Hijos de la Mar

Южная Америка и такие крупные звёзды. Если поднять ладонь и попытаться закрыть их от глаз, ладони не хватит — свет будет струиться между пальцев. Их так много в июле. Целые поля звёздных цветов в это время свешивают свои нежные головы к земле и дышат на нас пыльцой, из которой потом вырастем мы и наши города, наши дома и наши дети, наши лодки и наши мысли. Всему, что у нас есть — мы обязаны звёздам, думает Силино, сидя на берегу океана.

Силино, как и его отец, как и отец его отца, как и отец отца его отца, как и все мужчины в их роду — рыбак. Жизнь говорит тебе: я океан, я море, я стихия и я же женщина — возьми меня, — думает Силино — и поэтому я, как и мой отец, как и отец моего отца, как и отец отца моего отца, как и все мужчины в нашем роду — рыбак. Нет ничего сложного в том, чтобы быть рыбаком: пока есть океан — ты в деле. Всё, что тебе нужно — это иметь терпение и силу и даже в самый страшный шторм оставаться собой.

Океан тихо шумит, как будто что-то рассказывает. Накатывает на берег всполохами белой пены, оставляя за собой гладкий и влажный песок, похожий на бронзовую кожу. Оставляя за собой гладкие камни и раковины, в которых остаётся навсегда его дыхание. Отходит, возвращается, отходит, возвращается — на самом деле океан всегда остаётся на своём месте. Это ты можешь прийти к нему однажды и никогда уже не вернуться на берег — где бы ты ни был, чем бы ты ни занимался, с кем бы ты ни говорил и чтобы ты ни слышал — ты всегда будешь с ним; и потому земные женщины всегда ревнуют рыбаков, уходящих на лов. Ах, моя любимая Мэрибель, ты права — думает Силино, вспоминая жену — но ведь и океан ревнует к вам нас, возвращающихся на берег.

— Мы всегда и с ним, и в нём; и с вами, и в вас, наши милые жёны, — говорит за всех рыбаков Силино. — Вся наша жизнь — это океан, это море и это стихия, а мы — мы всегда рыбаки.

Он подкатывает штанины и заходит в воду. Тёплая будто молоко и сонная будто дыхание — она не спит и всегда ждёт его. Он идёт всё дальше. Лунна серебрит его лицо и руки, его спину и его глаза. Серебряный Силино всё дальше и дальше заходит в воду. За спиной остаются тропические деревья, полные плодов и тени в жаркий полдень, остаются простые лодки, будто скорлупки кокосовой пальмы, хранящие их молочные жизни во времена лова, остаётся деревня и редкие огни костров. Где-то там сейчас спит его дорогая Мэрибель и возле неё спят их дети — сын Хиронимо и дочь Сенчия. Силино знает — его сын будет рыбаком, как и его отец, как и отец его отца, как и отец отца его отца, как и все мужчины в их роду. Силино знает — его дочь будет морем, будет океаном, будет стихией, будет самой жизнью — как и его родная Мэрибель, как и все женщины на земле.

И от этого ему легко. И от этого в его груди теснится крик счастья и самой жизни, которая будет и есть всегда. И от этого в его груди тепло — солнце светит из его сердца и заполняет всего его без остатка. Он идёт всё дальше и дальше, его ноги уже не достают до земли и он полагается на силу рук. Он плывёт и рядом с ним плывут звёзды. Одни звёзды, но свет их идёт и с неба, и со дна, думает Силино, и улыбается им. Море целует его губы солью, обнимает его грудь водой, запускает пальцы ветра в смоль волос. Сколько бы ты ни плыл, как далеко бы ни был от берега, ты всегда будешь плыть в нём и к нему одновременно — думает он. Даже не оглядываясь назад он чувствует, как далеко он от дома и жены, и их детей, по тому как устали его мышцы, по тому как изменился цвет воды. Силино переворачивается на спину и отдаётся во власть моря.

Все звёзды перед ним сейчас, над его головой, в его глазах. Млечный путь тянет над ним и чёрным молоком ночи превращается в эту воду, что вокруг него. Кутает его будто шёлком, нежит, качает, ложиться ему на грудь, смотрит ему в глаза и видит всё звёзды — вот для чего я рыбак, знает Силино, и солью на губах целует всё небо и все звёзды. Рыбы плывут рядом с ним, едва не касаясь серебром боков его загорелой кожи. Грациозные и тихие, они уважают его спокойствие и простую гордость, знающего себя и своё дело. Он лежит раскинув руки и ноги на этих волнах любви, будто морская звезда, как свет, нашедший себя между небом и дном и остающийся светом, лежит он на этих чутких волнах.

Только мёртвая рыба плывёт по течению, — думает Силино — и ложиться грудью на грудь моря и поворачивает себя, как корабль, к берегу. Море не спорит, не зовёт и не просит, море знает его ещё с тех пор, когда он был светом звёзд, там, сверху. Оно всегда рядом с ним и оно пребывает. Тысячи рук держат его тело, пока он плывёт, тысячи губ целуют его, пока он плывёт, тысячи глаз смотрят за ним, пока он плывёт. Всей кожей Силино чувствует эту связь и солнце его сердца горит ещё ярче от каждого касания воды, от каждого дыхания ветра.

Вот уже стали видны далёкие огни костров, очертания простых рыбацких домов и скорлупки лодок на песке. Он выходит из моря на берег, словно родившимся заново. Он смотрит на свои руки, на свои ладони, на своё тело, словно никогда не видел и не знал их прежде. Вдыхает полной грудью воздух и ощущает его вкус и цвет, весь букет — и летнюю ночь, и соль океана, и тепло костров — всё, что есть в жизни, и понимает — это жизнь и я живой. Он выходит на берег из моря, родившимся заново — как и его отец, как и отец его отца, как и отец отца его отца, как и все мужчины в их роду.

Придя домой, он скинет влажную одежду у входа и войдёт в уютную прохладу единственной комнаты. Лунный свет, пробивший сквозь листья крыши, откроет ему чёрный локон вьющихся волос Мэрибель на глади оливкой кожи, её руки обнявшие детей, прижавшихся к ней. Он не дыша заведёт непослушные волосы за раковину уха и ляжет рядом, обняв её, чтобы уснуть, понимая и зная главное — сердца любящих всегда должны быть рядом с любимыми.

И всю ночь море будет шептать о любви всполохами пены.
И всю ночь звёздные цветы будут дышать на нас пыльцой, из которой мы все и есть.

Спокойной ночи.

© Eneier, 2012