Движущая Разрушительная Сила: вспоминая Яна Никитина

У нас довольно часто получается записывать параллельно с основным «материалом» «что -то», не поддающееся объяснению, иногда довольно страшные шепотки вылезают…

(Н. Ян)

В бытность свою подростком-неформалом я покупал журнал Dark City, где находил друзей по переписке. Один из них присылал мне диски с найденной им на просторах Сети музыкой. Так в 2006 году я впервые услышал Театр Яда (это были  альбомы  Хруст Ос и Лучевые Машины). С тех пор я почти перестал реагировать на какую бы то ни было другую музыку.

С изумлением и восторгом вслушивался я в эти звуки, основным цветовым выражением которых было сочетание чёрного, малинового и болотного. Отдельно поражался чётко и мягко проникающей отчётливости букв.

Каждый щелчок и призвук создавали объём вокруг чего-то, уверенно текущего по замысловатой траектории. Я  был сражён этой многослойностью и звенящим над ней голосом. Начал искать ещё и ещё.

В те годы я курьерил и большую часть дня проводил, болтаясь по городу в наушниках. Постепенно призма восприятия насквозь пропиталась Театром Яда и окрасила город в невиданные доселе оттенки.

Я стал лучше чувствовать влажность воздуха, объёмы зданий и транспортные потоки. При этом я совсем не мог сказать, о чём же конкретно эти песни. В каких-то случаях приходилось и вовсе довольствоваться энергетикой и красотой.

Сейчас можно с большой долей уверенности сказать, что вот эта песня – о тягости бытовухи, вон те – о неравной по взаимности любви, а эта – о жизни быдла. Но увесистая часть музыкального наследия Театра Яда неформулируема и скорее вводит в некое состояние, чем повествует о чём-либо.

С интересом я давал слушать Театр Яда знакомым и смотрел на реакцию: «готично», «психодел какой-то», «я не могу слушать такое, это слишком страшно».

Были и те, кто либо замирал и умолкал, округляя глаза, либо начинал двигаться в такт, расплываясь в наслаждении. Они-то, показавшие чисто физиологическую реакцию (как в плюс, так и в минус),  в результате и оказались наиболее коррелирующими в плане мировосприятия и стали костяком моего круга общения.

Наши пути могли разойтись, но я навеки знал: этот – чувствует. Эти бесхитростные подростковые наблюдения в конце концов задали вектор интересов и привели к изучению психофизиологии, но не суть.

Безумие, самое что ни на есть безумие — без прискорбия –

исключительный момент — отдыха определённого порядка –

и электричество — перелистывал страницы без помощи рук –

чем хуже, тем лучше (в любом случае) прозрачный мир

(Н. Ян)

В 2009 году я впервые пришёл на концерт ТЯ, и это ознаменовало начало золотейшего периода моей жизни. Ян Никитин, человек весьма продолговатый и наголо обритый, на пару со столь же продолговатыми и сосредоточенными Сергеем Зарословом и Павлом Дореули, стал излучать в зал клуба Дождь Мажор НЕЧТО. Зал молча и по возможности сидя купался в этом.

Я впервые услыхал живьём Пустыню Широкой Огласки и впервые потерял себя, оставшись лишь белым позвоночным столбом, наблюдающим за Яном, глядящим напрямки в стробоскоп. После концерта я обнаружил эти лазурные глаза на себе. Ян сидел на корточках на краю сцены и очень, очень добро улыбался мне.

Так мы познакомились и стали общаться. Меня поразила смесь неуёмной молодости и запредельщины. Обычно люди, имеющие в приоритете что-то мистическое и потустороннее, являются чахлыми, тихими и болезненными, но тут был зашкал веселья и жизнелюбия (с долей башлачёвских «колокольчиков»). Мы оба ждали возвращения Домой, игрались с родной речью и радовались всяческим безумцам, встречавшимся на пути.

Меня всегда поражало, насколько мало людей приходило на концерты. Эта музыка заслуживает гораздо больших площадок и аудитории. Впрочем, порой после исполнения вышеупомянутой Пустыни Широкой Огласки (имеющей ритм экстаза, кратный двум с половиной секундам, как и ПиОрриджевская Discipline) Ян сам спускался в зал и какое-то время сидел на полу вместе со зрителями – все хранили молчание и приходили в себя около десяти минут; некоторые лежали, ибо захлёстывало каждого,  – и я не думаю, что наберётся достаточно большое количество человек, готовых слушать такую музыкутаким образом.

Бывало и такое, что  на концерты Театра Яда приходили даже не все участники группы. Так было в клубе ДОМ, куда после сольного выступления Яна группу надолго перестали пускать. Ян тогда был один на один с микрофоном, и вытворяемое его сильным податливым голосом священнодействие закончилось тем, что он глубоко забился в щель под сцену, а в зале кто-то истошно орал (когда всё закончилось, все вышли на улицу курить – даже те, кто не курил вовсе).

Однажды перед концертом, когда из группы, опять же, пришёл один только Ян, он подошёл ко мне и вручил книгу, предложив зачитать её со сцены. Старая бумага не светится в ультрафиолете, потому мы устроили глоссолалию, сопровождаемую звоном бутылок.

Не вдаваясь в подробности, скажу лишь, что к концу зал вовсе не опустел, как я мог бы ожидать. Что-то проходило сквозь нас и без наличия музыки в нормальном понимании этого слова, нам оставалось лишь держать свою форму, чтобы протекающее через нас было удобоваримым для людей в зале, и остатками разума ёрничать над происходящим.

Сходу пошёл по краю, задрав цветастый хвост

Крошась под клапан подленькой кровью

Выраженьем чувств на чужом пока что лице

Контрабандная служба на износ

Плешивые слуги дырявых волн

Снег уходит из-под ног в чёрный океан

Я снимаю кальку свадебных знаков на просвет

Сверяю силуэты

Скудные границы дозволенного

Немеют гирлянды позвоночных случек

Чахоточный светофор

язвы бледнеют перед взрывом твоих густых воспалений

определённо нет больше места для времени

всё множество

все варианты совпадений

пределы природы

горловина житейского серебра

(Н.Ян, «Крошась под клапан подленькой кровью»)

В то время я активно пользовался термином Движущая Разрушительная Сила, подразумевая под этим всяческие любовные отношения и привязанности, мешающие бесстрастной объективности помыслов и суждений. Ну, примерно то же, что и Колёса Любви у Бутусова.

В вышеприведённом тексте с  альбома «Ленточные магниты» видны те же раздумья о ДРС – когда всё ещё только щекочется изнутри, ещё не сказано ничего вслух, ещё осторожничаешь и показываешь себя весеннего с горделивых сторон, а в глубине уже мелькает мысль — не накроется ли всё это впоследствии медным тазом бытовухи?

Порой только на своей шкуре можно понять смысл таких песен — где широкими до абстрактности понятиями схвачено состояние человека и передана даже окружающая атмосфера. Эта живописность оказалась весьма привлекательной, неофитов Театра Яда легко вычислить по перенятой от Яна манере писать ключевыми недомолвками, разделяемыми тире.

Я наблюдал за обращением Яна с семантикой и русский язык предстал вдруг россыпью самоцветов, из которых можно собирать что-то неканоничное и при этом красивое, ёмкое, многослойное. Красота, как оказалось, валяется под ногами и свисает сверху – под творчеством Театра Яда красивой становится даже пыль. Красота, которая порой вызывает не столько радость, сколько констатацию закономерности.

Вообще, суммарно, во всём творчестве ТЯ в отношении три к двум намешаны указания закономерностей и насмешка над ними. Ехидный смех над установленными правилами да разухабистое заигрывание с реальностью – вот и всё, что остаётся человеку, чующему больше положенного, стоящему одной ногой Дома.

Потому-то мы так орали, сидя в клубах на полу – Никитин, Зарослов и Дореули передавали через себя неприрученную силу, которая могла и обезболивать, и расшатывать. За это, как говорил Ян, приходилось дорого платить, но некоторые вещи не можешь не делать – если идёт через тебя поток, то как ни зашивайся – всё равно будет хлестать, иначе разорвёт.

Синхронно записаны в два ряда одновременно шесть пар различных величин –

из психики – в глиняное тело – подготовка экстремумов Сигнала –

расщеплением тона является непостоянное, зависящее от фаз дыхания

разделение его на два компонента – «6» и «8»,

колебания между которыми сохраняют низкую амплитуду,  

если это разделение постоянное и интервал между «вершинами» не менее 000007,

то оно носит название раздвоения

(Н.Ян)

Ян любил развивать в окружающих синдром поиска глубинного смысла и забавляться результатами. Например, сначала ровным напевом зачитывал огромный текст, похожий на церковную отчитку, а потом внезапно исполнял ласковомайские «Белые Розы». Слушатель пытался уравнять обе вещи каким-нибудь единым концептом, в итоге демонизируя советскую попсу. А Ян балансировал меж светом и тьмой, смеясь над ужасным и напоминая о необратимом.

Когда в группе появился четвёртый участник, барабанщик Саша Умняшов, на концерты зачастила атмосфера кабаре и пира во время чумы. Новые звучавшие живьём песни становились всё ближе и пронзительнее, а речи Яна в перерывах – всё фаталистичней и язвительнее. Чувствовалось общее напряжение, связанное с социальной и политической обстановкой в 2011. Красота музыки Театра Яда становилась всё более беспощадной, как бы странно это ни звучало.

— Ничего не соображаю… мир как страшное пятно.

— Всё будет, Ян.

— Навряд ли уже.

Осенью 2012 мы хоронили Яна. Был паршивый пасмурный день. Когда каждый уже попрощался и мы лишь молча стояли вокруг раскрытого белоснежного гроба, всю процессию вдруг осветило яркое солнце, проковырявшее небольшую дыру в тучах. Оно скрылось с первым забитым гвоздём и больше уже не появлялось.

 (с) Vinalnik