Последнее откровение и другие мухи

Последнее откровение

Иоанн Богослов входит в лифт и нажимает оплавленную кнопку «ход». Старая громадина с грохотом сдвигается в пустоту и начинает тяжелый подъем наверх.
Иоанн Богослов закуривает сигарету с золотым ободком и устало оглядывается по сторонам. Замкнутое пространство железной коробки наполняется сладким дымом. Пророк затягивается раз-другой, и начинает говорить:
— Дело было так. В один из зимних вечеров в начале времен я стоял возле ресторана «Журавли» и высматривал на другой стороне улицы Врага. Враг должен был явиться с минуты на минуту и от предвкушения той роковой встречи меня колотила мелкая дрожь. В кармане куртки я сжимал нож и временами казалось, что карман насквозь промок.
Колкий снег хлестал в лицо, хотел, чтоб я заплакал, но я только крепче сжимал в кармане нож и всматривался в кипящую темноту.
Тогда они и появились. Три палача и их раскаявшаяся жертва. Невинно убиенный юноша. Щенок.
Снежная муть хлестала меня по щекам, но взгляда я не отвел. Палачи меня нисколько не смущались. Они словно приглашали меня вкусить вместе с ними порока, отведать ненависти, познать грех.
Они повалили мальчика на землю. Бросили в грязь и снег, на плевки и окурки, на следы прохожих, и принялись избивать. Они делали это с такими умиротворенными лицами, что казалось, будто не бесы, но шкодливые ангелы вошли в них и больше никогда не вышли. Мне было приятно наблюдать за этим танцем.
— А мальчик?
— Мальчик досрочно знал, что обречен. Он принял крест с достоинством, — продолжил Иоанн Богослов и закурил новую сигарету. — Счастливая смерть большая редкость среди мучеников.
— А что случилось дальше?
— Дальше? Они устали. Выдохлись. И перешли к финалу.
— Финальная часть пытки?
— Скорее заключительная часть обряда. Посвящение, если хотите. Торжественный финал.
Они заставили его лечь на живот и крепко обхватить зубами сырой камень бордюра. После каждый из них по разу прыгнул ему на голову. Извращенная изобретательность…
— Требующая Страшного суда?
— Осмысления. Наблюдения. Контроля. Я слышал, как хрустит позвоночник, как крошатся о камень зубы обреченного. Кровь размазалась по смазливому личику. Кровь питала землю как дождь в хлебородном краю. Посейте маки в той крови и они вспыхнут рубинами на мостовой, и заморозки не причинят им вреда. Истинное чудо.
— Он быстро умер?
— Достаточно быстро, чтобы успеть вкусить божьей благодати.
— А после, с Врагом, вы проделали тот же фокус?
— Я просто его зарезал. И в ту же ночь закончил последнее из Откровений.
— Это было сродни вдохновению?
— Пожалуй. К сожалению, всех нас редко посещает вдохновение, если посещает вовсе. Я говорю о таком вдохновение, когда, взяв в руки дедовскую «сайгу» или папин «вальтер» с задумчивой улыбкой идешь по школьному коридору, по дороге отстреливая сбежавших с уроков прогульщиков и любопытных зевак; нежданное вдохновение, когда, прогуливаясь по безлюдному бульвару, видишь как трое подростков, вытащив на светофоре из красного кабриолета испуганную блондинку ,весело насилуют ее в кустах, и спешишь к ним присоединиться прежде, чем они перережут ей горло и подожгут платиновую гриву; то самое вдохновение, о котором предпочитают молчать, но так сладко смакуют прежде чем нажать на курок или утопить лезвие в чужой крови и предсмертной молитве. Если вам никогда не приходилось выковыривать чужую кровь из-под ногтей, вряд ли вам когда-нибудь понять назначение человеческого существа. Один желает убивать, другой мечтает быть убитым. Совершенство-это смерть.
Иоанн Богослов гасит сигарету об объектив камеры, с улыбкой поправляя на носу очки, подмигивает замершей у телевизоров аудитории.
— А как же любовь?-выкрикивает с места глупый мальчик в клетчатой рубашке.
Ему никто не ответил.В общем гуле воодушевленной толпы его слова растворяются в душном запахе скорого дождя и серы.

мадмуазель Y. встречает поезд

Мадмуазель Y. девять лет. В атласном белом платье она похожа на маленькую невесту. Некоторые из наших пациентов, санитаров, нянечек так ее и называют между собой-Невеста. Однако для нас с доктором она всегда остается просто мадмуазель Y.-в силу профессиональной этики, и прочим врачебным причинам.
Маленькая госпожа Y. поступила в наше учреждение из Цюриха. В палату #5, специально освобожденную по этому случаю, она въехала с помпой, подобающей малолетней аристократке: мадмуазель Y. гордо дефилировала по коридору в обнимку с птичьей клеткой, где трепыхались испуганные переездом альбиносы- неразлучники, а позади нее шагал одышливый слуга в черном сюртуке, тащивший за собой сундук с дневными и вечерними туалетами.
Через неделю слуга сбежал, неизвестно для чего спутавшись с женой садовника-женщиной злой и холодной. Вместе они растворились в молочном тумане на черном «паккарде» и больше мы о них ничего не слышали.
Спустя две недели вдруг умерли и неразлучники. Девочка самостоятельно похоронила их, завернутых в белый платок в кадушке с пыльными пальмами. С тех пор она осталась одна и нашла себе другое развлечение.
Единственное окно палаты #5 выходит на пустынную железнодорожную насыпь. Когда-то железнодорожное сообщение в нашей глуши было регулярным, но в последнее время мимо проходит только грузовой состав со старых шахт, хотя и это случается так редко, что я и не припомню, когда сам видел его в нашей местности в последний раз. Ни красивых экспрессов, ни колоритных курортников в окнах вагонов. Впрочем, я слишком завален работой, чтобы замечать такие глупости.
В ветреные дни, случается, рельсы заносит песком-и мы отправляем расчищать их овдовевшего садовника, чтобы в случае чего не случилось катастрофы. Он же пропалывает сорную траву и убирает принесенный ветром мусор с полотна. Садовник тоже боится катастрофы и поэтому работает на совесть. После побега жены у него образовалось много свободного времени.
Мадмуазель Y. большую часть дня проводит у окна. Усевшись на высокий мягкий стульчик, она подпирает кудрявую головку пухлым кулачком и долго-долго вглядывается в окрестности. Нам с доктором она говорит, что готовится встречать поезд.
— Мадмуазель Y., расскажите, какой это поезд?
— Он похож толстую черную кошку, гуляющую задом наперед. А в зубах она держит вагончики.
— И кто путешествует в этих вагончиках?
— Черви в чепчиках, мушки, мошки, всякая еда…
Так оно и было. А в прошлый четверг она неожиданно для всех убила садовника.
Это случилось вечером. Садовник, как всегда в это время, работал на нашем участке железной дороги: мел песок, курил папиросу и пел какую-то песенку. Он еще издалека увидел приближающуюся госпожу Y.:в одной руке она держала кукольную чашечку кофе, а в другой какие-то грустные осенние цветы.
— Если бы ты только знала, что мне снится, — вздохнул садовник, и, опершись на грабли, выдохнул облако дыма.
— Я знаю,сударь, — кивнула девочка и, бросив полевой букет себе по ноги, милостиво протянула садовнику маленькую ручку — поцеловать.
Он прикоснулся к ее белой коже сухими обветренными губами.
— Какая скука!-вздохнула мадмуазель Y., допила кофе, и разрешила садовнику поцеловать свою ножку в шерстяном чулке.
А дальше все произошло настолько стремительно и бесповоротно, что совладать с этим не удалось бы никому.
Мадмуазель Y. легко сбросила атласное белое платье и осталась в одних чулках.
— Вы любите фруктовое желе? — спросила мадмуазель Y.
— Очень люблю, — хрипло ответил садовник, упав перед девочкой на колени и мелко дрожа.
Мадмуазель Y. удовлетворенно кивнула, взяла в обе руки большие садовые ножницы и откромсала садовнику голову. Голова скатилась с насыпи и исчезла в терновых кустах.
В это время раздался протяжный гудок паровоза. Грузовой состав возвращался из шахт. Мадмуазель Y. снова оделась в атласное платье, уселась на рельсы и стала дожидаться вечность.

Пятничный отстрел

Бабуся моя, дай ей лайнус полинг здоровья, по пятницам выезжает на 17-м автобусе на стрельбище. Мимо кладбищ, капищ, автозаправочных станций, свалок и лесопосадок, позвякивая сумкой с транквилизаторами и разобранной винтовкой, и так до самого пункта назначения.
На месте встречает ее Пахом Кузьмич: ворошиловский стрелок, старая школа. Организатор и бессмертный руководитель снайперской школы «Ветеран мокрого дела». Главный заправила. Вожак.
Бабуся (та еще кокетка!) у Пахом Кузьмича в фаворитках. С ней он занимается индивидуально. И мишени ей всегда достаются самые лучшие. Другие старухи, конечно, завидуют, но поделать ничего не смеют. Боятся.
Была одна соперница, Пионерия Галактионовна. Старая большевичка, красная гнида. Из соседнего подъезда. Устроила охоту на бабусиного кота, на Цезаря. Несчастное животное!
Пионерия Галактионовна стреляла с балкона, из трофейного стечкина: первым же выстрелом отстрелила бедолаге Цезарю яички. Вторая пуля вошла в меховой животик. Третья — контрольная, в голову.
Бабуся незамедлительно объявила Пионерии вендетту.
Не знаю, каким образом это произошло, но через месяц нашли на мусорке, в перевернутом баке, обглоданный собаками труп старой большевички с тремя пулевыми ранениями.
Фаворитство осталось незыблемым. А кота бабусе мы подарили нового, персидского. Она его Ганнибалом назвала. Наверно, чтобы все боялись.
Но, вернемся в пятницу, ибо пятница день особенный. Пятничный отстрел-то еще зрелище.
Происходит все следующим образом. Пока бабуся с Кузьмичом в охотничьем домике чаи распивают, шоколадные конфетки кушают и немножко безобразничают, приезжает на стрельбище Петя Мамонтов по кличке Слон: любимый внук Пахом Кузьмича, энтомолог и таксидермист, толстенький юноша с безумными глазками. Стрелять Петя не любит. Боязно. «Ему бы только бабочек душить!»-жалуется всем на него старик, но по-доброму. Потому как есть у Слона другие преимущества. Ловец он просто замечательный. Выслеживать, вынюхивать, травить-по его части. А стрелять ни в какую не соглашается. «Я лучше вам потом на память чучелки сделаю»,-говорит, и правда, делает чучела просто очаровательные.
Для пятничного отстрела Слон особенно старается. Знает, что деду надо блеснуть перед возлюбленной.
Подогнав грузовичок с мишенями к месту выхода, идет в домик к Пахом Кузьмичу и моей бабусе-кланяться.
— Где на этот раз промышлял, внучок?
— В «Лете», «Зиме», «Ванили»… Ты ж знаешь, дедуль, всегда там, где все схвачено…
Между тем подходит время главного.
Оставив Петеньку наедине с конфетками, старички расчехляют оружие. Пахом Кузьмич никуда без своей десантной складной винтовки Драгунова. Прицел у него также отечественный: НСПУ-З, ночной бесподсветочный. За пояс ТТ, для затравки, засовывает.
Зато бабусе моей только дай фантазию. У нее со всем так. Потому и винтовку она, как истинная парижанка, выбрала французскую: PGМ Мini-Hеcаtе, калибра 338 lаpuа Magnum. Оптика Cаrl Zеiss. Подарок неизвестного поклонника. Сама винтовка изначально предназначена для снайперской стрельбы по личному составу и небронированной технике противника. В общем, серьезная штукенция.
Приготовив оружие, выходят на стрельбище. Бабуся, кряхтя, взбирается на пригорочек. Укладывается на овечью подстилочку. Перед собой на трех ногах винтовку устанавливает.
— Выпускай!- кричит она Пахом Кузьмичу, приготовившись.
Старый вояка снимает замок с фургона грузочичка. Притихшие было мишени, с шумом вываливаются.
И каких тут только нет! Юные блондиночки в блестящих топиках и хрустальных туфельках; падшие брюнетки в платьях с богохульственными принтами и багровыми когтями; рыжие потаскушки с луи виттоном из кожзаменителя, пара мулаток, облепленных до жопы стразами… Все блестят, благоухают, гламурненькие…
Испуганно озираются.
— Бежать!-командирским голосом ревет Пахом Кузьмич и стреляет в воздух из пистолета.
Красотки разбегаются. Бегут кто куда: спотыкаются, падают в грязь, поднимаются, снова бегут… Кто не поднялся-ползут, в жухлой траве или под снегом маскируются.
Бабуся не торопится-дает им фору, разгрызает полтаблеточки.
Стреляет не торопясь, на выдохе, вдумчиво.
Первой убивает маленькую блондинку с силиконовыми сиськами. Слишком выделяются, не утаишь. Всегда так выходит, а дальше-как получится.
Падают одна за другой мертвые девицы. Нет им пощады. Нет им прощения. Бабуся моя никогда не промахивается. А тут еще Пахом Кузьмич мулаток постреливает: уж больно блещут стразиками…
А когда все кончено, приходит Петенька, весь шоколадом перемазаный.
— Отстрелялись,деда?
— Все, Петюня, кончили.
Значит, пора действовать. У Пахома Кузьмича с моей бабусей выходные отверстия ровненькие, аккуратные. Ни одной лишней дырочки.
Петя доволен. Улыбается! Чудные выйдут чучелки…

© Павел Бельдюгов, 2009-2011