По тропе национального некрокульта: три осколка русского Осириса

Среди наиболее одиозных фигур двадцатого века фигура Григория Ефимовича Распутина стала одной из самых узнаваемых как на родине, так и во всем мире. Однако до сих пор неясно, почему полуграмотный мужичок с глазами злого колдуна так легко вошел в знакомство с царской фамилией, приобрел влияние на государственную власть, а после смерти стал персонажем множества фильмов и книг – и даже в некоторой степени символом России в мире.

Мы склонны предполагать, что, будучи от природы или от духовной/колдовской/сектантской работы над собой человеком харизматичным, Распутин сознательно или случайно выполнил «заказ эпохи» – удовлетворил нужду в фигуре носителя «исконной мудрости» и духовного лидера, дополняющего власть царя, мирского лидера.

Нужда в таком человеке существовала не только в царской семье, в принципе привечающей каликов и масонов, но и вообще в России начала двадцатого века, переживающей время перемен и моду на оккультизм. Именно поэтому молодая советская власть сняла столько очерняющих Распутина фильмов: должность «духовного вождя народов» была изначально занята другим Осирисом, до сих пор лежащим в центре нашей некроимперии.

Однако откуда у крестьянина Тобольской губернии взялась внутренняя сила бороться за такую роль?

Наибольшую известность Распутину принесли его петербургские похождения, в ходе которых он добился влияния на царскую семью. Однако до тридцати семи лет Распутин вел совершенно иной образ жизни и, вероятно, не догадывался о своем будущем, но уже закладывал его фундамент.

Известно, что он был паломником, посещал святые места, вел жизнь духовного странника, иногда весьма экстравагантную – и даже издал об этом этапе своей жизни в 1907 году книгу «Житие опытного странника». Пишет, например, что однажды «взял, выкопал в конюшне вроде могилы пещерку и туда уходил между обеднями и заутренями молиться»; расписывает уловки боровшегося против него Дьявола, причем так, будто слова Сатаны он слышал в виде прямой речи.

«Вот еще враг хитрый задает такие фразы и научает: «пустынники молились и постились и Сам Господь 40-дневный пост нес, а ты, что за человек, за молитвенник и за постник, попостуй и соединись с Господом». Вот мы и начинаем пестовать и молиться недели не спрося ни у какого старца, а сами от себя. Что же получится? Получится самомнение…»

В этой же книге проскакивают рисковые фразы о том, что Распутина «враг не соблазнил, но научил».

В основном эти сочинения Распутина милы и безобидны, полны слащавой риторики и восторгов на лоне родной природы. Однако не лишены они и тяжелой правды жизни, постигнутой, вероятно, на настоящем паломническом пути, который без «духовной радости» обращался бы в ад. Странно, что от других паломников Распутин ничем необычным в своих странствиях не отличался, чтобы после них вдруг так высоко взлететь. Впрочем, многие православные иерархи и историки имеют иное представление о том, чем Распутин занимался в молодости.

Например, православный миссионер Скворцов, автор трудов про духоборцев, хлыстов и староскопчество, утверждал, что «Распутин был, несомненно, хлыстом, с молодых еще лет. И сектантские навыки сохранял до конца своей жизни». Того же мнения придерживались один из крупнейших знатоков русского раскола Алексей Пругавин и правый издатель и профессор-филолог Михаил Новоселов.

Меж тем, именно хлыстовство считалось весьма сладострастным видом сектантства. «Корабли хлыстов» (общины-ячейки секты) подозревались в групповых и гомосексуальных оргиях после экстатических групповых «радений» с самобичеванием и пением духовных песен. Сами себя сектанты именовали не иначе как «христы», приравнивая некоторых членов секты к Иисусу Христу (либо же Богородице).

Естественно, ересь, полная сатанинской прелести и гордыни, преследовалась, но именно экстатическая вера в собственную божественную миссию вкупе с мужицкой простотой могла дать Распутину достаточную уверенность в себе – возможно, не без помощи того, кто обращался к нему напрямую, но, если верить «Житию опытного странника», «не обманул, но научил».

Наконец, впоследствии даже родная дочь Распутина замечала, что отец обладал огромной и неестественной властью над женщинами – но предпочитал ею не пользоваться.

Против Распутина велось целых два процесса по обвинению в хлыстовстве, но в результате «святой черт» был признан «христианином, человеком духовно настроенным и ищущим правды Христовой» – вероятно, не без помощи влиятельных друзей и батюшки-Царя.

Сегодня разобраться во всей этой неразберихе и сделать об этом человеке однозначные выводы мы не сможем. Вызванный царским фаворитом резонанс и захваченное им влияние; ненависть, зависть и страх политических противников; обожание и трепет поклонников; советская пропаганда, не только очернившая, но и превратившая в недостоверную карикатуру образ Распутина – все это сегодня доступно нам в сотнях и тысячах источников, противоречивых судебных свидетельств, личных отзывов и мнений, писем, телеграмм, подлинных и поддельных дневников, фильмов…

Среди них уже невозможно отличить подлинники от подделок, а осознанную ложь исторических фигур – от их же невольного вымысла, личного впечатления или твердого знания. Эта паутина противоречий, сотканная вокруг оказавшегося в нужном месте в нужное время харизматика, создает циклопическую историческую фигуру. В ней поочередно можно узнать мужика-колдуна, хитростью и харизмой державшего в кулаке царскую семью; фанатика, ловко смешавшего разврат и разгул с сектантской духовностью; а затем и «умудренного старца», православного странника, доходившего до Иерусалима и Афона.

Наверняка Распутин не являлся ни первым, ни вторым, ни третьим, но сегодня для нас он уже стал всем вместе. Власть его образа такова, что на его «могиле» до сих пор можно найти женские вещи и посвященные ему стихи, требы и просьбы, там до сих пор ставят свечки и даже оставляют самодельные иконы. При этом православная церковь обиды помнит и до сих пор считает Распутина распутником, возмущенно отказывая в его канонизации и предавая осуждению «лжеиконы».

Раз таким образом выяснить, кем был Распутин, невозможно, а получается лишь сложить сразу три его варианта, то мы решили получить о нем информацию совершенно иного рода. Мы решили отправить нескольких «полевых корреспондентов», доверенных и достаточно чутких конфидентов, в дрейф по последнему пути Распутина, попросив внимательно фиксировать все, что проявилось на этом пути через почти сто лет с его гибели: от осознанного использования его образа в рекламных целях до случайных деформаций реальности.

Проигнорировав возможное место утопления и точное место кремации эксгумированного в советский период трупа, они отправились в путешествие от Гороховой, 64, откуда Распутин отправился навстречу смерти, через Дворец Юсуповых, где он предположительно был убит, до «могилы» в Александровском Парке, что между городом Пушкиным и поселком Александровским.

Репорт корреспондентов представлен ниже.

 Fr.Chmn

Сложно назвать «дрейфом» разведывательный поход по четко проложенному маршруту: очень уж такая практика отличается от дрейфа Ги Дебора, одним из основных условий для которого было «потерять все стимулы активного существования». Однако «отойти от обычных мотивов перемещения по городу» в поисках невидимых обрывков одежд то ли святого, то ли черта, увидеть, что даже тропинка последних его следов переменила реальность вокруг себя – такая «прогулка» точно помогла.

В наборе встретившихся нам на пути случайных странностей не нашлось сверхъестественных путеводных указаний или откровений, хотя некоторые рисковые, но неоднозначные знаки и проскальзывали. Количеством необычностей наш небольшой дрейф-забег все-таки сильно отличался от обычной послеобеденной прогулки, так что мы решили просто последовательно рассказать о пройденном пути. Замечания же о реалистичности происходящего или о «синхрониях», управляющих этим участком действительности, мы оставим в стороне – все равно переживать такое путешествие многократно интереснее, чем объяснять, почему оно стало таковым.

Начнем свой рассказ с того, что мы не знаем, как оказались во дворе дома №64 по улице Гороховой. Ведя беспечную беседу о чем-то своем, мы гуляли по окрестным дворикам, думая перейти «к делу» в ближайшие минуты, однако в определенный момент поняли, что уже не блуждаем в непосредственной близости от первой точки путешествия, а нашли ее. Мы стояли в арке между двух дворов-колодцев, уставившись на болотный огонек в выпуклой стеклянной глубине большого овального окна над другой аркой, ведущей на улицу.

Когда же мы попытались выйти обратно на Гороховую, чтобы проверить номер дома, то уперлись в наглухо закрытые железные ворота. Ни у меня, ни у моей спутницы не сохранилось воспоминаний о том, как мы их миновали, тем более что ни пароля от калитки, ни ключа у нас не было. Мы просто сразу столкнулись с фактом: путешествие началось с точки после первого препятствия, с приглашения.

Впрочем, пароль от калитки стал нам известен практически сразу: над домофоном прямо на стене криво была накорябана надпись «ДЛЯ ИЛЬИ», а слева от него – четыре цифры: 2741, которые стали для нас пропуском обратно в мир.

Выяснилось, что это и правда двор того самого дома, в котором открылся весьма пошлый современный салон красоты «Дом Распутина». Нам показалось, что он ничем не отличался от тысяч точно таких же гламурных салонов (разве что неожиданной подписью под названием «Красота должна продолжаться»). Выяснилось, что здание до сих пор поддерживается в отличном состоянии, что за сто лет никуда не исчезли жутковатый маскарон (здравствуй, русская национальная зловещая долина!), барельефы и лепнина на стенах дома и внутри парадных – а в одной из них прямо сейчас идет ремонт.

Что ж, последний дом святого черта показался нам идеальным отражением образа Распутина в культуре. К 21 веку он поддерживается в «отреставрированном» состоянии, хотя, как мы выяснили позже, перепланировки квартиры «святого черта» так и не производилось (кто, интересно, там сейчас живет?). Так и с образом Распутина – до сих пор с его участием снимают фильмы, пишутся книги, его «исконность» так же востребована, как и в начале прошлого века. Он также используется в маркетинговых целях, иногда весьма сомнительным образом (ну вот причем тут Распутин – и салон красоты? Или ресторан русской кухни в Бруклине? Или хостел? Или, в конце концов, школа парикмахерского искусства?!). В общем, что в доме 64, что в образе Распутина в культуре: ни одна из декоративных деталей не упущена, но жильца уже никогда не будет дома.

Чтобы размечать свой путь, мы взяли с собой несколько православных свечек – развеять тьму вокруг образа святого черта. Первую попытались поставить внизу, во дворах, но она постоянно гасла, так что нам буквально пришлось проникнуть в подъезд, прокрасться на самый последний этаж (мы только позже узнали, что Р. жил на втором) и поставить свечку там, за стеклом.

Найти ямщика на улицах Петербурга сегодня весьма проблематично, поэтому мы проделали путь от дома Распутина к Дворцу Юсуповых, в подвале которого Григория Ефимовича травили ядовитыми пирогами и расстреливали, пешком. (Пока мы добирались, мимо нас проехала карета, за которой плелся черной-белый пони – правда, вряд ли это имело отношение к нашей прогулке.)

И, конечно, идти туда было почти бессмысленно. Сегодня Дворец Юсуповых – культурный памятник федерального значения, так что работает он по часам, под надзором «людей образованных и культурных», что также значит, что попасть на его территорию, побродить в неурочное время по его парку или уж тем более спустится в подвальное помещение, где травили Распутина, нельзя. Да и бессмысленно это: ничего живого или интересного там после советского периода и бесчисленных реставраций уже нет – трещина на стене Дворца, напоминающая о его возрасте, и та реальнее и интереснее наигранного внутреннего и внешнего великолепия, платных лекций или балов-маскарадов, проводящихся в нем сегодня.

Что ж, пожалуй, таков официоз исторического признания Распутина: отреставрированное пластиковое значение, восковые куклы «исторических лиц» и прочие радости, еще более мертвые, чем сам Распутин.

Поэтому трещине на стенке Юсуповского Дворца досталась вторая свечка.

Наконец мы поспешили к финальному и главному пункту пути – «могиле Распутина», до которой необходимо было еще немало идти, ехать на метро, а потом и электричке, которая ходит еле-еле раз в час – опоздаешь вечерком на одну и обратно до утра уже можешь не вернуться. В конце концов, Александровский парк – не ближний свет. Тем он и хорош: хоть это и «памятник архитектуры 18–19 века», по факту это огромный, мрачный, запущенный до лесного состояния парк, в котором на все квадратные километры, черные пруды, заросшие дорожки и болотистые полянки горит от силы три фонаря – и те около обнесенных заборами развалин, в которые опасно забираться. Не обнесенные же заборами развалины не освещены и открыты всем ветрам.

Вообще, существует много вариантов того, где именно находилось первое захоронение Распутина – в Александровском парке и за его пределами. Но историческим фактом является то, что его труп из могилы позже выкопали и сожгли, так что мы шли к памятнику разоренной могилы бесприютного мертвеца, которая до сих пор является местом паломничеств и чуть не сектантских радений. Искать живой дух и вкус распутинщины, кажется, оставалось только там.

Поэтому мы, пожалуй, откажемся комментировать то, что стоило нам сойти с электрички, как мы ощутили самый сильный в наших жизнях запах серы, который не пропадал, пока мы не покинули платформу (на обратном пути его уже не было).

Приехали мы достаточно поздно, и путь наш лежал сквозь спящий уже поселок городского типа Александровское, а затем по Елевой Аллее через Александровскую плотину Нижнеланского пруда к спрятанному на опушке лесочка почти трехметровому кресту. Добирались не меньше сорока минут: хотя кое-где в парке еще лежал снег, пробираться пришлось по грязевым канавам, в которые превратились дороги, и водянистым болотным кочкам, покрывшим все вокруг.

В мертвенной тишине выстроившиеся вдоль аллеи вековые ели напоминали гигантов-мертвецов с картин Бексиньского; в мрачной, но убаюкивающей атмосфере запущенного парка в голову лезли мысли, будто мы входим в сон мертвого человека. Сон этот был беспроглядным: только один фонарь освещал руину вдали, все же остальное было покрыто темнотой.

Чем ближе мы подходим к могиле, тем сильнее и холоднее дует ветер. Нам пришлось поблуждать по болотистой опушке, так как идти по превратившейся в зыбучую грязь дороге было невозможно. Казалось, что мы добрались до центра сновидения – все вокруг до самой сторожки было будто размытым и как бы смазанным, а крест, полка для икон и кованая скамейка – собранными и четкими, полными неожиданных деталей и будто более живыми и реалистичными, чем бывают места и вещи.

Деревянный крест был усыпан пластиковыми цветами, среди которых нашлась чья-то заколка, явно оставленная умышленно. На нем самом было помещено несколько икон, в том числе явно не признанных православной церковью и весьма зловещих, и фотография Р. с тем самым вкрадчивым взглядом.

Первые две свечи – перед ликом самого – зажглись сразу и горели ровно и спокойно, но стоило нам попытаться зажечь свечи и на полке с иконами, как они перестали зажигаться, гасли на ветру, стоило их поставить, а то и неясным образом проваливались сквозь полку вниз, наземь.

Нужно сказать, что «православные иконы» на могиле производят какое-то совершенно иное впечатление, чем точно такие же в церквях или на домашних алтарях. Кажется, будто это не христианские иконы, что они тут «лично при Григории Ефимовиче», и невозможно поставить на этом колдовском капище свечку Богородице, не поставив ее Распутину. На иконе с императорами-страстотерпцами грудь одной из Великих княжон была выжжена; из песка на дне полки торчали недогоревшие свечи, в ее углу жалось не меньше пяти стеклянных красных баночек-подсвечников, под одной из которых было зажато несколько листочков со стихотворными строками.

Мы промучались со свечами не меньше десяти минут. Наконец я возмущенно вздохнул, жестко заявил, что семи свечек более чем достаточно, хватит мучиться – и свечи перестали гаснуть, хотя ветер и не ослабел.

Кажется, спящий был весьма доволен произошедшим, по крайней мере, место казалось не освещенным, а полыхающим; возвращаясь, мы не раз оглядывались, удивленно замечая, что свет от нескольких оставленных нами свечек виден и через ланской пруд, и даже с Елейной аллеи, не прячется за деревьями.

Подводя итог нашему путешествию, замечу, что Григорий Ефимович Распутин действительно напоминает судьбой Осириса: он разрезан. Его история хранится и демонстрируется «в Юсуповском дворце», безжизненной сфере исторических лекций и материальных улик. Его образ и немалая часть привлекательности поглощены культурой и ее ассоциативными сетками, не касающимися ни духа распутинщины, ни ее истинного вкуса, ни тем более ее глубины. Ну а колдовская сила, кажется, рассеялась по всему Александровскому парку, клубком наматываемая на спицу просьб, молитв и воззваний у памятного креста с портретом.

Нам неизвестно, возникнет ли когда-нибудь Дева Изида, что соберет его по кусочкам и воссоздаст его некрокульт в царстве русских мертвецов. Но в ходе нашей небольшой вечерней прогулки мы твердо выяснили одно: Григорий Ефимович так или иначе все еще с нами.

К репорту лапки приложили: Гр-Св