В полкило мяса плывут облака конца века

* * *

Нет, вы толком мне объясните, что есть мозг, и как же так в костной коробке, в полкило мяса, плывут облака конца века, и лес стоит дремучий, и кричит паровик, и горят огни дач, и стелется дым папиросы, и живут люди, давно зарытые в ямы?.. Да тут прорва, тут черт ногу сломит!

* * *

Гонит Боженька поголовье людей на смерть. Сколько, небось, расшиб голов с сотворения мира!

* * *

И как не поверить в чудо, если все тайна! Возжечь бы свечу перед черной доской и уверовать в Бога, как деревенская баба!

* * *

Меня предали — детство и юность.
Предает — зрелость.
Предает — старость.

* * *

Я гляжу ночью в окно. Висит над бездной деревянный квадрат моего окна, словно портрет в комнате мироздания”.

* * *

“Ну и нагулялся же за день! Домой возвращаюсь затемно, с няней. Голубеет снег. В комнатах еще не зажигали свет. Мама быстрым движением рук стягивает с меня шубку, башлык, галоши. Мама целует меня в щеки, глаза, рот. Мама берет меня и уносит в детскую комнату. В комнате темно, а мне не страшно. Рядом стоит мама. Кто посмеет меня обидеть? И я засыпаю дремучим детским
сном… О, если бы покойная мама увидела меня сегодня! Я стою на костылях, шестидесятилетний, лицо в сетке морщин,
глаза в очках.
— А ну, мама, стягивай с меня шубу и галоши!
— А ну, мама, целуй меня в щеки, глаза, рот!
— А ну, мама, бери меня на руки и тащи на кровать!
Страшно стало бы маме!

Саймон Уайтчапел – любопытный человек. Он написал документальную книгу «Сrossing to Kill» – о загадочной истории феминицида в мексиканском городе Сьюдад-Хуарес. Это ведь и тема главного романа нулевых годов – «2666» Роберто Боланьо.
Мне нравится у Уайтчапела одержимость вымышленными языками. Что-то в духе Алфавита Желания Остина Османа Спейра и эротического языка оргаст. Уайтчепел придумал алфавит Ротор с вращающимися буквами и лавкрафтианский алфавит с буквами-осьминогами.
Самый сильный текст в его книге «Глаза», по-моему, последний: словарь таинственного языка, состоящий исключительно из терминов, описывающих различные возможности сексуального садизма. Ничего страшнее я в жизни своей не читал.

Пример использования алфавита Ротор

Лавкрафтианский алфавит:

Пример текста, написанного лавкрафтианским алфавитом:

Снежиночный алфавит:

Пример текста, написанного снежиночным алфавитом:

· * * Нет, и сейчас не верю, что меня не будет! Более полувека уговариваю себя — и лаской, и грубостью. Не могу уговорить!

* * *

Мясо да кости — вот и весь человек. Никаких признаков Образа и Подобия. Только вверху, в тесноте черепной коробки, смятение теней… и то до поры, до последнего удара сердца!

* * *

Тургенев ужасно любил природу — деревцо, речку, травку. А на смертной постели, когда природа показала ему свою харю, отрекся от всех “игрушек”.

* * *

В моем мозгу, непрестанно, мещанские слушки да сплетни о смерти. Воистину, бабий мозг!”

Я УМРУ! — с этой мыслью ложусь, с этой мыслью встаю. Никакой “игры ума”!

* * *

Баба умертвила в себе плод младенца и с мертвым в животе пошла на работу, в булочную, отпускать хлеб. От всех скрывает. Через неделю легла в больницу и умерла. Муж умершей, отец умершего ребенка, был убит в мировую войну. СВЯТОЕ СЕМЕЙСТВО ХХ ВЕКА!
* * *

Топчусь на месте, словно лошадь на привязи. И копытом: смерть, смерть, смерть!

* * *

За стеной воет старуха по умершему сыну. Как воет! Я постучал в стенку и крикнул:
— Не мешайте мне думать о смерти!

“Спиться, сойти с ума, застрелиться — золотой фонд отчаявшегося человека.

* * *

Новенький револьвер в кожаной, скрипучей кобуре. Отличный подарок умным детям.

* * *

“Возможность убить себя есть простор, данный людям”. Так сказал Лев Толстой. А мы топчемся в тесноте, в духоте, — ни протолкнуться, ни продохнуть!”

* * *

Ничего не осталось во мне, кроме злости. Загляните в меня и вы увидите холодный куст крапивы.

“Я бегу по мокрым деревянным ступенькам террасы в сад. Льет теплый летний дождь. Я задеваю ветви и слышу, как с шумом падают капли. Ногами ступаю по лужам, и брызги разлетаются во все стороны. Я прыгаю через канавы, через забор и бегу все дальше, дальше.
— Боря! Боря! — кричит мама с крыльца. И грохот грома заглушает ее голос. И молния золотит встревоженное
лицо. Бедная мама, как билось тогда ее сердце!.. Мама давно стала землей. Вся любовь и вся тревога человеческих поколений стала землей. Милая, милая земля!

* * *

Падают, один за другим, мои современники. Падают, точно деревья, объятые пожаром. Я стою у окна, медный от зарева… жду очереди”.

Курсивные цитаты: Борис Лунин «Неслучайные заметы».