KTBLBR002: Михаил Львов – Съедобные люди

Разумеется, я отнёсся к самой идее скептично. За долгие годы общения в сети я встретил десятки разнообразных графоманов. Шансы на то, что из вышеописанной концепции получится нечто достойное, были совсем небольшими. Сама идея напоминала позднего Пелевина, а к Пелевину я равнодушен.
С другой стороны, в нашем мире победившего паноптикона сам факт существования анонимного творчества уже вызывает уважение. Так что я согласился.
Книга оказалась легко написанной, на чтение мне хватило двух с половиной рабочих дней.
Первые впечатления были несколько двойственными. Дело в том, что я художественную литературу читаю редко. Причём предпочитаю из литературы либо автобиографическое, либо авангардные игры с текстом. Естественно, это повлияло на восприятие текста в целом. К тому-же сразу бросилось в глаза слишком большое количество цитат. Понятно, что текст начатый фразами Крахта и Жене сразу включается в определённый культурный контекст, но этот культурный контекст выглядит немного навязчивым.

Однако текст оказался состоящим из четырёх уровней, один из которых полностью совпал с моим вкусом. Это уровень сна. Автор использовал поэзию подобно тому, как в некоторых фильмах используют эстетику авангарда, с чисто практической целью – для создания сна персонажа. Завершение каждого дня сюжета, каждый провал героя в бессознательное оказался частью бесконечного потока образов. Действительно отлично написанного и просто завораживающего. По крайней мере, меня лично эта часть общего текста реально заворожила. Её можно было бы издать как отдельную маленькую книгу, и это была бы реально хорошая книга в духе издательства «Колонна». Но и в общем тексте романа она на своём месте, в качестве параллельного потока.
Три других уровня формально можно назвать реальными. Не реалистичными, но «реальными». Это реальность абсолютно условная, напоминающая отдельные рассказы Амброза Бирса, но она всё равно выглядит реальностью. Во первых – история «Джима», главного героя повествования. Молодой московский парень, основным талантом которого является произнесение безумных импровизированных монологов на самые безумные темы. От таджикских дворников-ассасинов до сакрального смысла тюремной иерархии. Эти монологи действительно смешны и напоминают реальные разговоры в соответствующих компаниях.

Второй уровень – собственно каннибалы-агностики, привлечённые к главному герою неудачным монологом в неподходящей тусовке. Это уже карикатура. Карикатура точная и злая, но откровенно нереалистичная. В этот момент возникает самое слабое, стилистически, место романа.
Дело в том, что очень заметна разница между персонажами, явно имеющими неких прототипов в жизни, и собственно канибалами. Происходит заметное переключение стиля, разнообразные московские раздолбаи прописаны живо и со знанием дела, в то время как герои романа-пародии на «Шатунов» и «Московский Гамбит» выглядят именно теми, кто они и есть, сатирическими преувеличениями. Карикатуры хорошие, согласен, и к финалу действительно жуткие, но разница между текстом «автобиографией» и текстом «пародией» столь велика, что они иногда выглядят двумя разными текстами, написанными в разное время и механически соединёнными между собой. Нельзя сказать, что очень грубо, но швы видны. Особенно в моменте, собственно, перехода между этими двумя сюжетами. Я имею в виду речь Ногина, поясняющая профанную версию истории секты. В ней слишком большой объём самой разнообразной информации, что бы её можно было передать в путанном “примордиальненьком” стиле сына Гелия, наглядно продемонстрированной в предыдущем диалоге. Такой монолог невозможно убедительно написать, следовательно невозможно и убедительно описать.

И последним уровнем сюжета можно назвать линию Васё. Внезапно произошедшая в середине романа встреча героя с своим альтер-эго, переполненная легко просчитываемой юнгианской символикой, что напоминает облегчённую версию фильмов и книг Ходоровского. Пожалуй, это ответление сюжета тоже можно назвать спорным, но оно не ломает ритм текста и в целом выглядит на своём месте.