Про Мишу и свободу

Если долго не смотреть тупые американские сериалы под вечер, чтобы уснуть, то потом уже не хочется. Если долго не носить дорогую одежду, то отпадет такая нужда. Если долго не покупать ничего в магазинах, кроме пищи, то не будет желания бродить по этим гигантам потребления. Все, как наркотик. Сначала нестерпимо хочется принять, потом не хочется ничего, проходит время и тебе не чем себя занять, но ты ни за что не вернешся к прошлой жизни, ты по ней не соскучишся.

Я не ел ничего уже 5 дней. Вчера я шел по улице, рассматривая торчащие над городом трубы, вываливающие из себя клубы дыма, и дорога, по которой я шел, была особенно грязной вчера. Я не хотел есть, я думал о том, что как бы здорово было бы, если все исчезнет. Я убрал трубы, нависшие над городом, я убрал машины, деревья, я убрал людей, одного за другим, я убрал дорогу по которой я иду, и ясное, яркое от лучей солнца небо, я убрал солнце. Я был в темноте, а затем я убрал темноту. Я убрал себя. Там не было ничего, но что-то все таки было. Что-то говорило мне, что я должен делать. Что-то нашло меня, когда я сбился с пути, и указало мне верный путь.

Я слушал что-то. Я сделал то, что оно велит. Я пошел в ближайший магазин и купил себе новый пиджак. Я зашел в столовую, и нажрался там до отпаду. Я купил у барыг шмали, а затем купил бутылку водки в магазине, я пришел домой и включил себе дебильный сериал, а затем начал смотреть порно и жалобно подрачивать. Это то, что оно сказало сделать мне. Я снова в своей комнате.

Я просыпаюсь, к моему потному телу прилипло одеяло, все было серым вокруг меня. Сладкий сон снился мне. Я не ел уже 6 дней. Я не включаю телевизор, я не пью и уже почти год не видел банку с физраствором, я не рукоблудствую, я обхожу стороной крупные торговые центры и шарюсь по старым, заброшенным домам. В некоторых попадаются стайки бомжей, они совершенно запуганные и пропитые люди, один раз я пролез в окно старого 2х этажного дома, и застал кучу ебущихся бомжей. Я сам не мылся 2 недели.

Я проснулся и одеяло прилипало к моей вспотевшей плоти. Мне снилось, как я расстреливаю своего начальника, сбрасываю с крыши своих школьных и институтских преподавателей, как я отдаюсь озверевшим бомжам на растерзание, как они потрашат меня. Я ничего не ел уже неделю.

Я думаю, что есть некая система, связывающая макро и микро миры. Я нашупываю языком на зубах толстый слой налета, я думаю, что он появился здесь не случайно, я вижу этот налет на улицах каждый день, я хочу почистить эти улицы, они залиты грязью, они полны смерти. Я хочу вскрыть себя, чтобы впустить свежий воздух. Я думал над тем, что есть ничто, и понял, что не пойму это, пока не стану своей смертью. Пыль на полках и стенах превращается в насекомых. Это куколка гусеницы, из которой вылетит бабочка. Куколка висит под потолком и начинает раскачиваться. Я наблюдаю за ней весь день, она раскачивается, импульсивно подрагивая, но бабочка из нее не вылетает. Я почти ничего не помню, я не помню что было вчера, когда я начал пить, я не знаю сколько лет прошло с тех пор, когда я последний раз был с женщиной. Стены моей комнаты — это внутренние стенки моего черепа.

Я думал, что я говорил с богом. Я думал, что я все правильно делал, но сила бога в том, что он не говорит, сила бога в том, что он не показывает, его сила в том, что его нет. Нет ничего сильнее бога. Вествест говорил в моей голове. Он не молчит, он только говорит, я не могу остановиться. Я застрял в своем теле, и Вествест тоже застрял в нем. Я найду его там.

Если я найду графа, то я стану свободен. Выдави мне глаза, если я вижу! Вырви мне язык, если я говорю! Первый ключ в моем ноже, он у меня серебрянный. Я вскрою свой живот. Я подношу его к коже и вспарываю брюхо. Я в агонии, но она проходит и я пропадаю. Он в моем теле, он ищет графа. Вокруг него пустыня, она выгорела под солнцем ло основания. Вдалеке он видит стеклянный замок графа, он знает, что если войдет туда, то найдет второй ключ к свободе — золотой. Он заходит и ждет его, когда граф возвращается из своих владений, он берет в руку шашку и протыкает грудную клетку, этому жирному рабовладельцу. Из пробитого легкого сочится тьма, которая охватывает все.

На свет появляется Миша. Он кричит. Он появился из темноты. Миша был мною когда то, он был частью меня. Я был так глуп, так беспробудно глуп! Я думал, что полечу птицею над водой перед закатом, я думал, что свобода — это полет, я думал я скину с себя все оковы. Я думал, что все выйдет иначе, но и собака Павлова, возможно, так полагала. Бог показал мне свободу. Теперь Миша — этот беспомощный младенец, он абсолютно свободен, потому что свобода — это не полет в небесах, это ползанье по земле. Свобода сложна, свобода это вопрос, это муки поиска ответа. Свобода ложна, она противоречит чувству свободы.Свобода не абсолютна, достижение свободы — это движение в бесконечность. Только запертым в одиночную камеру, только так можно обрести свободу. Миша был обманут, он не был и был в одиночной камере. Он спутал свободу с ее иллюзией.

В начале было слово, и слово было «Бог»
И со словом этим появилась вера и неверие. С этим словом появилась правда и ложь. С этим словом пришли другие слова. И эти слова ничего не значат, ибо Бог — это абсолют, абсолютное присутствие и абсолютное отсутствие. Это вселенная, и это ничто, и все это в равной степени непостижимо.

И каждое слово отсылает ко лжи, каждое слово отсылает к факту или чувству. Но слово «бог» — это абсолютная ложь. Я думал, что я все правильно делал, но сила бога в том, что он не говорит, сила бога в том, что он не показывает, его сила в том, что его нет. Ведь слово «бог» ни к чему не отсылает. Это все и ничего. Это созидание и деструкция. Это жизнь и смерть. Это все и ничего. Это все и ничего. Это все и ничего.

© Azatot, 2012