Крючья, капканы, подложные сны: «Суспирия» Луки Гуаданьино

В 2018 году Лука Гуаданьино выпустил фильм «Суспирия», через 41 год после оригинальной «Суспирии» Дарио Ардженто.

И режиссёр, и исполнительница главной роли Тильда Суинтон не раз заостряли внимание на том, что фильм – не ремейк ленты Ардженто, а кавер – собственное высказывание на классический уже мотив. По сути мрачная и до скрежета зубовного реалистичная, «Суспирия» Гуаданьино во многом противоположна предшественнице, несовместима и не сравнима с ней. Вместо экспрессионистской сказки, прикидывающейся фильмом ужасов, мы имеем дело с прикидывающейся хоррором мистической драмой, в которой внимание заострено на связной и сложной истории, в которой без изучения «мифологического» источника и внимательного анализа происходящего не понять даже, кто есть кто.

Рассказ Гуаданьино сложнее, менее сказочный и яркий, более болезненный – и человечный. В нём находится место и истории, и политике, и современной хореографии… Магическое вдруг оказывается не бегством от реальности и даже не зловещим довеском к ней, а просто ещё одним аспектом действительности – пусть и таким, с каким лучше не встречаться. Как верно замечает доктор Йозеф, не так-то много отличий между ковеном ведьм и Третьим Рейхом: манипуляции, обряды, «высшая истина», братство адептов присутствуют и там, и там.

Однако изнанка действительности и могущество мифа доступны оказались лишь первым – и то, что могло бы быть детективом или политической сатирой, становится обновлённым, омытым кровью деспотов и тиранов мифом… или притчей о тяжёлом, кровавом перерождении.

Мир Трёх Матерей

At the very moment of birth, just as the infant tast­ed for the first time the atmos­phere of our trou­bled plan­et, it was laid on the ground. But imme­di­ate­ly, lest so grand a crea­ture should grov­el there for more than one instant, either the pater­nal hand, as proxy for the god­dess Lev­ana, or some near kins­man, as proxy for the father, raised it upright, bade it look erect as the king of all this world, and pre­sent­ed its fore­head to the stars, say­ing, per­haps, in his heart, “Behold what is greater than your­selves!” This sym­bol­ic act rep­re­sent­ed the func­tion of Lev­ana.

Lev­ana and Our Ladies of Sor­row

Thomas De Quincey

Мало что можно придумать более чуждого магии и ведьмовству, чем разделённый стеной Берлин в самый разгар холодной войны. Поющая чуть ли не «Марсельезу», рассказывающая про гонящихся за ней ведьм, а потом вдруг предлагающая «занять лучшие места, пока этого не сделали мальчики» в кабинете у психоаналитика Патриция делает происходящее ещё более мрачным и реалистичным: тяжело больные сумасшедшие – это тягостно и не очень волшебно.

Однако именно в этой мутной заводи и ловит свою рыбку целый шабаш современных ведьм. Маскируясь под танцевальный коллектив, полтора десятка немолодых колдуний незаметно промывают головы милым молоденьким танцовщицам, прикрывая художественным профессионализмом недоброе колдовское делание.

Гуаданьино подробно и любовно прописывает мир ведьм – настолько любовно, что зрителю без знания фильмографии Ардженто начинает казаться, будто в основу истории действительно легло мистическое «дохристианское учение», о котором говорит доктор Йозеф. Нет, всё любопытнее: вместо оккультизма в основе мифа Трёх Матерей – как в изводе Ардженто, так и в версии Гуаданьино – лежит классическая английская литература.

Три Матери происходят из продолжения «Исповеди англичанина, употребляющего опиум», сборника «Sus­piria de Pro­fundis» Томаса де Квинси, точнее, из эссе «Lev­ana and Our Ladies of Sor­row». По сюжету это не столько злые, сколько неоднозначные существа – не колдуньи-сатанистки из «Молота ведьм», не сказочные «ведьмы-людоедки», подстерегающие в лесу неосторожных путников. И не «воплощения смерти» Ардженто, вовсе нет.

В первоисточнике от де Квинси Матери – что-то вроде Граций, только проявляющие Печаль, горе; они служат римской богине Леване, которая является обучающей силой, способной вознести человека выше звёзд – ни много ни мало! Их миссия относительно человека – «to plague his heart until we had unfold­ed the capac­i­ties of his spir­it». Матери – это негативные силы, созданные для освобождения человеческого духа.

Так что мы, быть может, имеем дело с эдаким классическим и по-джентльменски элегантным «Мифом Ктулху», в который кроме самого де Квинси уже успели вложиться как минимум два режиссёра. Впрочем, вложились они очень по-разному, прочитав Миф Трёх Матерей противоположными образами.

Танцевальная группа Хелены Маркос

После просмотра фильма становится понятно, что Гуаданьино сделал свою «Суспирию» ближе к английскому источнику. Хотя ковен Бланк и Маркос на момент начала фильма то ли полностью, то ли частично отпал от своей изначальной «религии», видимо, это произошло из-за исторических испытаний: недавнее на момент происходящих в фильме событий давление национал-социалистической партии не уничтожило танцевальную группу только благодаря защите Бланк и Маркос, так что спасительницы стали для ведьм равны богам. Правда, Бланк сумела сохранить здравомыслие, а вот трепещущая от близости смерти и одолеваемая сонмом болезней Маркос, видимо, сошла под таким давлением с ума и сама уверовала, что она – Матерь.

И это уже необычно. Ведьмы ни в кинематографе, ни в литературе, как правило, с ума не сходят: это персонажи статичные, расчеловеченные носители зла. Но это не про местных ведьм… Хотя в фильме собраны, кажется, все до единого устойчивые ведьминские типажи: от чернокожей чаровницы до мужеподобной колдуньи и от волевой женщины-мага в алом хитоне до оплывшей нечеловеческой мясной массы-карги – все они при ближайшем рассмотрении оказываются в первую очередь людьми, пусть и странными.

Вообще линия ведьм очень неоднозначна. Это мрачные существа: вероломнейшие манипуляции и тончайший обман вкупе с магическим могуществом делают их кошмаром наяву – но человечности они не лишаются. Наоборот, получив в свою власть пришедших с обыском полицейских и лишив их воли, они раздевают их, шутят, хихикают и потом сплетничают, как разыгравшиеся школьницы. За трапезами в городских кафе они иногда обсуждают неким безмолвным образом колдовские планы – а иногда напиваются, горланят песни, пристают к собственным ученицам. Они любят, боятся, исповедуют верность к кому-то или, наоборот, сомневаются – и, конечно, они скорбят по умершим, они плачут, обнимая своих мертвецов, в конце концов, от безысходности они кончают с собой.

Это может быть сложно понять, но весь фильм – одно большое восстановление гармонии в ведьминском ковене. Своеобразная «чистка рядов» мрачного, но изначально предполагавшегося «благотворным» для человека тайного сообщества. Жуткая, кровавая, иррационально ужасная концовка – это хэппи энд, и хотя сложно представить, чем таким «благотворным» может помогать людям ведьминский ковен, происходящее в эпилоге явление Матери Суспириорум, которую открыла в себе главная героиня, Сьюзи, болящему «Свидетелю» чистки, доктору Йозефу, – явление победившего милосердия: оно подтверждает, что далее ковен двинется по какому-то иному пути.

Что ж, этот путь явно будет ближе к тому, о чём писал де Квинси, – по крайней мере, он точно будет неоднозначным и необычным.

Нужно сказать, что для Тильды Суинтон роль очаровательного, традиционно негативного, но для зрителя скорее положительного героя не нова. В «Выживут только любовники» она уже играла вампира – не зловещего кровососа, а практически изысканного сверхчеловека, лишённого дурных черт. В роли ведьмы Бланк она смотрится даже лучше, так как её образ сложнее: утончённая и испорченная гордыней, двуличная и искренне любящая, обладающая железной дисциплиной, но теряющая почву под ногами в решающий момент… в противовес потерявшей себя Маркос, она воплощает всё то, за что ковен ещё достоин жизни.

Крючья, капканы, подложные сны

Человеческое человеческим, а суть происходящего за дверями танцевальной студии – колдовской кошмар. В каких-то общих чертах он соотносим с настоящими эзотерическими традициями. Например, в момент сближения Бланк рассказывает Сьюзи о том, что танец, по сути, является телесным воплощением абстрактной формулы – заклинание, произносимое телом, а не голосом, «молния любви», которая уже никогда «не сможет быть радостной или весёлой» (ну а какой ещё может быть любовь последовательницы Трёх Матерей!).

Западная традиция прекрасно знакома с этим принципом – правда, не в форме танца, а в форме особых магических поз, складывающихся в церемониальной магии в ритуальные последовательности. Восточные учения – даосские, буддистские или индуистские – ещё богаче на мистическое использование языка тела в форме асан или мудр.

Однако конкретика традиции «Трёх матерей» – огромная заслуга Гуаданьино: получилось всё крайне оригинально и впечатляюще. Например, у ведьм приняты не волшебные палочки или посохи, а серебристые крючья-«серпы», прекрасно подходящие и для того, чтобы трупы таскать, и для того, чтобы мастурбировать (магическое использование сексуальной энергии у шабаша явно в чести). «Навеваемые ведьминские сны» похожи не столько на кошмар, сколько на сюрреалистическое видеополотно в духе «Андалузского пса», сквозь которое проглядывает тонкая манипуляция с самосознанием того, кем манипулируют. Ну а ведьминские артефакты, будь то картина с рамой из волос (и наверняка мочи!) или эротосюрреалистический фарфор, наводят на мысли о доисторических – синкретических и обрядовых формах искусства.

Возвращаясь к хореографии: центральный танец фильма «Volk» (основывающийся на «Медузах» франко-бельгийского хореографа Дамьена Жалье) деформируется, объединяя в себе одновременно исторический (по сюжету «Volk» был создан во время угнетения группы нацистами) и магический (исполняется на магической звезде) подтексты. Естественно, для ведьм это обряд, а не танец, так что всё ясно; но когда на экране начинают исполнять его «утяжелённую» версию, которую уже совсем без хореографии – экстатически изображают беспамятные обезумевшие на шабаше ведьмы, танцевальное в нём улетучивается вообще, оголяя Бездну дикости, дарующую ведьмам их силу.

Однако дикость, властность и злобство хоть и правили балом десятилетиями, внезапно оказываются фарсом – и заклинательные формулы вдруг обращаются против той, что решила заменить собою Матерей. Любопытно, что, как и в «Преисподней» Ардженто, фигура Матери напрямую связана с фигурой смерти – только теперь это две разные фигуры: обожествлённая девушка и хтоническая сила, которой та обуздывает зарвавшихся ведьм.

Правосудие, наказание, милосердие – ковен, урезанный вдвое, продолжает свою жизнь, хотя одна его руководительница мертва, а вторая, кажется, больше никогда не скажет ни слова и даже не сможет двигаться. Однако в горниле иррационального и злого чуда явно выковано нечто ранее невиданное – любопытно, найдёт ли оно продолжение в кинематографе?

Слёзы, вздохи, темнота

«Поспорить с классиком» – самый первый мотив, который приходит в голову, когда узнаёшь о выходе «ремейка, который на самом деле кавер». Однако в случае «Суспирии» придётся признать, что спора не получилось бы: фильмы 1977 и 2018 года – это два высказывания на одну тему на двух языках и, кажется, от кардинально разных существ. Дискуссия тут не то что бы невозможна, она просто излишня: нечего делить.

«Суспирия» Гуаданьино сложнее, запутаннее и мрачнее. Кажется, если дело зайдёт о продолжении Мифов Трёх Матерей, пионером, естественно, будет Ардженто, но продолжаться будет линия Гуаданьино – хотя бы потому, что ей есть куда продолжаться; но также и потому, что к изображению романтического, утончённого, неоднозначнного образа де Квинси ближе он.