Категория смерти в метафизике Дж. Р. Р. Толкина

Пусть песни о подвигах,
Стойких воистину,
О лихе и мощи
Моргота лютого,

О силе и святости
Валар из Валмара
Нас ныне радуют,
Даруя нам знание.

День Рожденья – это не просто повод для веселья, это особый день. Рождение человека является первым переходом той таинственной грани, той реки, которая отделяет мир познаваемый, от мира прозреваемого, мир науки от мира метафизики. Ту же грань человек пересекает вновь, оканчивая свой жизненный путь, поэтому День Рождения может оказаться как раз тем самым редким мгновением, когда даже на смерть можно посмотреть – в упор. И тогда показаться она может не совсем такой, какой видится обычно. Поэтому я позволю себе посвятить сегодняшний доклад этой мрачной теме и ненадолго отвлечь вас от веселья, славословий и здравиц.

Но прежде чем начать, следует сделать существенную оговорку. Дело в том, что такой деликатный термин как «метафизика Толкина», употребленный нами выше, следует понимать лишь в строго определенном смысле. А именно, подразумевается, что Профессор, создавая метафизическую основу своего вымышленного литературного мира, не воспринимал сам и не проповедовал ее как базис какого-либо нового вероучения. А следовательно, не противопоставлял ее христианской метафизике, которой, будучи добропорядочным католиком, продолжал придерживаться в своей повседневной жизни. Не выделяя в своих произведениях метафизику в качестве центрального и первостепенного элемента, Толкин, тем не менее, не считал, что она должна в точности воспроизводить метафизику христианства. В письме к Питеру Хастингсу он пишет: «Я – не метафизик; но счел бы смешной метафизику (а она не единственна, число метафизических систем велико, потенциально – бесконечно), которая объявила бы все известное […] единственно возможным, единственно правильным, единственно богоугодным!» и далее особо подчеркивает, что метафизика его мифической истории вовсе «не обязательно соответствует метафизике реального мира» (Let­ters, N 153). Таким образом, то, что принято называть метафизикой Толкина, является, скорее, сводом эльфоцентричных умозрительных, внеопытных представлений о первоосновах Арды, то есть, если угодно, «ардианской» метафизикой, которой, естественно, придерживались не только эльфы, но также и те из людей, которые учились у эльфов и которых принято называть Мудрыми, Верными, неиспорченными и так далее. Так мы и будем понимать данный термин.

Танатологический аспект творчества Толкина является одним из наиболее важных и вместе с тем специфических. Говоря о смысле Властелина колец, его автор отмечает, что «если эта история – “о чем-то” (кроме того, что в ней), то отнюдь не о “власти”, как многие думают. […] Речь главным образом о Смерти, и Бессмертии; и о “спасении” […]» (Let­ters, N 211). Ясно, что под термином «смерть» здесь подразумевается не просто трагическое событие, произошедшее с тем или иным персонажем книги, а одно из тех важнейших фундаментальных понятий, которые отражают основные свойства элементов мироздания Арды и связей между ними. Таким образом, смерть является одной из центральных категорий метафизики Толкина.

Особую важность данная тема приобретает в связи с критикой Толкина со стороны некоторых радикальных псевдопатриотических организаций. Вспомним, что главное обвинение, выдвинутое по отношению к нему группой «Китоврас», состояло в том, что он, дескать, создал гностическое, жизнеотрицающее, антихристианское лжеучение [1]. И одним из «оснований» для этого обвинения явилась как раз не совсем обычная трактовка смерти в книгах Толкина, к слову сказать, истолкованная группой «Китоврас» весьма превратно.

Поэтому мы считаем, что исследование темы смерти поможет вскрыть важные особенности метафизики Толкина самой по себе, углубить понимание соотношения творчества Толкина и христианства, а также дать важный материал, необходимый для обсуждения самых разнообразных вопросов, возникающих при чтении книг Толкина и так или иначе связанных с метафизической структурой мира Арды.

* * *

Что же такое смерть? В естественнонаучном контексте это явление обычно определяют как необратимое прекращение жизнедеятельности организма. В бытовом же восприятии смерть, в зависимости от обстоятельств, предстает то как «Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний», то как «Утешитель и милосердный Избавитель». А вот в метафизике смерть, по выражению ан-Наззама и Таваддуд (из цикла Сказок 1001 ночи), играет роль той истины, которую не смеет отрицать даже лжец. Именно вокруг нее вращаются едва ли не все религии мира, и одной из главных их задач является преодоление «последнего врага» – смерти. Поэтому трактовка категории смерти является одной из центральных аксиом метафизической системы, своего рода ее визитной карточкой, если угодно, ее лицом.

Более или менее подробное исследование метафизических представлений о смерти и посмертии в различные эпохи и у разных народов провел в своей книге Куда идет душа диакон Андрей Кураев [2]. Несмотря на большое разнообразие этих воззрений, бытующих у людей, принадлежащих к различным культурам, характерно, что если они и расходятся в том, что ожидает человека после смерти, то большинство из них под самой смертью подразумевают одно и то же – разлучение души и тела с последующим автономным существованием души. Такое метафизическое определение смерти является «универсальным», общенародным и общечеловеческим. Исключение составляют лишь те метафизические системы, которые постулируют, что душа неразрывно связана с телом, а потому в момент смерти гибнет вместе с ним (например, саддукеи).

Христианская танатология по сравнению с более ранними разработана подробнее. В ней получили четкое отражение как сам феномен смерти, так и вопросы ее происхождения и преодоления. Сжатое описание этих положений можно найти в Катехизисе. Человек был создан по образу и подобию Бога и, пребывая в раю и питаясь плодами Древа жизни, был безболезнен и бессмертен телом. Смерть возникла лишь впоследствии, и причиной ее возникновения стал грех Адама, перешедший к людям от дьявола. И, как от зараженного источника течет зараженный поток, так от Адама, зараженного грехом и потому смертного, произошел зараженный грехом и потому смертный человеческий род.

Христианские богословы различают смерть телесную и смерть духовную. Под телесной смертью понимают разлучение тела и души, которая оживляла его. Вследствие этого тело теряет чувства и разрушается. Смерть же духовная происходит, когда душа умирает через грех, лишаясь благодати Божией, которая оживляла ее высшей, духовной, жизнью. Душа лишается духовного света, радости и блаженства, но при этом не разрушается, а лишь остается в состоянии мрака, скорби и страдания [3].

До того момента, как Сын Божий попрал смерть смертию, все умершие были подвержены как смерти телесной, так и смерти духовной: «Даже Давид не восшел на небеса» (Деян. 2, 34); «До Христа Авраам в аду; после Христа разбойник в раю» (блаженный Иероним Стридонский) [цит. по 2].

Смерть – временное свойство человеческого рода. Она не только не существовала до грехопадения Адама, но и не будет существовать вечно. Ибо христиане надеются избавиться от нее после воскресения, когда тела умерших людей будут воссозданы Богом и вновь воссоединятся с душами.

* * *

Теперь посмотрим, какие представления о смерти существуют в метафизике Толкина. В ранних текстах достаточно подробно изложена концепция, в которой смерть носит некоторый оттенок персонификации (HoME-01, III). Этот эффект достигается за счет присутствия в повествовании богов смерти Вэфантура Мандоса и Ниэнны Квалмэ-Тари. Мандос распоряжается судьбами пришедших к нему эльфов, они пребывают в его чертогах, и он определяет срок, когда им следует возродиться среди своего народа. Ниэнна же распоряжается посмертьем людей, именно она судит их, читая в их сердцах. Одних она оставляет в Мандосе, других посылает в Арвалин, где они влачат унылое существование, третьих изгоняет за горы, туда, где Мэлько хватает их и забирает в Ангаманди. Лишь немногих людей Ниэнна отпускает с глашатаем богов Норнорэ в Валмар. Там они пируют в чертогах богов. Таким образом, умершие люди распределяются по четырем различным местам, где и пребывают до наступления Великого Конца.

На первый взгляд эта концепция напоминает древние европейские мифологические системы. Однако Кристофер Толкин, комментируя текст, отмечает ее преемственность по отношению к христианской метафизике, полагая, что Арвалин, Ангаманди и Валмар являются ничем иным как отражением Чистилища, Ада и Рая. Не прекословя данному предположению, все же следует сказать, что остается совершенно непонятным, с каким элементом христианской метафизики в таком случае следует соотнести Мандос, в котором остаются некоторые люди. Как бы то ни было, эта концепция в творчестве Толкина стоит несколько особняком и в более поздних работах исчезает.

Вместо нее глубокое развитие получает альтернативная метафизическая концепция, которая, если судить по датировке текстов, зародилась раньше, чем та, о которой мы упомянули, и, вероятно, является первоначальной. Еще в первых вариантах Музыки Айнур говорится о некоем даре Илуватара людям, который был оглашен Им после того, как айнур сошли в мир, но до того, как в мире появились эльфы и люди. Дар этот состоял в том, что «людям должно иметь свободу, посредством которой […] они могли бы творить и направлять свою жизнь за пределы изначальной Музыки Айнур, которая для всего прочего в мире есть неумолимый рок». Оборотной стороной этого дара являлось то, что «Сыны Человеческие приходят в мир, чтобы лишь недолго пожить в нем и уйти, хотя и не исчезают при этом окончательно и бесповоротно»(HoME-01, II). Таким образом, смертность людей в рамках данной концепции была изначально неотъемлемым их свойством и прямым следствием их неподвластности судьбе. Метафизическая же сущность смерти здесь еще не была четко очерчена и, по-видимому, мало отличалась от общепринятой.

При дальнейшей эволюции концепции дар Илуватара людям практически не претерпел изменений – Сильмариллион почти дословно воспроизводит процитированные строки из ранней версии Музыки Айнур. Так же как и ранее, решение об этом даре оглашается Илуватаром после ухода валар в Арду, но до появления в ней эльфов и людей. Так же излагается содержание дара, однако понимание смерти изменяется кардинально. Теперь категория смерти получила ясное описание. Смерть – не просто отделение души от тела, но еще и уход фэа за пределы Кругов Мира. И умирать в Арде дано только лишь людям, только они умирают на самом деле (die indeed), «смерть – судьба их, дар Илуватара, коему с течением времени позавидуют и Стихии» (Silm., Квэнта Сильмариллион, 1). Настоящая смерть – исключительное свойство людей, если угодно, особая их привилегия, свобода от мира, возможность покинуть его пределы. Посланцы валар говорят нумэнорцам: «изначально смерть для вас – не наказание. Умирая, вы покидаете сей мир, и ничто, в надежде ли, в усталости, не связывает вас с ним» (Silm., Акаллабэт). Эльфы же, в отличие от людей, подвержены только лишь мнимой смерти (seem­ing death). «Они навеки связаны с этим миром и, пока он существует, не могут его покинуть, ибо его жизнь – это их жизнь», в этом и состоит «суть их бытия» (Silm. Акаллабэт). При гибели хроар, фэар эльфов не покидают Арду, а остаются в ее пределах. Поэтому, хотя по отношению к эльфам часто употребляется термин «смерть», такое словоупотребление, по-видимому, следует считать лишь обыденным и глубоко отличным от метафизического. Ибо в Пророчестве Севера особо подчеркивается, что «промыслом Эру» эльфам «не суждено умирать в Эа» (Silm., Квэнта Сильмариллион, 9).

Итак, смерть присуща лишь только людям. Но как они воспринимали ее? Для Верных смерть естественно вписывается в порядок мироздания. Ведь люди – гости в мире. Посланцы валар говорят нумэнорцам: «дом ваш не здесь и не в Амане, и нигде в пределах Кругов Мира» (Silm., Акаллабэт). Рано или поздно гостю суждено покинуть свой временный приют. Как сказал Л. Н. Гумилев в стихотворении «Путь на Землю»,

«Мы мало, в сущности, с Землей знакомы:
Земную жизнь скрывают облака.
Мы с ней в гостях у времени – пока -
И только в вечности бываем дома.»

Дар смерти многим кажется горьким, но Верные принимают его как должное, добровольно принимают уход из мира, хотя и печалятся, что, собственно, не удивительно, ведь гостя печалит расставание с приютом, в котором остаются его друзья и родные, где остаются свершенные и неоконченные дела. Они уходят в скорби, но не в отчаянии, питаемые надеждой. «Мы не навечно привязаны к этому миру, и за его пределами есть нечто большее, чем память» – говорит Арагорн Арвэн (ВК, Прил. А, I, 5). Так же как Арагорн уходили некогда и владыки Нумэнора до Тар-Атанамира.

Но далеко не все воспринимали смерть адекватно ее изначальной природе. Ибо еще на заре существования людей «Мэлькор простер над нею свою тень и смешал ее с мраком, и обратил добро во зло, а надежду – в ужас» (Silm., Квэнта Сильмариллион, 1). Даже одна из мудрейших женщин Первой Эпохи, Андрэт, так описывает ее: «Смерть – это конец всему, невозвратная потеря. И она отвратительна, ибо ее навязали нам», и далее: «это охотник, что всегда настигает добычу. Будь человек могуч, проворен или бесстрашен; будь он мудр или глуп; будь он злодеем или праведником; любит ли он этот мир, ненавидит ли – он все равно умрет и оставит его, и останется лишь падаль, которую люди торопятся зарыть или сжечь» (HoME-10, part 4).

О том как произошло такое изменение в восприятии смерти людьми, говорят посланцы валар нумэнорцам: «Жребий же людей был изначально даром Илуватара. Бедой он стал лишь оттого, что под тенью Моргота казалось людям, что они окружены ужасавшей их безмерной тьмой; а иные стали горды и алчны, и не сдавались, пока не лишались жизни» (Silm. Акаллабэт). Более подробно об этом повествует Рассказ Аданэли (HoME-10, part 4). В нем говорится о том как назвавшийся Дарителем обманул сынов человеческих, оболгал Эру, убедил людей в том, что голос Илуватара – это якобы голос Тьмы, которая жаждет поглотить их, и заставил признать себя их единственным владыкой и отречься от Истинного Единого Творца. После этого отречения люди стали бояться Тьмы и умирать в муках, и молить Дарителя избавить их от смерти (к какому результату может привести подобное «избавление», легко видеть на примере назгул).

Таким образом в результате лжи Мэлькора произошло отслоение обыденного понимания смерти от ее метафизического понимания. Финрод говорит Андрэт: «мы зовем смертью нечто, что Мэлькор отравил – и от этого она кажется злом; но, если бы не он, она называлась бы другим, хорошим именем» (HoME-10, part 4). Более того, это вновь возникшее обыденное понимание смерти породило зачаток новой метафизической системы, если угодно, антисистемы. Среди людей появилась легенда о том, что смерть, якобы, не была изначально присуща людскому роду: «мы знали, что изначально были рождены, чтобы никогда не умирать. А это […] означает: рождены для вечной жизни, жизни без конца» (HoME-10, part 4). Эта легенда одновременно и истинна, и ложна. Истинна потому, что в самом деле люди, умирая, не прекращают своего существования, они лишь покидают Круги Мира – «истинное бессмертие есть лишь вне Эа» (Let­ters, 212). Ложна же потому, что обыденное понимание смерти в ней отслоилось от ее метафизического смысла, ибо смерть – это изначальный дар Илуватара, неотъемлемая часть человеческой природы, и люди в принципе не способны избегнуть ее. Причиной же смерти в этой легенде стали называть наказание Илуватара за отречение от Него: «Вы же, твердите вы, наказаны за бунт людей, в котором приняли малое участие, и потому смертны» – говорят посланцы валар нумэнорцам (Silm., Акаллабэт). Об обоснованности этой антисистемы можно судить по словам Андрэт, которая утверждает, что у людей «нет твердых знаний, лишь страхи да ночные сны» (HoME-10, part 4). Тем более, что «Мудрые и в самом деле колеблются и противоречат друг другу, ибо, что бы ни случилось в те давние годы, мы бежали оттуда; и мы старались забыть, так долго старались забыть, что теперь не помним тех дней, когда мы были другими – остались лишь легенды о временах, когда смерть приходила не так скоро и мы жили гораздо дольше; но смерть была уже тогда» (HoME-10, part 4). «Смерть была уже тогда» – по-видимому, так и было, поскольку в последней речи, обращенной к людям, Илуватар не дает и намека на изначальное бессмертие людей, напротив, подчеркивает лишь сокращение срока их жизни: «Вы отреклись от Меня, но остаетесь Моими. Я дал вам жизнь. Теперь она сократится, и все вы вскоре придете ко мне и узнаете, кто ваш Владыка: тот, кому вы поклоняетесь, или Я, создавший его» (HoME-10, part 4).

Отступническая и еретическая легенда о смерти, как наказании за бунт, несмотря на длительное общение дунэдайн с эльфами, оказалась живучей. Века спустя, она вновь появилась, уже в Нумэноре, и стала отравлять жизнь людей запада. Саурон использовал это, и люди стали обращаться к нему, как когда-то к Дарителю, с нечестивыми мольбами об избавлении от смерти. Отношение автора к такого рода попыткам однозначно: «мой свод легенд (а особенно – “Падение Нумэнора”) показывает: люди смертны и не должны пытаться стать “бессмертными” во плоти» (Let­ters, N 153).

* * *

Итак, рассмотрев смерть в двух системах – в христианской метафизике и в метафизике Толкина, мы видим, что эта категория, являясь одной из центральных в обеих из них, имеет, тем не менее, совершенно различные толкования:

· в первой смерть предстает в двух ипостасях – смерть телесная и смерть духовная, во второй она едина – смерть людей отлична от мнимой смерти иных существ;
· в первой смерть телесная представляет собой разлучение души и тела, во второй смерть – это уход фэа за пределы Кругов Мира;
· в первой все умершие (до 34 г. по Р. Х.) после смерти отправлялись в ад (за исключением преодолевших смерть и вознесенных на небо в телесной форме Еноха и Илии), во второй – умершие люди направлялись к Эру за пределы Эа;
· в первой смерть не изначально присуща людям, во второй – изначально присуща людям и только людям;
· в первой смерть возникла в результате грехопадения человека, во второй – задумана Эру еще до пробуждения людей и никоим образом не связана с их Падением;
· в первой смерть является наказанием за неповиновение Богу, во второй – даром Илуватара, особой привилегией людей;
· в первой смерть – временное свойство падшего и тем ущербного человеческого рода, и в отдаленной перспективе должна быть преодолена в результате воскресения, во второй – не имеет обозначенной перспективы изменения, а людям суждено вступить во Второй Хор Айнур за пределами Эа.

Различия вполне конкретны и значимы, но сознавал ли их сам Толкин? По крайней мере, некоторые из них – без сомнения. В одном из писем он прямо говорит об этом: « “Смертность” […] представлена как особый дар Бога Второй Расе Детей (Эрухини, Дети Единого Бога), а не как наказание за Падение. Вы можете назвать это “плохим богословием”. Что ж, это может быть так в первичном мире, но в вымышленном – это возможность объяснения правды и законное основание легенд» (Let­ters, N 153).

В таком случае, как же соотносятся христианская метафизика и метафизика Толкина? Ответ на этот вопрос снова находим в письмах Профессора: «Теологически (если термин не слишком грандиозен) я изобразил картину весьма мало противоречащую тому, во что некоторые (включая меня непосредственно) верят.» (Let­ters, N 211). Разница же в метафизических системах может иметь следующее объяснение: «необходимо помнить, что мифически эти сказания эльфоцентричны, а не антропоцентричны […] Потому здесь представлена “эльфийская” точка зрения, которая вовсе не обязательно должна быть как-то увязана с христианским пониманием, согласно которому “смерть” мыслится не как свойство человеческой природы, а как наказание за грех (восстание), то-есть как результат “Падения”. В эльфийском сознании смерть людей – освобождение от “Кругов Мира” – и божественное “наказание”, и (в то же время) божественный “дар” (если он принят), так как цель его – предельное благословение. “Наказание” по верховной изобретательности Творца обращается добром: с точки зрения эльфа участь “смертного” выше участи долговечного» (Let­ters, 212). При чтении данного письма может возникнуть впечатление, что Толкин готов отказаться от ардианской метафизической системы, объяснить ее отличия от христианской метафизики несовершенством знаний эльфов и признать приоритет христианского понимания категории смерти даже внутри Арды. Однако до этого Профессор все же не доходит – в другом письме он пишет: «точка зрения мифа [о Падении Нуменора] состоит в том, что Смерть – т. е., краткость жизни, отпущенной человеку, – не кара за Падение, а биологическая (а стало быть, и духовная, ибо тело и дух взаимосвязаны) часть внутренней природы Человека» (Let­ters, 156). Кроме того Толкин совершенно четко обозначает: «Я не чувствую никакой обязанности согласовывать свою историю с формализованной христианской теологией, хотя на самом деле я намеревался сделать ее созвучной с христианским мнением и верованием […]» (Let­ters, 269). Мы видим, что, несмотря на явные и недвусмысленные различия, Толкину удается некоторым образом примирить метафизику Арды и христианскую метафизику по крайней мере в том, что касается толкования категории смерти, и не допустить их жесткого противопоставления друг другу. Тем не менее, очевидно, что идентичности между толкованиями категории смерти в христианской метафизике и в метафизике Толкина нет и быть не может, а следовательно, нет тождественности и между самими обсуждаемыми метафизическими системами. И Арда несмотря ни на что живет по законам той метафизики, которую описал Толкин.

Подведем итог нашим рассуждениям и еще раз обозначим главные выводы:

1. Категория смерти в метафизике Толкина является одной из центральных категорий и имеет четкую, сугубо специфическую интерпретацию.

2. Категории смерти в христианской метафизике и в метафизике Толкина не идентичны.

3. Следовательно, метафизика Толкина не тождественна христианской метафизике и не сводится к ней.

4. Тем не менее, метафизика Толкина не находится в жесткой оппозиции христианской метафизике и не противопоставляется ей.

5. При обсуждении частных вопросов истории Арды необходимо учитывать особенности метафизики Толкина.

Короче говоря, Богу – Богово, кесарю – кесарево, а Профессору – профессорово. И это тоже истина, которую не смеет отрицать даже лжец!

Литература.

1. Барковский Ю., Белов И., Винox­oдов Д., Егоров А., Иванова А., Кинн Е., Кучерявый С., Немировский Б., Некрасова Н., Попов В., Привалова Т., Рощин Д. К вопросу о восприятии творчества Дж. Р. Р. Толкина псевдопатриотическими организациями и движениями. – http://ttt.by.ru/dv/vospr.shtml

2. Кураев А. Куда идет душа. Раннее христианство и переселение душ.// Ростов-на-Дону: Троицкое слово, 2001. – 576 с.

3. Пространный христианский катехизис Православной Кафолической Восточной Церкви./ Сост. митрополит Филарет (Дроздов).// Сергиев Посад: Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2000 – 104 с.

© Д. О. Винox­oдов

© Дж. Р.Р. Толкиен, иллюстрации