «инвалидные пейзажи» с явным уклоном в темы грядущей «фазы» было написано на пике работы над «Love’s Secret Domain» и опубликовано в буклете к строго лимитированному (всего 55 экземпляров) изданию сборника «Gold Is the Met­al (With the Broad­est Shoul­ders)».

Более того, первый полноценный «лунный» альбом, «Astral Dis­as­ter» был записан ещё в Лондоне. Не переезд привёл к смене концепции, наоборот, исчерпанность прежнего подхода к творчеству привела к необходимости уехать. Хотя мне совсем не хочется пинать собственную священную корову, но давайте будем честны: если бы в 94-ом в Ислингтоне Бэланс ухитрился запихнуть в себя ещё больше сноуболла и не выбрался из передозировки после «трёх суток чириканья», то любой объективный некролог говорил бы о группе одного великого альбома. Плюс яркой и эпатажной пробы пера со «Scat­ol­ogy» и совершенно развалившегося под грузом возбуждённых стимуляторами амбиций «Love’s Secret Domain».

Это очень показательно, когда присланное издателям кассетное демо, то есть буквально аудиописьмо с просьбой дать ещё немного денег, звучит на порядок сильнее, яснее и вменяемее окончательного варианта.

Более того, эти слова, хоть и в меньшей степени, можно отнести и к вышеупомянутому сборнику «Gold Is the Met­al…», состоящему из черновиков и студийных экспериментов, записанных в ходе бесконечной работы над основным альбомом. Сборник неровный, композиция «The Bro­ken Wheel» вообще выглядит самой идиотской шуткой во всей истории Британского эзотерического подполья, в целом переполненного глупыми шутками.

Но сборник в целом выигрывает за счёт своей лёгкости — на фоне тяжеловесной перепродюссированности «Love’s Secret Domain». Стимуляторы явно не затронули креативность, но прибили чувство меры и способность фильтровать идеи. Идей было слишком много. В том числе и таких вспышек хорошего вкуса, как клип на заглавную композицию. Coil явно повезло, что протестанты не добрались до этого видео в ходе охоты на Пи-Орриджа. Джон в роли крунера в блестящем костюме; танцует на фоне полуголых тайских мальчиков, воет, что его сердце стало розой, — идеальная картинка для первых страниц жёлтой прессы.

Всю историю бесконечной работы над разными вариантами «Back­wards» и пересказывать не стоит. Проект явно зашёл в тупик. И характеристики этого тупика идеально укладываются в стереотипное «аполлоническое»: перфекционизм, самовлюблённость и так далее. Джеффри Лоуренс Бёртон, как заметно по псевдониму, всегда стремился к балансу, стихотворение с таким названием он написал в 14 лет и потом так назвал одну из своих первых композиций. В его жизни никогда не было ничего похожего на сбалансированность, но тут последние остатки этого качества исчезали и из творчества.

Смена оккультной концепции выглядела очень логичным шагом. Этот шаг выиграл несколько лет. Говоря о Солнце, Бэланс почти обязательно добавлял определение «Чёрное». Его Луна тоже явно была далека от травоядной викканской романтики — не тот тип личности.

Об этом уже говорит то, что самое характерное место в Уэстон-сьюпер-Мэр далеко от идиллического леса. Оно в другой стороне, совсем рядом. Достаточно просто спуститься с холма по одной из застроенных домами сторон, и вскоре перед глазами предстаёт совершенно невероятная картина. Разрушенный пирс. Берег из огромных, покрытых грязью и тиной камней. Море, надвигающееся в приливе. Здесь природа обнажена.

Фото: Алёна Крумгольд

Это место сразу напоминает про Данджнесс, последний дом Джармена. Очень похожее сочетание воздуха, камней и моря. Красивое и жуткое. Ещё оно похоже по настроению на самый яркий визуальный образ Coil солярного периода, фотосессию к «Scat­ol­ogy», снятую у канализационной насосной станции в Хаммерсмите.

Но главная ассоциация — история, которую Бэланс часто пересказывал на концертах перед исполнением «Broc­coli». Про отчима, взявшего его в Германии к дамбе, поднявшего над бездной и затем побившего за слёзы. Про неудачную инициацию в мир «нормальных» мужчин.

Возможно, отсюда это постоянное возвращение в его лирике и истории образа скалы над бездной. Белые скалы Дувра, с которых скинуто в римское море тело Пазолини. (Заметка на полях: в хорошую погоду скалы Дувра видны из Данджнесса — белыми пятнами на горизонте.) Невыполненный ритуал на Beachy Head, само желание провести этот ритуал. Ну и этот конкретный берег.

В начале жизни в Уэстон-сьюпер-Мэр группа использовала эти камни для съёмки телепередачи «Hel­lo Cul­ture», изображая на них исполнение «High­er Beings Com­mand». Сейчас есть отличный клип, снятый там с использованием архивных кадров, он хорошо показывает всю красоту и неуютность этого места. Важнее то, что на пике алкоголизма Бэланса вело именно туда. Не в лес к цветочкам, а на липкие от тины камни. С которых он мог упасть и разбиться в любой момент.

Алкоголь, в отличие от стимуляторов, выглядит довольно «лунным» наркотиком. Растворяющим. Топящим.

Переход к концертной деятельности после десятилетия чисто студийной работы тоже был важной частью «лунного цикла». Бэланс получил возможность выпустить на публику свою шаманскую часть натуры — без контролирующей рациональности своего партнёра. Это породило десятки прекрасных живых записей, но ещё сильнее толкнуло его в бездну за другой стороной весов. Регулярное безумие по расписанию. Утомительные поездки с алкоголем в каждой комнате отелей.

Можно точно сказать, на каком моменте он перешагнул черту. Греция. Пятого октября 2002-го. Финал затянутого тура. На концерте в Салониках он начал читать под музыку текст, который больше ни разу не прозвучал. Вполне вероятно, что это была чистая импровизация.

Текст начался с описания человека, не включающего свет в своей тёмной комнате, и затем превратился в гипнотическое повторение фразы «It seems a long way down/If you’re going to fall». Это выглядит долгим путём вниз, если ты будешь падать. В финале Бэланс сказал, что это была новая версия «The Uni­verse Is A Haunt­ed House», но во всех списках композиция названа «Lake View». Вид на озеро.

После концерта Бэланс исчезает. Его ждут до конца, но потеря оборудования и билетов для всей группы стоила бы состояния — и Кристоферсон принимает рациональное решение. Если бы он принял чуть менее рациональное решение и остался сам в отеле, то эта история могла бы закончиться чуток иначе.

Очнувшийся Бэланс обнаружил себя брошенным в чужой стране. Трудно сказать, как именно он добирался до дома, но на пороге Северной Башни он появился в ярости. Эта ярость хорошо слышна на их следующем концерте, «Mega­litho­ma­nia!». Сорокаминутная версия всё той же «The Uni­verse Is A Haunt­ed House» оказалась не столь монолитной, как задумывалось, так как текстовая импровизация на тему космического ужаса внезапно включала в себя мат в адрес остальной группы и публики. Вскоре после концерта вышел официальный пресс-релиз. Бэланс и Кристоферсон остаются партнёрами по Coil, но больше не считают себя парой. Три следующих концерта были инструментальными, Бэланс категорически отказался выходить на сцену.

Невероятно, но даже после этого кризиса группа продержалась два необъяснимо продуктивных года. Похоже, чем сильнее Бэланса уносило в водоворот алкоголизма, тем лучше были его тексты, записанные в моментах просветления. Ясно, что без команды профессионалов, ухаживающих за ним и структурирующих поток его поэзии, эти два года выглядели бы куда мрачнее.
Были даже концерты. Действительно хорошие. От последнего, в Дублине, хочется просто плакать: полностью новый материал, ни разу после этого не прозвучавший и действительно сильный. На «Unhap­py Rab­bits» появляется иллюзия, что он действительно сумел переломить культ юности в своей голове.

Но в самом тексте этот процесс преломления программы связан со смертью.

Оставшиеся недели, в строгом соответствии с той жуткой импровизацией, прошли в тёмной комнате в обнимку с бутылкой водки. Иногда он выходил. Записал вокал для двух композиций своих друзей.

В последний день даже поел немного супа и принял душ — сам факт, что Кристоферсон специально отмечает это, многое говорит о творившемся аде.

В пять тридцать по Гринвичу произошло падение. Северная Башня действительно высока. Через семь минут прибыла скорая. В девять часов двадцать минут в местной больнице была официально зарегистрирована смерть.

Это был долгий путь вниз.

P.S. Вид на озеро.

Его пепел развеяли на весеннее равноденствие в невероятно красивом месте. Я был там уже дважды и ещё вернусь, несмотря на как минимум шесть часов за рулём. Это Камбрия, Озёрный край. Большое и тихое озеро среди гор. Боярышник на берегу.

Не трудно понять, почему он приехал в эти края: Бэланс известен интересом к кромлехам и мегалитам, а возле соседнего городка Кесвик стоит Каслриг — самый старый на острове каменный круг. Старый и очень красивый. Ещё понятнее, почему ему так понравился этот берег.

Там тоже есть это сочетание воды в озере и камней в виде окружающих гор. Но всё совсем другое, не похожее на описанные выше инвалидные пейзажи, наоборот, этот пейзаж полностью цельный и сбалансированный. Словно физическое воплощение того, к чему Бэланс безнадёжно стремился.

Мне всё-таки иногда кажется, что часть пепла стоило оставить морю возле разрушенного пирса. Или даже отвезти в Германию, к той злополучной дамбе.

Но развеявший прах Ян Джонстон явно лучше знал, что нужно было его любимому.

Стать частью вида на озеро.

Раймонд Крумгольд